Их выжидательная тактика дала результат. Они обманули разведчика. Он выехал из-за бархана прямо впереди каравана, ожидая увидеть удаляющийся его хвост. Разведчик просчитался и запаниковал. Выстрелил из ружья наугад и пришпорил лошадь. Бду-ду-ду-дуф! - прогрохотало над головой Сахмада. Это стрелки Махмуда дали очередь из пулемета. Разбойничий конь с храпом отпрянул от рядом вздыбившихся фонтанчиков песка и - понес. Хами Махмуд газанул, бросил машину в погоню. В поддержку ему поскакали два всадника из конвойной роты. Остальные остались при караване. Ведь маневры разведчика могли быть хитростью.
Машину мотало из стороны в сторону, то подбрасывало на взгорках, то она клевала носом, попадая в ямы. Стрелять по беглецу было трудно. Только на относительно ровных участках пустыни появлялась возможность вести прицельный огонь. Но именно тогда всадник бросал свою лошадь в непредсказуемые прыжки из стороны в сторону, и пули бесполезно вспарывали барханы.
- Его нельзя упускать! - кричал офицер Махмуд своим солдатам. Но они и без него знали, что нельзя. Приведет всю банду.
Взлетев на очередной гребень, офицер-турок резко остановил машину. Всадник был как на ладони, скакал в лощине, не имея пространства для маневра. Мчась по гребням с двух сторон, его настигали конвойные конники. Сейчас разведчика срежет пулеметная очередь.
- Ну, в чем дело?! Огонь! - кричал Махмуд, вскочил, бросился к турели.
Пулеметчики, ругаясь, дергали затвор, но капризный механизм забило песком и он заел.
Сахмад поднял с колен свой 'Калашник', снял с предохранителя, передернул безотказно работающий затвор. Положив ствол на раму ветрового стекла, прицелился. Ось планки сошлась с высокой мушкой, возле которой расплывчатым пятном мелькнула голова всадника, исчезла, появилась вновь, и тогда Сахмад нажал на спусковую скобу. Две вкрадчивые очереди распороли воздух - два раз по два выстрела. Сахмад привык экономить патроны и стрелял только наверняка.
Всадник упал, как куль с отрубями, перевернулся, поднимая пыль, и замер в неестественной, вывернутой позе. Живой так лежать не может. Лошадь без седока еще какое-то время скакала сама по себе, потом замедлила бег. Ее окружили всадники из конвойного отряда, хотели взять под уздцы, но гордый жеребец увернулся и нехотя поскакал обратно, прямо на караван. Когда он небыстрой рысцой пробегал мимо головного джипа, Сахмад оперся здоровой ногой на тонкий борт машины, оттолкнулся и - запрыгнул на спину скакуну. Чтобы не упасть, сейчас же схватился за луку седла, нашарил узду и потянул на себя. Ноги уже были в стременах, когда конь встал на дыбы. Но противу ожидания бунтовать не стал. Опустился на четыре точки, прядая ушами и кивая головой, словно говоря новому хозяину: я покорен твоим проворством и признаю твою власть.
Все цокали языками, хвалили малолетнего наездника. Многие позавидовали. Мальчик стал владельцем такого богатства. Ведь согласно и старинному мусульманскому обычаю, и нынешнему уложению Канун-наме - 4/5 военных трофеев принадлежат воинам, добывших их. 1/5 идет в казну, для оказания помощи неимущим.
Буланый конь был сущим красавцем: голова небольшая, короткие острые уши, огромные глаза, ноздри широкие, прямая шея; ноги, тонкие в кости, сильные. Сахмад, не слезая с седла, угостил животное кусочком лепешки, погладил морду коня, плотно натянутую блестящую кожу. И жеребец не стал кусаться, принял корм.
Чтобы испытать коня, Сахмад разогнал его, подскакал к убитому. Жеребец потянул голову к бывшему своему хозяину, зашевелил губами, словно хотел оставить на хладном челе прощальный поцелуй. Новый хозяин придержал поводок. Мертвый разбойник тоже принадлежал Сахмаду, был его добычей. Мальчик по-хозяйски оглядел его с высоты своего положения. Под головой убитого расплывалось красное, песок промокал, темнел. Серпуш из зеленой материи, упавший с головы разбойника, подхватил ветер и погнал по барханам, как перекати-поле.
Убитого осмотрели. Левое ухо было начисто срезано и болталось на кровавой ниточке. На затылке волосы промокли от крови, видимо, вторая пуля попала туда. Третья пуля застряла в основании шеи. Входное отверстие почернело, забитое мокрым песком. И только четвертая пуля ушла в никуда.
- Хорошая кучность, - удовлетворенно, словно сам стрелял, произнес подошедший турецкий офицер и с уважение посмотрел на Сахмада. Носком сапога начальник конвоя опрокинул труп на спину. Задранная рубашка открывала плоский белый живот с небольшой родинкой возле пупка. Сахмад в оцепенении смотрел на неподвижный живот, больше всего удивляла эта каменная его неподвижность.
Офицер отдал своим людям распоряжение. Убитого разбойника раздели до пояса, забрали все оружие и немного денег, что при нем оказались. Зеленые шелковые шаровары снимать не стали. Позорить мужчину, даже мертвого, обычаем запрещалось. Абрек лежал, отрешенный от всего земного, уставив острый крючковатый нос в синее небо, точно мертвый коршун. Никогда уж ему не летать вольной птицей по просторам пустыни, не убивать и не грабить людей. Он сам был убит и ограблен. Таков закон жизни.
Хами Махмуд нагнулся к трупу, оторвал болтавшееся ухо, протянул его победителю. Обычай дозволял коллекционировать части тела убитого врага. А первый трофей вообще самый ценный. Победитель отказался. Его страстью были железяки, а не части человеческого тела. Тогда офицер отшвырнул ухо, вытер руки носовым платочком. Сейчас же к кровавой добыче спланировал ворон, круживший поблизости, воровато схватил ухо огромным клювом, тяжело разбежался против ветра, взлетел.
Разбойника закапывать не стали. Оставили в назидание и устрашение его собратьев по ремеслу. Но результат этой меры, конечно, будет обратным: еще большая лютость с их стороны, еще большая ненависть.
Одежду и оружие убитого Сахмад отдал воинам конвойного отряда. Деньги разделил между своими ребятами. Закон был соблюден: пятую часть добычи он пожертвовал малоимущим. Фарид по кличке Бакшиш, от зависти чуть не задушивший себя шарфом, немного успокоился, когда получил свою долю. Хасан по обыкновению не выразил никаких эмоций, молча сунул монеты в карман. К богатству он был равнодушен.
Турецкий офицер воздал хвалу Сахмаду за приобретенное в бою звание настоящего мужчины. Теперь все знали: Сахмад уже не мальчик, а мужчина, джигит. Чтобы стать мужчиной, надо убить врага и завладеть его имуществом. Таков закон жизни.
Но ощущалось некоторое чувство вины. Сахмад, конечно, сожалел, что убил не презренного гяура, а своего же правоверного, но потом утешил себя тем, что враги бывают и среди правоверных и что теперь это уже неважно. Мертвое тело пойдет на корм птицам, зато душа убитого им человека уже прибыла в рай, где, как писал арабский поэт и философ Ибн аль-Араби, - текут четыре реки из молока, вина, сладкой воды и меда. Где, как утверждает Благородная Книга* <*То есть Коран>, высятся серебряные дворцы, деревья с большими листьями и спелыми плодами. Прекрасные девственницы - гурии, живущие в тех дворцах, встречают нового жителя рая, чтобы услаждать его пением и ласками всю оставшуюся вечность.
5
Поднявшееся уже довольно высоко солнце стало припекать так, что Сахмаду пришлось снять теплую куртку, сделать аккуратную скатанку и прикрепить ее к седлу. Теперь было на кого переложить свои тяжести: сумку, боеприпасы и прочее. С коня мужчина Сахмад уже не слезал, гарцевал на своем жеребце среди конных воинов как равный им. И думал он, что когда вернется домой, обязательно спросит у Данилыча, как звали коня Великого Тимура. Этим же именем он наречет своего скакуна. Пока можно называть по масти - Буланый. Но про себя, не вслух. Все равно конь пока откликаться не станет. Он еще долго будет привыкать к новому имени. Но в конце концов все же привыкнет. Таков закон жизни.
Чтобы проверить, сколько времени они уже находятся в пути, Сахмад еще раз достал свои часы марки 'Слава', найденные им в сретенских развалинах, взглянул на заржавленный циферблат. Часы стояли. Молодой мужчина потряс механизм, послушал, поднеся к уху. Часы не тикали. Время остановилось. Жаль, что часы опять сломались. Но выбрасывать их Сахмад не стал. Может, отдохнув, они снова пойдут. Так уже было не раз. Возможно, путаная пустыня на них так подействовала...
Долго ли коротко шел караван по древней дороге, которая то появлялась, то вновь исчезала под
