напишешь под дулом пистолета. Пела душа, душа народа. И если мы не научимся отделять грязь политики тех лет от чистоты всенародного оптимизма, то так ничего и не поймем в своей истории.
В 1928 году И. Ильф и Е. Петров пишут «Двенадцать стульев», в 1931-м — «Золотой теленок». М. Зощенко: 1924-й — «Аристократка», 1927-й — «Нервные люди». Разве это не самые веселые и светлые книги в нашей жизни? «Записки юного врача» (1926), «Дьяволиада» (1925) — М. Булгаков. В 1929-м он начинает писать роман «Мастер и Маргарита», «Конармия» (1925) — И. Бабель. Что же нам еще нужно от того времени? Ильф — Петух, Петров — Кот, также Коты Булгаков, Прокофьев, Александров; Дунаевский — Крыса, Бабель и Зощенко — Лошади. Большинство тех, кто творил открытое искусство, было представлено открытыми знаками. Наступивший 1937 год потому и душил их беспощадно. Не всех убила нуля: кто-то умирал своей смертью, кто-то переставал писать, снимать фильмы… Остальным оставалось ждать 1961 года. Впрочем, дважды войти в одну реку очень трудно. Разве что И. Эренбург (Кот), прекрасно писавший до 1937 года, воспрял духом в 1961-м, создав удивительный образец мемуарной литературы («Люди, годы, жизнь»). В остальном же 1961 год должен был выдвинуть совершенно новых идеологов.
Не с чем сравнить ликование 1961 года: Гагарин в космосе, строительство «хрущеб», стремительный расцвет науки, образования. На лицах ослепительные улыбки, радость и доброта затопляют все кругом. Посмотрите документальные фильмы о тех временах, посмотрите художественные фильмы тех времен… Они не глубоки, не заумны, но в них радость, оптимизм. Разве это не дороже мастеровитости? «Я шагаю но Москве» Г. Данелии и «Добро пожаловать, или Посторонним вход запрещен!» Э. Климова выпущены в 1964 году, в том самом году, когда политики «сдали» Хрущева. Вновь в политике грязная игра, а в сердцах людей еще весна. Таковы законы: государство живет, на восемь лет опережая народ, народ на восемь лет отстает от властителей. Когда-нибудь мы научимся измерять энергию фильмов, книг, несен. Тогда мы точно будем знать, какой заряд радости выплеснулся в стране с 1961 по 1973 год. Однако без всяких измерений достаточно посмотреть «Республику ШКИД» (1966) или «Волшебную лампу Аладдина» (1967), чтобы на душе посветлело и от сердца отлегло.
Г Полока, Б. Рыцарев, Г Данелия родились в год Лошади; Э. Климов в год Петуха; Э. Рязанов, В. Мотыль в год Кота. Вновь все открытые знаки. Быть может, самый прославленный фильм открытого кинематографа — «Белое солнце пустыни» (1970). В нем все сошлось: открытое время, открытый знак режиссера, открытые знаки актеров (П. Луспекаев, А. Кузнецов), открытые знаки Б. Окуджавы (текст песни) и М. Захарова (тексты писем). Даже название фильма, по сути, символ эпохи, ее света и пустоты. К 1973 году постепенно свет меркнет. Л. Гайдай, но сути создавший летопись открытого 12-летия (от «Барбоса» 1961-го до «Ивана Васильевича» 1973-го), вдруг теряет способность удовлетворять вкусы всего народа. Его фильмы смешны уже не для всех.
В 1974 году покидают страну А. Солженицын и А. Галич — наиболее бескомпромиссные лидеры открытой идеологии. Лодка медленно уходит под воду.
Новая, на этот раз последняя волна открытой идеологии ждет нас с 1997 но 2009 год. Мы будем вновь петь и смеяться, как дети, и песни эти услышит весь мир.
В дальнейшем тема открытого кинематографа приобрела довольно громкое звучание. Оказалось, что предсказывать новую волну открытого кино намного надежнее, чем предсказывать волну открытой политики, поскольку кино — это кино, а политика иногда меняется до неузнаваемости. В частности, в четвертой имперской фазе высшим проявлением политики может стать уничтожение политики (размывание центральной власти).
Кино же в отличие от политики решает достаточно однозначную задачу. Необходимо пробудить народ, насытить его энергий, уверить его в наступлении светлых времен, воссоздать единый и неделимый российский народ после долгих лет разъединяющих тенденций. И если поначалу главным в открытом кино казалось участие в них открытых знаков, то постепенно вырисовались другие особенности этого главного для Империи, а стало быть, для России XX века, жанра.
Главные тезисы изложены в работе «Открытое кино» в марте 1997 года. Основная идея открытого кино, сознательно или неосознанно внушаемая зрителю, проста: оставь свое жилище и иди к людям, ибо только вместе вы — сила… В отличие от закрытого кино, камерного, интимного, насыщенного тонкой игрой артистов, в отличие от ортодоксального кино, насыщенного идеями, разговорами, проблемами, открытое кино должно быть простым, природным, чистым и наивным.
Важнейшим признаком открытого кино должно быть воспевание открытого пространства и клеймение позором заборов, замков, стен и т. д. Поэтому если действие фильма происходит не в открытом море, то, по крайней мере, на берегу моря или, на худой конец, на берегу речки. Если действие фильма не в пустыне, то непременно в степи или, в крайнем случае, в лесу. Самое лучшее, если в фильме есть и пустыня, и море. При этом в каждом эпизоде фильма выход в открытое пространство должен нести благо, пользу. Уход же в дома, города, улицы должен нести неприятности. Особые же неприятности сулят закрытые учреждения: тюрьма, психиатрическая лечебница и т. д. Стоит ли приводить примеры? Они хорошо известны: «Белое солнце пустыни», «Человек-амфибия», «Полосатый рейс» и т. н.
Несмотря на крайнюю необходимость открытых фильмов и безусловную народную любовь, не все так просто с их созданием. Не любят открытого кино критики: для них оно слишком просто, примитивно, односложно. Слишком низкий жанр, не о чем порассуждать. Впрочем, нелюбовь критики — это полбеды. Настоящая беда состоит в том, что это кино не слишком любят сами создатели кино — сценаристы, режиссеры, актеры. Сценаристам почти нечего- писать: ведь в открытом кино «играют» овраги, река, а не мысль сценариста. Режиссерам в таких фильмах очень трудно самовыражаться, ибо самовыражается в этих фильмах народ, а режиссер лишь улавливает народные чаяния. Из-за этого явления режиссеров, целенаправленно снимавших открытое кино, почти нет. В лучшем случае, удается снять два-три открытых фильма даже режиссерам открытых знаков. Лишь один режиссер умудрился снимать открытые фильмы все 12 открытых лет. Это Леонид Гайдай. Чаще всего открытый фильм, тем более удачный открытый фильм, — случайность, редкая удача, озарение. И в этом есть рациональное зерно, ибо энергия хорошего открытого фильма столь велика, что, будь таких фильмов много, мы бы взорвались от избытка радости и света.
Открытым фильмам могли бы радоваться операторы и актеры. Операторам действительно есть что снимать, над чем подумать: ведь почти все нужно снять на природе, в условиях вечно уходящего света. Актерам в открытом кино тоже хорошо: все почти как на капустнике, много экспромта, много радости, веселья. Впрочем, нет глубины, нет того, что зовут актерской игрой. Необыкновенно много зависит в открытом кино от композитора. Он фигура подчас не менее значимая, чем режиссер. Недаром наше открытое кино — это кино И. Дунаевского, С. Прокофьева, А. Петрова. Многое дает открытому кино его близость к анекдоту. Это особенно злит критиков и особенно радует народ. Очень важна афористичность: каждый шедевр открытого кино полон фраз и словечек, которые потом годами и даже десятилетиями ходят в народе.
Итак, детскость, природность, энергия, задор, отсутствие морали, отсутствие любых стилистических ухищрений, простота, примитивизм, реки, море, пустыня, болото, ненависть к затворам и замкам, любовь к свету и воздуху, а самое главное любовь к нашему народу, любовь и вера в него. Да и, собственно, почему бы нашим творцам не любить свой народ? Ведь имперский ритм единственное место, где народ и интеллектуальная элита одной крови — так называемые идеологи! Вот уж воистину у нас действительно народная интеллигенция.
На этом пока можно завершить разговор о сдвигах но фазе. Хотя тема эта замечательная и во многом невразумительная, ибо люди сознательно и подсознательно ждут подъема, единого для всех. Все полагают, что раз пришла новая власть, то сразу же начнется и экономический подъем. А если уж пошел экономический подъем, то тут же и расцвет искусства, науки и. культуры. Увы, бизнес от политики отстает на четыре года, а культура от политики отстает на целых восемь лет. Таковы сложности алгебраического подхода к истории.
Если и этого уровня сложности недостаточно, то можно ввести еще один уровень — подготовительный этап и внешняя экспансия. Для примера возьмем Россию XX века, четвертую фазу становления информационной власти. Итак, политический подъем с 1989-го по 1993-й, однако
