Черная Книга Арды

— Вот тот, — указал король. — Это мой корабль. Я дарю его тебе, дочь дочери моей!

…Что было потом? Элдар не умеют забывать, нет им такого милосердного дара. Иногда невольно позавидуешь Смертным — им дано забвение. Или это возмещение за смерть? Одни Великие ведают…

…И медленно угас Свет, и звезды, как тысячи кровоточащих ран, испещрили небо. Угас Свет, и встал ужас в сердцах. Ночь бесконечная пала на Валинор, ночь, полная дымного чада факелов, ярости и боли.

Что было? Застывшие, широко открытые глаза Финве, похожие на серое стекло… В первый раз Нэрвендэ Артанис видела смерть. Это было неестественно. Это было страшно — так страшно, что она не могла отвести глаз от навсегда застывшего лица. Не в силах осознать этот ужас, Артанис только удивлялась охватившему ее цепенящему мертвенному спокойствию. Горели факелы, и свет их красил все вокруг в цвета крови и раскаленной стали. Ей казалось, что Феанаро сейчас так же опалит каждого своим прикосновением… И была — окровавленная рубаха Финве в руках полубезумного от горя и ярости Феанаро, и он швырнул ее в лицо посланнику Валар, обвиняя их в этом убийстве, ибо они — родня Моринготто. Тогда впервые прозвучало это имя — Моринготто. Моргот. И сын убитого требовал у родичей убийцы виру за отца. На него было страшно смотреть — и невозможно не смотреть, страшно было слушать его — и невозможно не слушать. Как болью пронзает укус огня, так сам огонь рассеивает тьму — опасен и прекрасен; так речь и вид Феанаро заставляли подчиняться ему — без принуждения, с яростным жестоким восторгом. Артанис назвал ее отец, но сейчас она была воистину Нэрвендэ. И была клятва — та самая роковая клятва в чаду и огне факелов, в хищно-алом блеске обнаженных клинков… И — едва ли не страшнее ярости Феанаро — слезы Нолофинве, алые, как кровь, в отблесках огня. Он не клялся — но меч, взлетевший к небу, был его клятвой — клятвой мстить за отца. Это было понятно всем и без слов.

Именно тогда она поняла, что все изменилось. Теперь она должна была уйти, хотя также не давала клятвы. Ее вела не месть: жажда изменить этот мир так, чтобы не видеть с мучительной неотступностью застывшие глаза Финве, чтобы, вернувшись, сложить к ногам Валар мир, избавленный от боли, горя и злобы… Кто знал, что самое страшное зло свершится в Валиноре, что злом будут сами Нолдор, что это зло они понесут в Сирые Земли… Кто знал…

Она первая принесла Тэлери вести о случившемся. Олве нервно вышагивал по залу:

— Теперь тебе нельзя плыть.

— Нет, отец мой! Именно теперь. На мне нет греха. Должен же быть хоть кто-то, кто сможет образумить их! Я их крови. Мне поверят. Ведь, если не это, они прибудут туда в великом гневе и ярости и сгинут все!

— Но…

Олве не успел ответить. В зал вошел эльф в серебристо-белом дворцовом одеянии и сказал, что Феанаро требует встречи…

Она помнила эту битву, короткую и страшную. Тогда Нэрвендэ воистину стала равной мужам, и кровь ее родичей до локтя обагрила ее руки. Это было страшно и красиво — убивать, и ужас в ее сердце боролся с восторгом. Помнила, как застыло все на миг, когда вдруг — глаза в глаза — она встретилась с Феанаро. Потом судьба развела их.

— Не стой на моем пути, женщина, — прорычал он.

— Я всегда буду на твоем пути! — тем же тоном ответила она. Сзади кто-то крикнул, Феанаро обернулся, и Нэрвендэ шагнула в сторону — на помощь Олве. А ведь ударь она тогда — все изменилось бы…

Олве был ранен, и она на себе волокла его к кораблям. Нолдор уже облепили палубы, как муравьи, и лишь корабль самого Олве еще защищали. Резня была сзади, бой был впереди, оставался лишь один путь — пробиться на корабль. С десятком-другим Тэлери они проложили себе дорогу. Корабль отошел от берега, и оттуда они с бессильной яростью наблюдали за резней и за гибелью оставшихся кораблей, ненужных Нолдор.

— Иди за ними! — сквозь зубы прорыдал Олве. — Иди! Теперь я прошу тебя об этом. Покарай их ты, если Валар это допустили! Отомсти за нас, дочь моей дочери!

Нэрвендэ молча стиснула руку Олве.

…В опустившейся на Валинор ночи, рассекаемой пламенем пожара, на берегу увидели Нолдор высокую мрачную фигуру Владыки Судеб. И голос, страшный своим спокойствием, изрек их судьбу:

— Отныне изгнаны вы из Валинора, и нет вам пути назад. Гнев Валар падет на род Феанаро, проливший кровь сородичей своих, и на тех, кто последует за ним. Клятва ваша будет вести вас и обратится против вас; сокровищами, о которых клялись вы, вам не владеть никогда. Все начинания ваши обратятся во зло; и брат предаст брата, и страх предательства будет вечно преследовать вас.

Вы, пролившие кровь собратьев ваших, заплатите кровью за кровь, и за пределами земли Аман будете блуждать в тени Смерти. Эру предрек вам бессмертие в Эа, и немощь телесная не может коснуться вас, но вы можете быть убиты — клинком, пыткой и горем; и будет так. И ваши бездомные души придут в Чертоги Мандос и будут блуждать там, лишенные плоти; и не будет милосердия вам, хотя бы и все, кого убили вы, просили за вас. Тем же, что останутся в Средиземье, жизнь станет в тягость, и будут они подобны бессильным теням пред лицем тех, кто идет следом за ними. Таково слово Валар. Такова ваша судьба, и вам не избегнуть ее, ибо она — в вас самих.

— Я все равно уйду туда, — шептала Нэрвендэ. — Я поняла. Я — кара Валар. Я — меч в их руках…

В бесконечной ночи ушел от берегов Аман среброкрылый корабль; и раньше воинства Нолдор принесли волны дочь Арафинве к берегам Смертных Земель, во владения Кирдана.

Как описать это одинокое странствие во мгле? Она одна была на борту — она и ее думы, ее страх, звавший назад, к ногам Валар, в уютную спокойную безопасность. И ее жажда познания и странствий, сильнее которой нет ничего в мире. Как хорошо она понимала своего брата, Финдарато… Где он сейчас? Нолофинве, если не отступится, вынужден будет идти через льды — другого пути нет, ведь кораблей уже не осталось. И вряд ли Тэлери будут помогать родне убийц, да еще и против воли Валар. Одинокие, покинутые всеми… Что осталось у них, кроме отваги и чести? Она хорошо знала — они не захотят потерять последнее… Значит, невиновным — самая тяжкая дорога…

Сквозь туманы и мрак, сквозь безвременье несся корабль, и ветер Эндорэ бросал ей в лицо пригоршни соленой влаги, ветер нес незнакомые, мучительно манящие запахи неведомой земли… И — звезды! Как их было много, как ярко горели они здесь! И казалось Артанис — сама Элентари освещает ей дорогу. Воистину судьба сопутствовала дочери Арафинве, и довелось ей стать вестницей — но вестницей скорби: как Олве узнал от нее о раздоре в Доме Финве, так Элве поведала она о Сильмариллах, о смерти Финве и Исходе Нолдор — но ни о клятве Феанаро, ни об Алквалондэ рассказать так и не смогла. Это сделал ее брат, Ангарато Ангамайтэ…

Как забыть путь из Эглареста в Менегрот — на белых конях, среди звонкого света звезд? Каким огромным был мир, открывшийся дочери Валинора!.. Щемило сердце от мимолетности, невозвратимости этой недолговечной красоты, и светлая печаль осеняла своими крылами дочь Валинора…

И был пир в Менегроте. Она слышала пение Ванъяр — но с чем сравнить песни Даэрона? Или резковатую красоту рун Синдар? В очах детей Валинора — вечный свет Дерев; в глазах Синдар — бездонное звездное небо Смертных Земель…

Весел и радостен был пир в честь гостьи из Благословенной Земли — а Нэрвен Артанис все медлила, страшась минуты, когда нужно будет поведать все… Снова запела флейта Даэрона, и голос, вознесшийся серебряной птицей под своды зала, подобные звездному небу, заставил ее вздрогнуть и обернуться.

Нэрвен замерла. Никогда не доводилось ей видеть такой красоты — красоты, в которой сплелось сияние Бессмертного Амана и прозрачной печали Эндорэ. Лютиэнь, дочь Тингола, пела в ее честь — и было в этой песне предчувствие несбывшегося — несбыточного, невозможного…

Тогда она и увидела его. Он стоял, прислонившись к стене, скрестив на груди руки, и смотрел на нее — молодой синда, ни статью, ни ростом не уступавший Тинголу. Стройный, гибкий, легкий в кости, он похож был на юное дерево; бледно-золотые, как лучи весенней луны, волосы его рассыпались по плечам — светлая волна скрыла лицо, когда синда склонил голову, приветствуя дочь Валинора, он нетерпеливым