в комнату пробралась узкоглазая, что прислуживала в доме. Она завела с Ариэлем разговор, спрашивала о каких-то родственниках, живших у нас. Он ей честно ответил, что не знает людей, о которых она говорит. Тогда она перевела разговор на Республику, отдельно спрашивала, как живут там ее соплеменники.
— И все время на дверь оглядывается, не войдет ли кто, а сама вся дрожит, — рассказывал Ариэль.
Ариэль честно объяснил ей, как у нас обстоят дела, рассказал про Ли, про Комитет. Она выслушала его, и выскользнула за дверь, а потом, когда его кормили обедом, незаметно сунула ему в карман записку.
— Так тут не понять ничего, — я разочарованно отложил записку, ничего не поняв в этих загадочных черточках.
— Покажем это Ли, он разберется, — подвел черту Вайнштейн.
Я боялся, что нас не выпустят, или еще чего похуже, но обошлось. Барзель был далеко не дурак, и понимал, что трогать послов чревато. И потом, кто-то же должен был донести до Комитета его ультиматум. Нам позволили собраться, заправили машину, и мы собрались уезжать. Проводить нас пришел Эран, стал меня уговаривать:
— Не горячись, Коцюба, подумай.
— А я и не горячусь, Эран. Нам надо подумать, мы посоветуемся, и дадим вам ответ, — я старался быть дипломатичным.
— Я очень надеюсь, что вы примете наше предложение! — обрадовался Эран, — ведь именно об этом мы мечтали когда-то. Сильное, справедливое государство, способное защитить себя.
— Знаешь, Эран, — ответил я и сел в джип, продолжая разговаривать с ним, — я тебя не узнал. Ты был… другим. Ты изменился, старый друг. Что тебя связывает с этими людьми, Эран?
— Пока Барзель идет в нужном мне направлении, я с ним, — твердо ответил Эран, — и тебе советую, сейчас не то время, чтобы сидеть по хуторам. Вы там у себя построили себе уютный уголок, и надеетесь отсидеться, а все вокруг пусть горит синим пламенем, разве не так? Не отсидитесь, это я вам обещаю.
Я покачал головой, и захлопнул дверцу. Всю дорогу до Поселка молчали, уже когда въезжали, Вайнштейн хлопнул себя по лбу, и сказал:
— Понял! Понял, что мне показалось странным!
— Что ты понял? — спросил я.
— Помнишь школу, детишек там? Среди них не было узкоглазых, ни одного.
Я понимающе кивнул. Действительно, свобода в новоявленной Земле Отцов была явно не для всех. Вспоминая слова учителя в школе, было нетрудно догадаться, почему.
— Это с этими людьми ты хочешь договариваться? — Ли перевел нам содержание записки, и нервы Вайнштейна не выдержали. Он вскочил, и забегал по комнате для заседаний. — Ведь они такие же рабовладельцы, как Фрайман!
— Да, я по-прежнему хочу с ними договориться, — спокойно Вишневецкий. — Я прошу всех собравшихся вспомнить, кто мы, и почему собрались в этой комнате.
— И кто же мы? — тихо спросил сидящий в углу Ли.
— Мы правительство Республики, вот мы кто. Хоть и называемся Комитетом. И наша задача, — он встал из-за стола, оказавшись лицом к лицу с Вайнштейном, — наша цель — безопасность и процветание Республики. Мне жаль соплеменников Ли, которых держат в скотских условиях в Земле Отцов, но прежде всего мы должны думать о себе…
— Именно поэтому нам не стоит соглашаться с требованиями Барзеля, — сказал я, — чтобы у нас такие порядки не завелись.
— Если мы не согласимся, это означает войну. Вы же понимаете, что просто так они от нас не отстанут, — не сдавался Вишневецкий.
— Значит, повоюем! — пробасил Медведь, остальные согласно закивали, — не в первый раз!
— По моим оценкам, у них раз в пять больше людей. Мобилизационный потенциал и того больше, он хоть всех под ружье поставить может. А у нас, вы сами знаете… — упорствовал Вишневецкий, — и потом, вам не надоело воевать? Ведь этой песне не будет конца, победим Барзеля, придется биться с сарацинами, так же нельзя, это не жизнь!
— Все равно сдаваться нельзя! — на Вайнштейна было страшно смотреть, он покраснел, и пучил глаза в ярости.
— Я не предлагал сдаться, я предлагал поторговаться. Выторгуем себе автономию, экстерриториальность и все такое. Так мы, по крайней мере, время выиграем…, - его попытки убедить остальных были тщетны. В его словах был смысл, ясно, что Барзель нас в покое не оставит, слишком жирный мы кусок. И если мы не согласимся на его условия, то следующим летом у нашего порога будет его армия. С другой стороны, начать с ним торговаться, значит сдаться без боя. — Кстати, вы же хотели построить очень похожее государство, — обратился он к Летуну и Вайнштейну, — сильное, централизованное. Что вам не нравится в варианте Барзеля? Ведь ничего страшного мы там не увидели, ну религиозных много, ну крайний национализм. Договоримся с ними, оговорим отдельно статус для Ли и его соплеменников, и все. Нам не за что воевать, по большому-то счету.
— Вариант Барзеля это фашизм, как ты этого не понимаешь, — покачал головой Летун, — а такой строй порождает чмуликов, он создает вакуум, куда их засасывает. Оглянуться не успеем, как все рычаги власти будут у них.
— Даже если мы примем твое предложение, и даже если сумеем договориться, — произнес молчавший до того Райво, — они нас все равно съедят, не сейчас так потом.
— У тебя есть конкретные предложения? — резко спросил Вишневецкий у Райво, — вы же втравите нас в войну, прольется кровь!
На этом месте я поднял руку, и сказал:
— У меня есть, — я сделал вид, что не заметил резкого тона, и спокойно продолжил: — давайте поступим вот как: поиграем в шпионов. У Барзеля полно соплеменников Ли, они вряд ли довольны своим положением. Мы можем это использовать.
— И оставить их в рабстве, — заметил Ли из своего угла.
— Да, оставить, на время. Нам нужна информация о том, что там происходит. Без этого никакое противодействие невозможно. Это первое. Второе: главный ресурс Барзеля это люди, давайте их у него заберем.
— Это как? — поднял брови Летун.
— А вот как: пропаганда. У нас свобода, и каждый может жить так, как хочет. Понятно, что большинство людей хочет, чтобы им указывали, как жить. Но не о них сейчас речь, я говорю о других, их мало, но это самые толковые, самые лучшие люди, элита в хорошем смысле этого слова — инженеры, техники, одним словом, специалисты. На них все держится, что у нас, что у Барзеля.
— Я не совсем понимаю, к чему ты клонишь, — покачал головой Летун.
— Все просто, — я повернулся к Вишевецкому: — Илья!
— Да?
— Ты же ездишь по торговым делам, говоришь с людьми. Так вот, начинай агитировать. Упирай на то, что у нас нет налогов, что никого не принуждают что у нас свобода и комфорт. И намекни, что мы рады новым людям. Пусть каждый, кто хоть чего-то стоит, задумается, а не перейти ли к нам?
— В этом что-то есть, — пробормотал Вишневецкий, — мы ударим его по самому больному месту, заберем у него подданных. Поддерживаю.
— А военная подготовка? — подал голос Райво.
— Это само собой, — подвел черту Летун.
Мое предложение было принято единогласно, мы принялись обсуждать детали. Через три дня, под покровом темноты, в сторону сарацинской деревни отправились два бензовоза с соляркой. Враг моего врага — мой друг, не так ли? Вот мы и решили выменять у сарацин еще лошадей, в обмен на топливо. И нам лошади пригодятся, и Барзелю будет чем заняться, вместо того, чтобы планировать нападение на Республику, получив горючее, сарацины наверняка активизируются. Торговлю с сарацинами мы не афишировали, слишком уж народ их ненавидел.
Для объяснения нашей позиции, Комитет выпустил специальное обращение к гражданам, в котором
