верили, что мы миримся по-настоящему – забыв и про Каштанку, и про крестьянку с ведром картошки.
Да мы, кстати, и сами про это не думали. По крайней мере я точно про Каштанку с крестьянкой забыла. Чего ж всякие глупые слова помнить, если есть дела поважнее. Передача из рук в руки молодого человека, например...
Не сговариваясь, мы с Лизон отошли друг от друга. Быстренько похвалив нас, маман и Соня отправились за стол. Мы с Лизкой перемигнулись, я показала ей глазами на Русланчика. В значении: «Действуй!»
Она поняла. Кивнула мне. Я развела руками: «Не претендую!»
Они с Соней позвали меня в гости. Я заявила, что много работаю – надо ежедневно следить за домом и поддерживать порядок. Так что по гостям некогда ходить. А бабка у меня старая, одна не справится.
Тогда Соня и Лизка пригласили на день рождения. Лизкин день рождения. Во второй половине августа.
– Спасибо, – ответила я. И добавила в своей добродушной манере: – До него еще дожить надо.
– Постараемся, – уверили меня девочки.
И уехали на своей красивой машине.
Нельзя сказать, что с этого дня мать Руслана стала со мной как-то особенно нежна и дружелюбна. Не тот она была человек, чтобы сюси-муси разводить. Единственным персонажем, на которого эти ее сюсики- мусики-гулюсики распространялись, оставался, как нетрудно догадаться, прелестный Тимофеечка. Не понимаю, зачем такая умная женщина превращает младенца в столь мерзко-капризное существо? Но это было, конечно же, не моего ума дело.
А в тот знаменательный день я, после посещения буржуйской гостиной, отправилась на рынок. Там, в продовольственной палатке, продавались дрожжи. Их нужно было купить. Ведь план справедливого возмездия так и не был пока приведен в исполнение.
Наши с бабкой рыночные знакомые – народ простой. Так что ожидать от них в свете последних событий можно было всего, что угодно.
И что ж вы думаете? На рынке меня ждал триумф! Да, наверное, именно так жители средневековых городов встречали победителей. Или тех, кто вернулся с какой-нибудь выигранной королевской битвы. И хоть выглядела я, по мнению простых рыночных людей, наверняка вызывающе, никто не обратил на это совершенно никакого внимания! А я была уверена, что непременно какая-нибудь бабка возмутится, во что нынче молодежь выряжается и выходит в приличное общество себя показать, других посмешить. А видок у меня был еще тот – свисающая ниже колен серая широченная футболка Володькиного брата напоминала балахон вышедшего прогуляться привидения. Короткие и, из-за отсутствия времени, не помытые волосы злобно торчали в стороны без всякой системы. И мне это все нравилось.
Видно, сегодня рыночной публике это понравилось тоже. Или народ такой мелочи не заметил. Скорее всего...
– Варенька! А вот сальца передай бабуленьке! – совал мне в руки сверток мужик из мясных рядов.
– А ну-ка творожка возьми! – схватила меня за руку деревенская молочница – конкурентка матери Володьки Страшного.
– Не серчайте – все могут обознаться!
Но больше всех бросались на меня овощеводы и садоводы. Наши, дачные. Еще бы – ведь именно они считали меня угрозой своим урожаям. А теперь...
– Варя, а ты знаешь, что Парасоловы сегодня уехали? – сказал вдруг один дедуля. – Да, закрыли дом на ключ и в Москву подались. Я с ними утром на остановке стоял. Разговаривать особо не стали. Дела, говорят, внезапные появились, надо съездить в Москву. Сели в автобус – и укатили. Вещей при них много было.
– Насовсем уехали?
Я этого не ожидала.
Выходит, вот она, шапка на воре! Горит! Весь сезон Парасолы не уезжали никуда из Листвянки, а тут – на тебе! В Москву! Это, конечно, неспроста. Придется денек подождать, не бросать им дрожжи, а то, если они не вернутся, тем соседям, которых из их сортира запрудит, придется самим со всем этим возиться. А такое не входило в мои планы. Так что дрожжи, которые я уже купила, придется пока засунуть в морозилку. Чтобы, как только Парасоловы вернутся в Листвянку, – хоп, плюх, бульк! – и совершить задуманное.
– Кто их знает, может, и насовсем, – пока я размышляла, произнес дедуля. Погладил меня по голове, подвел к помидорам, которые были разложены на прилавке, велел выбирать, сколько захочу.
Чтобы не обидеть деда, я взяла один, поменьше. Большие пусть продает. Уж кто-кто, а я знала цену и помидорчикам, и огурчикам, и тому, как они нашим доставались.
Взяла и тут же вонзила в помидор зубы – очень хотелось есть после недавних сладчайших угощений.
– Спасибо.
У меня набралась целая сумка подарков. Все дарители, да и остальные, велели кланяться бабушке. Уверена, что, когда она тут появится, ее то же самое ждет. Не зря, получается, она меня лупила. Да, жизнь такая: белая полоса – черная, белая – черная. Так я думала, пытаясь оправдать синяки, спрятанные под надежной футболкой Володькиного брата.
10
Сердце мангуста
Да, я эту футболку не стала снимать, когда домой пришла. История с Володькой и его братом каким-то глупым образом грела мне сердце. И хоть на улице было по-прежнему жарко – длинная широченная футболка-платье все равно оставалась на мне. Она по-другому грела.
Так я в ней весь день и ходила.
Вернулась с огорода бабка. Мы с ней снова успели поругаться, потом помириться, вымыть как следует сауну, подстричь газон и приготовить ужин. За это время я умудрилась даже минут пять мило поболтать с Русланом – словно ничего и не было.
А ведь и не было. Что было-то? Просто дело, на которое я отправилась с человеком. Который, кстати, и довел это дело до конца. В отличие от меня. Фотографии распечатал. И не побоялся своей серьезной матери обо всем рассказать. Поэтому хорошо я относилась к Руслану, очень хорошо. Не было ни любви, ни ревности. У него, наверное, тоже. Да и бывает ли все это? Фиг его знает...
Мне было нормально. Да, нормально совсем. Но обидно, что я какая-то такая... невлюбляющаяся. Я пыталась разозлить себя тем, что отдыхающий Русланчик сейчас миленько с Лизхен беседует, она ему глазки строит, и прочее. А нужной злости все равно не возникало.
Приходила ко мне наша поселковая тусовка. Пришлось выйти за загородку. Я стояла с ребятами и девчонками на дороге, слушала, как они мною восхищаются, как обещают, что теперь тоже будут за всеми следить – чтобы нового дачного вора не допустить на грядки трудолюбивых соседей.
Натаха и девчонки интересовались про меня и Русланчика. Я что-то такое равнодушно-невнятное ответила. Они, кажется, успокоились и даже обрадовались.
А ушли – и я затосковала. Забралась на лиственницу, устроилась в своей смотровой башне, оглядела в бинокль округу. Жалко, что не весь поселок был виден. Но сколько возможно, мы просканируем.
Вот опять Борюсик по кустам чистотела шарит, выбирает стебли помоложе, посочнее. Намажется, будет прекрасен. Хоть он Машке Кафтановой и с прыщами нравится...
Вот Натаха куда-то по дороге нарезает. Останавливается, в зеркальце себя рассматривает. Только мне, видимо, по барабану собственная внешность. А остальные вон как ею озабочены...
Мелочь детская туда-сюда на площадке мотается – хорошая в поселке площадка, до ночи можно на ней барахтаться. Я тоже тут все детство провела – бессмысленное которое, песочно-куличковое имеется в виду...
Вот ребята тусуются, что-то мутят. Жалко, не слышно, что они говорят. Надо бы какими-нибудь подслушивающими устройствами запастись. А то обидно даже...
Взрослые дачники. Что с них взять – дачники как дачники. Копошатся-стараются...
Я наблюдала за дальними рубежами, поэтому не заметила, как возле нашей калитки появился Володька Страшный.
В смысле просто Володька.
– Варя! Эй, ты где? – закричал он.
