Черная Книга Арды

оскалится, как хищник, чующий кровь.

— Господин, прикажи..

Изначальный смотрит на Искаженного, не видя его.

Вот, значит, как. Охранители.

— Господин…

Теперь я в ответе за их деяния. Они признали меня господином. Если прогоню их — что они сделают, став вольными, — признающие только силу, жаждущие убивать… обученные убивать? Истреби этот отряд — останутся другие, уже вкусившие отравы. Теперь они знают оружие, знают, как подчинить себе сородичей… Не остановить. И мне придется стать их вожаком хотя бы для того, чтобы не давать им воли. Уничтожить их всех?.. Он стиснул голову руками. Да нет же, ведь их еще можно исцелить…

Можно было.

— Господин, прикажи!

Свора. Свора, и он теперь — ее хозяин…

Он шел, ничего не видя перед собой.

Уходи. Сейчас. Уйди.

Орудие, которому так и не раскрыли, какой цели оно должно служить. Сталь с изъяном, неудача мастера — но как будет тосковать рукоять по прикосновению его руки… Уже никогда не понять, в чем была ошибка, в чем провинился… Тано… как глаза жжет…

— Я исполню, — губы вздрагивали беззвучно. — Я уйду… Тано…

Он шел, пошатываясь, медленно-медленно, и Гортхауэр, увидев его, остановился удивленно — уж слишком не похож на себя был темноглазый фаэрни. И лицо его больше не казалось маской воплощенного спокойствия — смертная тоска была в нем, обреченность, и это было так невероятно, так непривычно, что, шагнув навстречу, Гортхауэр порывисто протянул ему руки:

— Тайро!..

Морхэллен остановился, словно натолкнувшись на стену. Медленно поднял глаза — растерянный, молящий взгляд — потом криво и жалко усмехнулся и торопливо зашагал, почти побежал прочь.

Гортхауэр замер в растерянности на миг: что делать? Броситься за ним? Он ведь с Тано говорил… что же случилось там у них?

Дверь распахивается.

— Тано, Морхэллен… — взволнованно начинает Гортхауэр — и застывает на пороге.

— Учитель, — тихо, почти шепотом, — что это? Кто это? Зачем?

Он поднимает голову.

— Это моя Свора, — страшная усмешка на лице. — Не хуже Псов Охотника, верно? Это дар. Дар моего ученика. Моего фаэрни, - он смеется. Гортхауэр никогда не слышал такого смеха. Ему становится страшно.

А Свора ждет. И Гортхауэр поворачивается к ним. Какое-то новое чувство поднимается в нем — неуловимо изменяется осанка Ученика, делая его похожим на хищного зверя. Ирха отступает назад, в его глазах животный ужас.

— Ты. Ты пойдешь сейчас за мной, — глухо рычит Ученик и быстро, по-рысьи выскальзывает в раскрытые двери. Ирхи пятятся за ним, но, едва успевает закрыться за ними дверь, Гортхауэр снова появляется в зале:

— Как же Морхэллен, Тано? Куда он пошел?..

— Ты… — трудно выговаривает Мелькор, — если можешь… уведи этих. За Горы Ночи. Там долина есть… Гортхауэр коротко кивает.

— Я найду его. Я сам. Ты только… уведи…

Он, привыкший обдумывать и взвешивать все; он, вымерявший слова и поступки, как огранку бриллианта; он, не умевший поддаваться порывам чувств, он не мог, не в силах был сейчас обдумывать, взвешивать, решать ничего. Дух рвался наружу, раздирая одежды плоти, лишенный цельности и образа, лишенный облика: смятение и боль непонятой, непонятной — последней ошибки. Бегство от невозможности примирить в себе страх перед изменением с желанием измениться.

Бежать.

Все равно куда: все равно — некуда.

Рваный клок тумана гонит над Великим Морем восточный ветер — на Запад…

…Он и сам не знал, что будет делать и что говорить. А когда очнулся — словно от сна, от тяжелого бреда, где была только смертная тоска и бессмысленно, бесконечно повторяющееся — за что?.. - увидел в ослепительном сиянии четырнадцать тронов Круга Великих. И понял, что слова не нужны. Понял, что хотят от него Изначальные. Что говорить ничего не придется. Он побывал в Землях-без- Света; Изначальным нужно было знать, что он видел там.

Он почувствовал, что они листают его воспоминания, как книгу, разворачивают свиток памяти — его памяти — бесстрастно и спокойно. Он не хотел этого. И ничего не мог сделать.

Замысел нарушен. Это зло. В мир пришли Искаженные.

Но он хочет изменить их.

Он еще более искажает их.

Искаженных нельзя исцелить.

Зло должно быть уничтожено.

Тогда брат наш будет исцелен.

Остаются другие. Он взял под свою руку Старших Детей.

Он изменяет их. Этого не должно быть. Этого не было в Замысле.

Он исказил сущность Эрухини.

Они не стали орками.

Они стали иными. Он дал им — Смерть.

Молчание. Полная тишина, страшная, гнетущая.

Он не имел права это делать.

Они не имеют права существовать.

Искаженные должны быть уничтожены.

Но если их можно исцелить?

Их нельзя исцелить. Ни Искаженных, ни совращенных Эрухини. Они не захотят меняться.

Мы не можем отнять у них право выбора.

Их не было в Замысле.

Этого не было в Замысле.

Они должны перестать быть.

Запоздало Морхэллен понял, что увидели Изначальные. Понял, что они хотят сделать. И, холодея от страшного предчувствия, распахнул им свой разум — пусть видят всё, пусть поймут!..

Но Изначальные уже не слышали его.

И тогда Морхэллен шагнул вперед к золотому престолу Властителя Изначальных, неловко преклонил колена, готовый взмолиться — поймите, посмотрите, все не так, разберитесь, вот я, вот — моя память, все открыто, смотрите же!.. — почти ожидая эхом отдающихся в памяти слов — встань, что ты, как ты можешь, зачем…

А Манве Сулимо, младший брат Отступника, медленно и величественно протянул ему руку.

И, уже не понимая, что делает, Морхэллен-Курумо поднес эту руку к губам.

…Ты увидишь сам, ты поймешь, что ошибался, Тано. Величие не в сказках о звездах, не в том, чтобы возиться с детьми неразумными: величие — это сила. Ты увидишь это. Я докажу тебе, что был прав. Тано, не ради себя — ради тебя, пойми!.. Чтобы защитить себя, тебе придется явить силу — ты увидишь, что даже мудрому и милосердному нужно войско. Ты поймешь — и тогда я смогу