мог отказаться от такого наркотика, как ораторские выступления перед толпами, посещения военных частей и госпиталей, публичные награждения и так далее. Будучи плоть от плоти плебса, он возобновлял свои силы прикосновением к этому живительному для него источнику...»

Власов пропустил всё остальное.

«...ударной силой должны были стать остатки кадрового состава СА, избежавшего истребления в «ночь длинных ножей» 30-го июля 1934 года. Связь с ними якобы осуществлял Гёринг — как бывший руководитель СА, некогда вовремя переметнувшийся на сторону Хитлера, но сохранивший старые контакты и принявший личное участие в спасении некоторых нужных ему людей. По его собственным словам, он пользовался среди них непререкаемым авторитетом. Он представлял дело так: эти люди фанатично ненавидели Хитлера, устроившего руками эсэсовцев бойню и уничтожившего без суда их товарищей, которые всегда преданно служили идеалам национал-социализма, и были готовы на самопожертвование. Всё это было ложью Гёринга, лишь делавшего вид, что он с нами.

У дойчского читателя — если моя книга когда-либо попадёт ему в руки, что маловероятно — сказанное выше вызовет удивление: ведь официальные выводы Комиссии по расследованию преступлений против Райха гласят, что бойня в Райхстаге стала возможной благодаря сговору высшего руководства СС с бывшими штурмовиками, мстившими за смерть товарищей. Впрочем, на эти тени прошлого — штурмовиков Рёма — и раньше пытались возложить множество преступлений. Достаточно вспомнить смехотворное «письмо Краузе», обвинявшего своих товарищей в поджоге Райхстага в 1933 году. Фактически, эта версия была возобновлена после Сентябрьских убийств — разве что в новой упаковке. Дойчи, почувствовав уже ставший привычным вкус, охотно съели то, что им скормили с ложечки радиорепродуктора.

На самом деле никакие бывшие штурмовики не играли никакой роли в событиях. Более того, я убеждён, что их даже не существовало. Разговоры Гёринга о его связях с неким подпольем СА были такой же ложью, как и всё остальное.

Замечу между строк, что наш Гроссмайстер сделал для сохранения жизней безвинных бойцов СА куда больше, чем этот человек. Разумеется, мы рассчитывали на эти связи. Увы, ужасное майское событие вырвало из наших рук это оружие — если даже оно и было когда-то в наших руках. Мне, во всяком случае, об этом ничего доподлинно не известно.

Впрочем, гадать о несостоявшемся — дело умов досужих и неглубоких. Истина состоит в том, что Сентябрьские убийства были делом рук совсем других людей, многие из которых по сей день считаются образцами верности Отечеству и дойчскому народу».

Одна страница снова была пропущена, а на следующей значилось:

«...индивидуальное покушение невозможно. Вариант с бомбой, прикреплённой к миниатюрному летательному аппарату — идею, кажется, высказал Йодль в полушутливой форме — был ещё не самым безнадёжным. Точно так же была отвергнута идея о бомбе в портфеле или папке для бумаг, у заговорщиков были все возможности пронести такое устройство практически куда угодно, но только вместе с собой. Профессор Гебхардт — впоследствии убивший своего друга и многолетнего пациента доктора Гёббельса — предлагал интересные варианты с отравленной пулей или иглой. Как известно, все эти экзотические...»

Текст обрывался, закрашенный очередным черным квадратом.

Власов задумчиво покрутил в руках световой карандаш. Несмотря на весь пафос и умолчания, картинка вырисовывалась вполне отчётливая — и весьма нелестная для автора «Воспоминаний».

Похоже, напыщенные дураки, в чью компанию молодой Хитлер когда-то вступил, и в самом деле ожидали, что он вознесёт их к вершинам власти. Хитлер, судя по всему, попал под влияние одного из них, который какое-то время играл роль его ближайшего помощника. Однако интриги и попытки самостоятельной внешнеполитической игры этого персонажа в конце концов привели к скандальному разрыву. Он кончился плохо для обоих: Хитлер был убит, а его бывший друг и учитель, совершивший скандальный перелёт в Шотландию, многие десятилетия оставался единственным заключённым Тауэра. Власову был известен юридический трюк, посредством которого британцы оставили самого высокопоставленного из своих узников себе вопреки всем нормам, предписывающим обмен пленными после окончания войны. Было объявлено, что на родине Хессу угрожает смертная казнь (и действительно, Хитлер, узнав о его перелете, в ярости приказал «пристрелить его на месте, если он когда-нибудь появится на территории Германии» — впрочем, никаким судом этот приговор подтвержден не был), а Британия, только что отменившая у себя этот полезный институт, приняла закон, запрещающий выдачу преступников в те страны, где их могут казнить. Иными словами, Хесс был обречен на бессрочное заключение вдали от родины «из гуманных соображений». Ни Дитль, ни Шук не потрудились его вытащить, хотя и могли бы, и в 1987 году он был найден болтающимся в самодельной петле при довольно-таки подозрительных обстоятельствах... Вполне возможно, что он и впрямь унес с собой в могилу тайну каких-то закулисных переговоров, но, как известно, на практике они так ни к чему и не привели. И, кажется, тем же человеком и ограничивались возможности «тевтонов». Что касается прочих членов ордена, то, понимая их бессилие и безвредность — как, впрочем, и бесполезность — Хитлер оставил их жить, чего он никогда не позволял в играх с политическими противниками классом выше. Всё, что он сделал, так это отнял у них руками Хейдриха название «Тевтонский орден» — кстати, с ведома, если уж не с согласия, Гроссмайстера Ордена настоящего... Гуманно, но недальновидно: даже самый ничтожный, но злобный враг может получить свой шанс сквитаться. Как выражался Мюллер в таких случаях, «даже мёртвые не вполне безопасны, не говоря уж о живых». Во всяком случае, Хайнрих цу Зайн- Витгенштайн постарался создать своей стране немало проблем даже после смерти.

Очередной платтендат содержал страницу 322. Фридрих сначала окинул её рассеянным взглядом, потом пододвинул к себе «Тосибу» поближе и начал читать очень внимательно.

«... переходящий в панику.

Сразу с аэродрома, не переодеваясь, я направился по указанному адресу. Присутствовали практически все участники нашего первого совещания полугодовой давности, включая Йодля.

Не буду пересказывать всё происходившее в ту воистину историческую ночь. Положение было критическим: после постыдного предательства Гёринга Хитлер знал — или мог знать — практически всё, включая подробные списки заговорщиков. Впрочем, получить их было бы нетрудно: гестапо, получив прямые указания Фюрера, не стало бы церемониться ни с кем, а методы допроса, применяемые в этой организации, известны своей эффективностью.

С другой стороны, он не мог немедленно обрушить на нас свой гнев: репрессии против верхушки германского руководства — а заговорщики к ней принадлежали — в самый разгар войны привели бы к очень серьёзным проблемам. Хитлер не мог этого не понимать. Ему нужно было хотя бы несколько дней, чтобы собрать доказательства, которые он мог бы предъявить дойчскому народу.

Моё положение на тот момент было, пожалуй, предпочтительнее, чем у всех прочих. Несмотря на всё то, что было сказано выше, если судить с чисто внешней, фактологической точки зрения, не проникая в суть вещей, то моё участие в деле было крайне незначительным. Фактически, всё, что можно было поставить мне в вину — опять же, с внешней точки зрения — было то, что я знал о заговоре, присутствовал на нескольких собраниях заговорщиков, а также несколько раз исполнял роль, которую можно назвать курьерской: я был передаточным звеном в сообщении заговорщиков с нашим Гроссмайстером. Я также принимал участие в передаче денег от Святого Престола, о чём я вкратце сказал выше».

Власов подумал было вернуться к пропущенным страницам, но решил не суетиться.

«Иных грехов за мной тогда не было» — продолжал князь.

«Вот именно» — подумал Власов. Было уже ясно: Хайнрих цу Зайн-Витгенштайн играл не слишком-то важную роль, как бы ему ни хотелось доказать себе и читателям обратное.

«Неизвестно, чем закончилось бы наше обсуждение, если бы не энергичная речь Канариса, поддержанная мной и Йодлем. Он убедил нас, что единственным нашим шансом было немедленное выступление — пока страх и уныние не сломили наши ряды. В сложившихся обстоятельствах нам было нечего терять, кроме чести. Честь же легко защитить: достаточно одного выстрела».

Фридрих подумал об Эберлинге, избравшем иной выход, и с тяжёлым сердцем убрал страницу с экрана.

Очередной дат начинался со страницы 329. Страница была озаглавлена: «Эдвард Дитль».

«Я приступаю к этой части своего повествования не без колебаний и сомнений», — писал князь, особенно аккуратно выписывая каждое словечко, — «поскольку многое из того, что я должен сообщить современникам и потомкам, может показаться им посягательством на лавры наших предков и честь нашего

Вы читаете Юбер аллес
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату