чтобы скопировать для него аудиозапись звонка? Может, это просто привычка, въевшаяся до уровня рефлексов — не говорить, когда чужие могут услышать, не писать, когда могут увидеть...
— До сих пор, насколько я понимаю, от соседей не удалось узнать ничего интересного? — уточнил для проформы Власов.
— Нет. Их, разумеется, опрашивали. Никто ничего не видел и не слышал.
— Но вы записали их голоса на предмет сравнения с голосом на пленке?
— Господин Власов, мы умеем делать свою работу.
— И найти свидетелей, видевших звонившего из автомата, конечно, тоже не удалось.
— Нет.
— И куда только девалась знаменитая бдительность московских бабушек?
— Вы совершенно напрасно иронизируете, — холодно изрек дэгэбэшник. — Население нередко оказывает нам помощь. Но раз на раз не приходится.
— Кстати, а что с автомобилем Вебера? — поинтересовался Власов.
— Стоит в гараже. Обыскан. Ничего.
— В смысле — ничего интересного?
— Ничего — это значит ничего, — отрубил хозяин кабинета.
Фридрих не слишком удивился: Вебер был профессионалом, и оставлять в машине хоть какие-нибудь личные вещи он бы не стал.
В дверь постучали. Получив разрешение, в кабинет вошла женщина лет сорока в форме с прапорщицкими погонами и положила на стол перед Власовым аудиокассету. Фридрих предпочел бы накопитель с цифровой записью, но пришлось удовольствоваться предложенным.
— У вас еще какой-то вопрос? — сухо осведомился хозяин кабинета, видя, что гость не спешит подниматься.
— Да. Вам известно, что вчера в аэропорту Внуково задержана дойчская журналистка Франциска Галле?
— И что? Это дело целиком в компетенции криминальной полиции. Какое отношение оно имеет к вам?
— Она — гражданка Райха.
— Вы представляете имперский МИД?
— Вы прекрасно понимаете, кого я представляю.
— Если все это — часть операции Имперской Безопасности, ей следовало прежде всего уведомить российские органы и получить наше согласие. А сейчас делу уже дан законный ход. Нынче не сорок третий год, знаете ли. Россия — суверенная держава.
— Если Россия и теряла свой суверенитет, то как раз до сорок третьего года, — ответил Фридрих, не скрывая раздражения. Видение этого субъекта в кабинете с алыми знаменами и портретом Дзержинского на стене стало особенно отчетливым. — Большевики захватили власть военным путем и оккупировали страну. А в сорок третьем году Россия была освобождена союзными войсками...
— Господин Власов, нет никакой необходимости читать мне политинформацию, — перебил хозяин кабинета. — Лучше прочитайте ее тем, кто шлет в нашу страну своих представителей, доверху накачанных наркотиками. Насколько я знаю, в Райхе за наркотики расстреливают.
— Она не наш представитель, — устало сказал Фридрих. — Вот уж на кого она похожа менее всего.
— В таком случае, почему она вас так интересует? Вы, разумеется, вправе не отвечать, — спохватился дэгэбэшник, — но и мы не обязаны давить на наших коллег из полиции.
— Ну хотя бы потому, что ей был введен тот же наркотик, что и Веберу, — рискнул Власов. И попал.
— Откуда вам это известно, если, как вы утверждаете, РСХА не имеет к этому отношения?
Фридрих улыбнулся: — Но ведь и вам кое-что известно об этом деле, хотя оно находится в ведении исключительно криминальной полиции?
— Хорошо, не будем играть в кошки-мышки. Она, как вы заметили, гражданка Райха. И, что еще более важно, нам известны ее политические взгляды. Вам, конечно, тоже.
— Конечно.
— Значит, вы хотите попросить, чтобы мы вывели ее из игры? Пустили в разработку по полной программе?
— Напротив, я прошу освободить ее как можно скорее. Идеально, если она выйдет на свободу сегодня.
— Вот как? — дэгэбэшник, похоже, впервые за весь разговор был по-настоящему удивлен. — Вообще-то, это будет непросто. Все же наркотики — серьезное обвинение и в России. А у нее с собой был десяток многоразовых флаконов.
— Ну вы же прекрасно понимаете, что ее подставили. У либералов, конечно, часто мозги набекрень, но не до такой же степени, чтобы вкалывать себе дозу тяжелого наркотика в самолете, прямо перед посадкой в международном аэропорту! Что говорит она сама?
Хозяин кабинета подумал пару секунд, затем, как видно, все же решил играть в открытую:
— Говорит, что ничего не знает о штрике. Что хотела сделать себе обычную инъекцию инсулина. Собственно, на коробке и на флаконах действительно написано, что это инсулин. Реально во всех был штрик.
— Значит, у нее диабет! Надеюсь, ей была оказана необходимая помощь? («Черт, не хватало только, чтобы эти ослы ее уморили...»)
— Не беспокойтесь за нее. В Бутырке хорошая больница. Но диабет или нет — это вопрос неоднозначный.
— Что значит «неоднозначный»? Ей сделали анализы?
— В моче сахара нет. В крови уровень повышен, но не запредельно. Это может означать диабет, а может, и нет. В таких случаях положено наблюдать больного в условиях стационара и делать повторные анализы в течение нескольких дней.
— Несколько дней? Нет, это нелепо. Она должна быть на свободе сегодня, в крайнем случае завтра.
— Что значит «должна»? Кому должна? Существует порядок, господин Власов. Разве порядок — это не то, на чем стоит Райх? И согласитесь, что псевдо-инсулин и симуляция диабета — это не такой уж плохой камуфляж для наркокурьера.
— Согласился бы, если бы ее взяли с этими флаконами на таможне. Да и то — лишь десять штук... какой емкости?
— По пять миллилитров. Это около десятка разовых доз из расчета на начинающего.
— Ну вот. Маловато для коммерческого курьера... Но раз она ввела это себе, значит, была уверена, что там действительно инсулин.
— Скорее всего, вы правы. Но еще раз повторю — люди порой совершают очень глупые поступки. Тем более наркоманы, которым приспичило получить очередную дозу.
— Вы понимаете, что, если вы ее не выпустите, пресса поднимет визг? Не ручная российская пресса, конечно же. А западные корреспонденты, аккредитованные в Москве. Достанется и нашим, и вашим.
— Волков бояться — в лес не ходить, господин Власов. А это даже не волки. Это шавки. С каких это пор в Райхе прислушиваются к их лаю?
— Не прислушиваются, когда речь идет о действительно принципиальных вопросах. Но нет смысла провоцировать лай по пустякам. Буду говорить прямо: как вы знаете, в Райхе готовится референдум. Который должен раз и навсегда заткнуть глотки нашим врагам, показав, что народы Райха отвергают атлантистскую модель демократии. Показав в полном соответствии с принципами этой модели — всеобщим, равным, тайным и прямым волеизъявлением. И здесь все должно быть безупречно. Мы не должны дать врагу ни единого повода для придирок, для обвинений, что референдум был подтасован, превращен в фарс и так далее. Теперь вы понимаете, почему нам не нужен скандал вокруг ареста оппозиционной журналистки по явно сфабрикованному делу?
— В любом случае, мы не можем прямо приказать криминальной полиции взять и отпустить ее. Крипо
