Римляне с тревогой наблюдали за событиями в Иберии. Однако ни не могли и думать о вмешательстве в иберийские дела. Их силы были заняты борьбою на Адриатическом море. Даже тогда, когда Ганнибал открыто напал на дружественный римлянам Сагунт, явно ища повода для войны, римляне медлили. Наконец они решились отправить посольство к Ганнибалу под стены Сагунта.
Во главе посольства стоял сенатор Валерий Флакк. Ему было поручено напомнить Ганнибалу о договоре, который заключил с Римом его предшественник, и пригрозить войной, если он не оставит в покое Сагунт.
Две недели понадобилось Валерию Флакку для того, чтобы добраться от римской гавани Остии к иберийском порту Таррагону. Еще неделя ушла на путь от Таррагона до Сагунта. Сагунт находился не на самом берегу, а стадиях в трех от моря. Поэтому осажденным не было известно о прибытии посланцев Рима. Без согласия карфагенян римляне не могли попасть в город и укрепить сагунтийцев в их намерении сражаться до конца.
В то время, когда римские послы высаживались на берег, Ганнибал был занят расстановкой таранов. Это были длинные и толстые бревна, подвешенные цепью к верхней перекладине прочной рамы. Окованный железом конец бревна имел вид бараньей головы. Над таранами сооружался навес из досок, прикрытый сырыми бычьими кожами.
Узнав о прибытии римлян, полководец усмехнулся.
— Передай, — сказал он Магону, — что я не могу их сейчас принять. Враги озверели и делают вылазки. Невзначай послы будут ранены или убиты. Безопасность почтенного сенатора Валерия Флакка для меня важнее всего. Пусть он дождется окончания осады.
Магон вскоре возвратился.
— Если бы ты видел, как надулся Валерий Флакк, когда передал ему твои слова! Казалось, у него от ярости лопнут глаза. «Ничего, — закричал он, — я добьюсь справедливости в Карфагене! У Ганнибала сейчас нет времени, чтобы встретиться со мной, — у него будет его с избытком, когда я его в цепях повезу в Италию».
Ганнибал несколько мгновений разглаживал бороду. Магон ждал, пока Ганнибал примет решение.
— Брат, — сказал Ганнибал твердо, — тебе придется отправиться в Карфаген. Римляне обратятся в Большой Совет с жалобой и найдут сочувствие у Ганнона и его прихлебателей. Надо предупредить наших друзей в Карфагене, подготовить их к встрече римских послов. А чтобы склонить души колеблющихся, возьмешь это!
Ганнибал показал на несколько кожаных мешков в углу шатра.
— Что это? — спросил Магон.
— Серебро! Ты не заметил, что чаши весов долго колеблются, пока на них не бросят гири. Серебро перевесит все сомнения. Так говорил Старик. Только ты должен попасть в Карфаген раньше римлян. На обратном пути завернешь к Гайе. Пусть он пришлет тысячу всадников и вместе с ними Масиниссу. Если увидишь юношу, скажи, что очень хочу его видеть.
Магон прибыл в Карфаген за день до римлян. Он успел переговорить с друзьями и раздать подарки тем, кто не примыкал ни к партии Ганнибала, ни к враждебной ей партии Ганнона. Валерий Флакк был выслушан Большим Советом в недружелюбном молчании. Посла поддержал один Ганнон.
Он говорил об угрозе, которую навлек на Карфаген Ганнибал, о том, что, подобно отцу, сын простирает руки к власти. С негодованием он вспоминал об оскорбительном отказе Ганнибала принять послов римского народа, пришедших просить за своих союзников. Ганнон утверждал, что, нападая на Сагунт, Ганнибал подрывает стены Карфагена.
Рабби, как это заметил Магон, приглашенный на Совет, слушали затянувшуюся речь Ганнона, словно исполняя досадную обязанность. Некоторые обменивались насмешливыми взглядами.
А Ганнон, стоявший на возвышении для ораторов, за креслами суффетов, казалось, этого не замечал. Он продолжал свою речь. Голос его стал прерываться, словно ненависть душила его, глаза налились кровью. Ганнон требовал дать немедленное удовлетворение Риму, увести войско от Сагунта и выдать римлянам Ганнибала. Он требовал вознаградить сагунтийцев за понесенный ими ущерб.
Когда Ганнон кончил свою речь, по залу прокатился ропот. Многие рабби вскочили со своих мест.
— Позор! Предатель! — кричали они. — Сколько тебе заплатили римляне?
Магон не без удивления заметил, что больше всего бесновались те, кому он вчера вручил подарки Ганнибала.
«Видимо, брат был прав, — подумал Магон. — Серебро укрепило колеблющихся».
Ответ был передан Валерию Флакку в тот же день. В обширном послании перечислялись все договоры о дружбе меду Римом и Карфагеном. «И будет ли справедливо, если римский народ предпочтет сагунтийцев древнейшему союзу с Карфагеном?» Этими словами заканчивалось послание.
КОНЕЦ САГУНТА
Ночью воины привели перебежчика. Дрожащее пламя факелов освещало полотняный панцирь и такие же полотняные штаны, перевязанные до колен сыромятными ремнями сандалий. Голову сагунтийца покрывал шлем из железных колец с тремя гребнями, какой обычно носят знатные иберы.
— Кто ты? — спросил Ганнибал.
— Меня зовут Альконом, — торопливо отвечал перебежчик, словно боясь, что его могут не выслушать. — Я пришел сам, никто не знает, что я здесь.
— Чего же ты хочешь?
— Пощады во имя богов. Улицы города полны трупами. Женщины и дети умирают от голода. Чернь соревнуется отваге и безумии. Она не хочет и слышать о переговорах. Но лучшие люди жаждут мира.
— Ты хорошо сделал, что пришел, — сказал мягко Ганнибал. — Но лучше, если бы это сделал раньше. Война отняла у меня много времени, и Сагунт должен за это заплатить. Ты будешь моим послом и понесешь согражданам условия мира. Выслушай их. Вы сдадите все оружие, отдадите все золото и серебро, в одной одежде выйдете из города. Я укажу вам место для поселения.
Перебежчик отшатнулся.
— Чего же ты молчишь? — спросил Ганнибал после долгой паузы. — Разве я не милостив? Зачем вам эти руины? — он показал на освещенные луной развалины стен и башен. — Пусть здесь живут волки и змеи.
— Убей меня, Ганнибал, — решительно произнес Алькон. — Каждый, кто осмелится передать сагунтийцам твои условия, будет казнен. Лучше погибнуть от рук врага, чем принять смерть от сограждан.
— Не верь ему, он трус! — послышался чей-то голос.
Из толпы, окружившей перебежчика, вышел воин в кожаном шлеме. Ганнибал вспомнил, что его зовут Алорком. Еще при отце он возглавлял отряд иберийских всадников. Воины любили его за храбрость и справедливость.
— Сагунтийцы знают меня, — сказал Алорк. — Нас связывают узы старинного гостеприимства [32]. И, если Алькон боится гнева своих сограждан, избери меня посредником. Я передам твои условия осажденным.
На следующее утро у стен Сагунта появился человек с оливковой ветвью в руках. Это был Алорк. Сагунтийские стражи пропустили его в ворота и, ни о чем не спрашивая, завязали ему глаза. Потом его вели долго-долго, — видимо, по всем городским улицам. Алорк слышал за спиной все нарастающий топот ног, но до его слуха не донесся ни разу звук человеческого голоса. Люди выходили из домов и шли за человеком с повязкой на глазах. Казалось, в этом пугающем безмолвии их вела сама слепая судьба.
Наконец чья-то рука легла на плечо Алорка, и он остановился. Ему развязали глаза. Он увидел городскую площадь, заполненную сагунтийцами. На него были устремлены сотни глаз, подернутых мрачными тенями. Бледные, судорожно сжатые губы едва сдерживали готовый вырваться крик.
Алорк передал старейшинам условия Ганнибала. Каждое его слово было слышно на площади. Сагунтийцы начали расходиться, но вот они вернулись снова. В руках у них какие-то свертки, хворост, обломки мебели. Они бросают все это в одно место. На площади вырос холм. Кто-то поднес к нему факел. Вспыхнул костер. Одни бросались в его пламя. Другие обнимали жен, брали на руки детей, осыпали их последними поцелуями, перед тем как убить. Третьи раздирали свои одежды и сами подставляли грудь под меч. Алорк закрыл лицо руками. Ужас наполнил все его существо.
