этого последнего рода Откровение. Но все, что предлагается нашему пониманию, может нами приниматься или во всей его объективной истинности, или совершенно не согласным с нею образом, или же отчасти согласно с нею… В конце концов самое значение Откровения будет зависеть от того, какое значение придается понятию о церкви и нераздельному с нею понятию о ее непогрешимости. Таких понятий существует, как известно, в христианском мире четыре. Понятие православное, утверждающее, что церковь есть собрание всех верующих всех времен и всех народов под главенством Иисуса Христа и под водительством Святого Духа, и приписывающее церкви, таким образом понимаемой, непогрешимость. Понятие католическое, сосредоточивающее понятия о церкви в лице папы и потому приписывающее ему непогрешимость. Понятие протестантское, переносящее право толкования Откровения на каждого члена церкви и потому переносящее на каждого эту непогрешимость, конечно, только относительно его же самого, или, что то же самое, совершенно отрицающее непогрешимость, где бы то ни было. Наконец, понятие некоторых сект, как, например, методистов, которое можно назвать мистическим, так как оно поставляет непогрешимость в зависимость от непосредственного просветления каждого Духом Святым и признаком такого просветления выставляет собственно сознание каждого, считающего себя вдохновенным или просветленным».
Поэт Данте был католиком в эпоху, когда протестантской церкви еще не существовало.
Очень сложное поэт описывает простыми словами. Возвышенно и в то же время естественно звучат сравнения Божественного с понятным читателю обыденными измерениями, предметами и действиями:
а) «единый миг мне большей бездной стал, чем двадцать пять веков»;
б) «объят светом и в глубинность погружен»;
в) «три равноемких круга, разных цветом; один другим отражен, а третий — пламень, и от них рожден»;
г) «круговорот, который, возникая, в тебе сиял, как отраженный свет, когда его я обозрел вдоль края, внутри, окрашенные в тот же цвет, явил мне как бы наши очертанья»;
д) «геометр, напрягший все старанья, чтобы измерить круг, схватить умом искомого не может основанья»;
е) «хотел постичь, как сочетаны были лицо и круг в слиянии своем»;
ж) «но страсть стремила, как если колесу дан ровный ход, любовь, что движет солнце и светила».
Если на минуту забыть о происхождении перечисленных в пунктах а — ж сочетаний слов, кажется, что имеешь дело с чем-то земным, механическим, вращающимся, что может постигнуть геометр и что можно соотнести с единым мигом и двадцатью пятью столетиями. Полная аналогия с описанием инструмента измерения времени — часов Нострадамуса.
В «Божественной комедии» 100 песен (у Нострадамуса 10 центурий, по 100 четверостиший в центурии). Размышляя о числах, мы не можем не вспомнить об огромном интересе Нострадамуса к испанским книгам мавританской цивилизации, ради которых пророк в юности переехал поближе к испано-французской границе, и одновременно о влиянии на Италию во времена Данте 600-летнего к 1300 году владычества на Пиренейском полуострове арабов-мусульман — мавров. Европа пользовалась арабскими цифрами и очень многими достижениями мусульман в области точных наук. Числа Фибоначчи стали известны во Флоренции только благодаря контактам с народами африканского и азиатского континентов.
Данте очень волновала судьба родины, судьба Европы, которую он хотел бы видеть единой, о чем свидетельствуют послания к королю Генриху VII, трактат «О монархии», его мысли, излагаемые в поэме. Один из трех главных героев произведения — Вергилий — поэт, реально живший в 70–19 годах до нашей эры, очевидец крушения Римской республики, не случайно выбран из множества исторических личностей. Вергилий [6]: «Автор сказаний о странствиях и войнах троянца Энея, поэм и стихов, творчество которого через столетия стало образцом для риторической и эпической поэзии эпохи классицизма, в своих произведениях идеализировал италийскую древность, которая очень интересовала Данте».
В первую очередь поэта интересовало Этрусское царство, существовавшее на территории Тосканы. Ее главным городом и экономическим центром была Флоренция — родной и любимый город Данте. В нем он встретил Беатриче, творил, в 1300 году был избран приором (член правительства средневекового города, ставшего с 1115 года независимым). Флоренция в конце XIII — начале XIV века бурно развивалась как центр банковского дела, торговли и ремесел (главным образом сукноделия). Золотой флорин стал общеевропейской валютой. Именно отсюда начнется эпоха Ренессанса.
Данте был дворянином и, следовательно, у него, во-первых, были корни в этрусском прошлом, во- вторых, проблемы в настоящем. В 1293 году во Флоренции была принята первая в Европе антидворянская конституция «Установления справедливости», ограничивавшая политические права сословия, к которому принадлежал Данте. Зарождались новые экономические отношения. Кроме этого, с 1302 года его начинает преследовать церковь, и он лишился возможности жить во Флоренции.
Если бы Данте имел возможность открыто излагать свои мысли, он, вне всякого сомнения, вступил бы в яростный спор с церковью. В песне 19 части «Ад» автор обсуждает грехи высшего духовенства и намекает, что в аду ждут главу католической церкви папу Бонифация VIII [б]: «Римский Папа в 1294–1303 годах, известный тем, что не очень удачно боролся за папскую теократию, стремился сделать зависимыми от папства складывавшиеся в Европе централизованные государства и потерпел поражение в конфликте с королем Франции Филиппом IV, начавшемся с опубликования папой буллы 1296 года («Clericis laicos»), которая воспрещала королям взимание налогов с духовенства. Папа запомнился еще тем, что с 1300 года ввел празднование юбилейных годов». В 2000 году такое празднование состоялось в восьмой раз.
Данте был сторонником хорошо организованной (как этрусская цивилизация) общемировой монархии, правящей, не испытывая давления ни со стороны церкви, ни со стороны низших классов, но заботящейся о народах, обеспечивающей «земное благополучие людей», несовместимое со средневековой несвободой людей. Его вдохновлял вариант идеи «вселенской монархии», сформулированный и осуществлявшийся Александром Македонским. Данте готов был сделать и делал для торжества своей политической мечты все. Причем для него было не принципиально, какой именно из европейских монархов объединит Италию, Европу, мир. Если бы, например, королю Германии Генриху VII удалось покорить Италию, расширить свое королевство до границ Римской империи в пик ее расцвета и могущества, Данте послал бы ему новые письма с рекомендациями, касающимися будущего устройства нового мира.
Очевидна аналогия с настроениями и тревогами Нострадамуса, но одни и те же события мировой истории трактовались и оценивались бы двумя гениями по-разному. Событие «объединение Германии» оба отметили бы знаком плюс. Встречу глав государств Европы в Хельсинки Данте использовал бы, чтобы обратиться к «королям», но, конечно, не но обсуждавшимся ими темам.
Объединение Италии и ликвидация светской власти Папы Римского, состоявшиеся только в 1870 году, и нормализация отношений между итальянским государством и церковью в 1929 году обрадовали бы Данте. Но по-настоящему взволновали бы поэта (и политика XIV века, говорившего: «Я сам себе партия») Бонапарт Наполеон и входящая в Рим гвардия императора, но неизвестно, какое бы настроение было у Данте, доведись ему побеседовать с императором Франции. Хотя Наполеона нельзя сравнивать с Александром Македонским.
Данте стал гениальным новатором, первым представителем итальянского Возрождения и в то же время — пленником утопий уходящего или много столетий назад безвозвратно ушедшего времени. Страсти, борьба, надежды, которыми он жил, совсем не похожи на очень рассудочное, упорное, кропотливое нострадамусов-ское служение делу жизни — идее создания на столетия вперед зашифрованного календаря-пророчества. От Данте скорее можно было бы ожидать адресованное потомкам и, конечно, незашифрованное прекрасное по исполнению и философско-утопическое по содержанию сочинение об этрусской культуре с предложениями автора о будущем устройстве Италии и Европы.
Автор «Божественной комедии» положил в основу своего шифра математику пирамиды. Данте, живший на двести пятьдесят лет раньше Нострадамуса, воспринимал мироздание как континуум раз и навсегда установленных незыблемости, рациональности и красоты. Не случайно число К стало ключом,
