'Борской колоніи' онъ очень вѣрно и сильно вскрываетъ ея низменное содержаніе. 'Разумѣется, — говоритъ тотъ же Грубовъ, — очень хорошо жить трудами рукъ своихъ, благородно добывать хлѣбъ прямо изъ земли. Притомъ, это очень здорово и не лишено поэзіи. Только на первыхъ порахъ немного скучно. Отчего бы это? Можетъ быть, оттого, что въ этомъ раю всѣ мысли сосредоточены на себѣ: на своемъ тѣлѣ, на своей душѣ, на своемъ благородствѣ, на своемъ спасеніи, — все только на
Сравнивая этотъ высокій идеалъ Каронина съ цвѣточнымъ идеаломъ г. Меньшикова, лучше всего уясняешь, какая пропасть раздѣляетъ эпигоновъ народничества отъ ихъ предшественниковъ. Для г. Меньшикова всѣ его 'думы о счастьѣ' просто игра словами и понятіями, въ безрезультатности которой онъ и самъ вполнѣ увѣренъ, — и во всякомъ случаѣ не увлечь ему другихъ этимъ 'копаніемъ въ сору'. Для Каронина его думы и убѣжденія — это дѣло всей жизни, слово — орудіе борьбы за счастье другихъ. Потому что для него 'слово имѣетъ свое сердце и это сердце есть стремленіе къ истинѣ и борьба за все человѣчное' (т. II, 'На границѣ человѣка'), — и этому
Ноябрь 1896 г.