8
Я уже говорил о том, что этот маленький мир в чем-то очень прост. Люди жили просто и просто умирали. И вопросы решали просто. Вся эта глупая и, возможно, кровавая пачкотня со снятием часовых и героическим захватом самолета для побега, поначалу рисовавшаяся в моем воображении, слава Богу, не реализовалась. Меня приписали к эскадрильи, которой командовал Конрад Чешир. За глаза его называли Чеширским котом. В основном звали его так из-за фамилии и каждому англичанину понятную ассоциацию, а еще за мягкую походку и добродушную физиономию с небольшими усиками шнурочком. Впрочем, тонкие усы в ту пору носили многие. Чешир проявлял самостоятельность, порой излишнюю, но всегда был готов ответить за свои поступки. Того же он требовал от своих подчиненных. Несколько групп этой эскадрильи были укомплектованы американскими летчиками-добровольцами. К одной из таких групп причислили и меня как иностранного добровольца.
Мир этот хоть и прост, но будь я подлинным немцем, меня вряд ли бы приняли. Пришлось сказать Чеширу о том, что я русский. Доказать сие, как вы понимаете, было не трудно: язык мой всегда при мне. И все же я не берусь обсуждать, как командование авиаполка решила этот сложный вопрос - в обход контрразведки или с ее согласия. Не исключено, что Чеширский кот, выпустив свои коготки, в очередной раз проявил самостоятельность, которая порой доставляла его начальству немалую головную боль. Как бы там ни было, но я сказал ему большое русское спасибо.
Американцы сразу прозвали меня Чкаловым. 'О! Чкалофф! - говорили они. - О'кей!' Ну что же, сказал я себе, если я Чкалов, то ждите с моей стороны фортеля. И да простит меня отзывчивый и мужественный Конрад Чешир.
Мне предоставили самолет, прозванный американцами 'Кувшином'. Внешним видом он напоминал русские 'Яки'. Но по маневренности 'кувшины' и 'яки' можно сравнить как неповоротливую черепаху и юркую ящерицу. Кое что о летных характеристиках английских и американских самолетов я уже говорил и повторяться не буду. Позже только добавлю несколько положительных штрихов. Нам определили задачу - перехватить вражеские бомбардировщики, следующие в район Карадифф-Ньюпорт. Это два крупнейших морских порта Англии, где базировалась часть кораблей Королевских ВМС. Там же разгружались американские суда, привозившие продовольствие и боевую технику британцам в качестве братской помощи в деле разгрома общемирового врага - фашизма. Естественно, все крупные порты Англии, особенно на юге, были чрезвычайно притягательны для немецкой бомбардировочной авиации.
- Ну, друг, прощай, - сказал я Людвигу в день, когда покидал ферму навсегда. - Помогай Джейн, веди себя достойно. Для тебя война кончилась, постарайся это понять. Если не наделаешь глупостей, вернешься домой цел и невредим. Работы дома будет много, уж это я тебе обещаю.
- Verstanden, kette Fuhrer! - как всегда четко отрапортовал лейтенант Бауэр.
- Я тебе больше не командир. И вообще, Людвиг... выкинь из своего лексикона слово фюрер.
- Gut. Мартин, у нас с Алисой возникла взаимная симпатия...
- Совета хочешь? Я уже тебе ответил: постарайся не наделать глупостей, и все будет хоккей.
- Как ты сказал?
- О'кей, говорю! Вживаюсь в образ американского аса, - засмеялся я.
- Ты смотри с ними поосторожнее...
Мы снова обнялись, как тогда в лагере, на этот раз расставаясь. Глаза друга повлажнели. Блеснула слеза. Не виртуальная, а самая настоящая.
- Auf Wiedersehen, Людвиг!
- Glucklihe Fluge, Chef! - ответил он. - Счастливого полета, шеф!
Я подошел к Джейн и Алисе, стоявшим у калитки палисадника.
- Гут бай, девочка! - сказал я Алисе. - Желаю тебе счастья.
- Бай-бай, мистер Грос! - Скромная, она оставила нас наедине.
- До свидания, Джейн... Может, еще встретимся когда-нибудь...
- Я буду ждать... - снова повторила Джейн Маккели.
Неожиданно для самого себя я поцеловал ее в губы. Она ответила взаимностью.
10
В 9-15 по Лондонскому времени мы начали взлетать с прибрежного аэродрома Гастингса с тем, чтобы взять курс на Ньюпорт. Воздушная наша эскадра состояла из тридцати английских 'Спитфайров', двадцати шести 'Харрикейнов', десяти американских самолетов 'Тайфун' и примерно столько же 'Кувшинов'. Я стартовал одним из последних, и поэтому справедливо предполагал, что легко оторвусь от основной группы. Однако волнение меня не покидало и за сутки до вылета, и когда я сидел уже в кабине. Меня сотрясало как в лихорадке. Мы стояли на взлетной полосе, выстроившись в двухрядную, гудящую колонну. Уверенность в том, что мне позволят ускользнуть, не окрепла во мне даже когда я запустил двигатель и перестал вообще что-либо слышать. Головные самолеты попарно отделялись от колонны и шли на разгон, когда их колеса отрывались от земли, с места срывалась очередная двойка. Взлетный конвейер работал слаженно и быстро, но мне казалось, что все это происходит несносно долго. Я часто оборачивался на контрольную вышку, боясь, что в последний момент они получат приказ схватить меня. Мне казалось, что там вот-вот откроется дверь, выскочит человек и, махая руками, станет призывать охрану. Машинально я проверил вооружение. Боекомплекты были набиты под завязку. Но стволы невозможно повернуть куда-либо в сторону. Конечно, если потребуется, я могу выкатится из строя и устроить на летном поле грандиозное шоу... но вряд ли я стану это делать. Я не смогу стрелять в них. Я слишком долго находился среди них.
Напряжение мое достигло кульминации, когда оглянувшись в очередной раз, я увидел, как по дороге, спускавшейся с холма и ведущей к аэродрому, неслась маленькая колонна штабных машин, состоящая из четырех 'лендроверов'. Сжав зубы, я схватился за рукоять тормоза, двигатель давно набрал максимальные обороты, и самолет мой дрожал, как до предела сжатая пружина.
Последняя пара сорвалась с места и понеслась вперед. Они вспорхнули в небо легко на своих широких и округлых крыльях с сине-красными, как у бабочек, пятнами. Только 'бабочки' эти, разрисованные полосами камуфляжной окраски, умели пребольно кусаться. Я резко сбросил тормоза, - и воздушная машина рванулась с места в карьер, словно подхваченная могучей рукой. Но радостная мысль моя летела быстрей, придавленного тяжестью тела, душа моя воспарила, сбросив оковы ожидания. Теперь я точно знал, что вырвался!
На скорости 90 миль в час самолет уже поднялся в воздух. Удивительно! Скорость отрыва у американского самолета раза в полтора ниже, чем у немецкого. Значит, и посадка обещает быть комфортной. Не то что на немецком истребители, когда на полосу заходишь как сумасшедший. (Зато в бою скорость - самое главное.)
После набора минимально необходимой высоты, самолеты группы легли на правое крыло, совершая разворот на 75 градусов, и, взяв нужный курс, пошли на цель. Я же, как и задумал, отклонился влево и стал удалятся от группы все дальше и дальше. Технически сделать это было просто, но в душе пришлось порвать какие-то болью отозвавшиеся нити. Тяжело это - отбиться от стаи и уйти в свой собственный полет!
Я огляделся по сторонам. Против обыкновения, меня сопровождали целых два истребителя. А на поле я этого и не заметил. В прочем, до того ли мне было. На старте мысли мои занимали совсем другие проблемы. Зловещий эскорт, подумал я. Интересно, чем вызвана столь чрезмерная опека. Ну да ладно, как- нибудь мы от него избавимся.
Мы прошли береговую линию, миновали линию противовоздушной обороны. Под крыльями неторопливо проползали свинцово-синие воды Английского канала. Пролив Па-де-Кале, разделяющий Англию от Франции, в узкой своей части имеет ширину 30 километров. Самый тихоходный 'Юнкерс-87' покрывает это расстояние за 8 минут. Но если лететь от Гастингса, расстояние увеличивается более чем вдвое.
На своем истребителе я долетел бы за 10-15 минут. На этой каракатице я буду ползти чуть дольше.
