прихорашивающуюся сейчас у огромного бронзового зеркала.
- Что ты на меня так смотришь? - сказала она, глядя на него через полированный металл зеркала. - Я постарела, да?
- Нет, - ответил он сурово. - Просто... ты стала другой. Чужой, может быть.
Сказанное было правдой. За четыре года внешне она мало изменилась. Все тот же четкий античный профиль. Огромные синие глаза, обрамленные длинными ресницами, были все так же ясны и живы. Ни одна морщинка не посмела коснуться чистой гладкой кожи ее лица. Пышные золотые локоны были заколоты на восточный манер. Большие розовые соски высоких тугих грудей пытались пронзить невесомую ткань пеньюара. На этой воистину божественной фигуре не отразились ни многочисленные любовные романы, ни замужества... Линия талии и бедер была достойной лишь гению Создателя. Великий Леонардо впал бы в тоску от бессилия повторить ее. Илар явно различил сквозь ткань белый мраморный живот и темный треугольник под ним. (По ассоциации вспомнилось, что древние греки женский половой орган называли 'дельтой'.)
- Я замечаю, что мое тело тебя по-прежнему волнует, - сказала Елена, тоном многоопытной обольстительницы, каковой, впрочем, она и являлась.
Она села в некое подобие кресла, приняв нарочито сексуальную позу, и нервно затеребила рукой какую-то безделушку. Илар покраснел, но глаз от ее лица не отвел.
- Лично я от тебя никогда не отказывался и не изменял. Я любил тебя, а ты... ты!..
- Что - я? - произнесла Елена, скучнея лицом. - Если хочешь знать, я отвечала тебе взаимностью... может быть, не так, как ты себе это воображал... Знаешь, женщины бывают разными. Вот послушай: 'Есть жены, страстные любовницы, тихие друзья, а есть женщины-царицы; они не любят, они дарят любовь'. Так писал в мемуарах русский террорист Савенков, живший в конце XIX - начале XX веков. Так вот я - из категории женщин-цариц.
- Скромность никогда не была в числе твоих добродетелей, - горько усмехнулся Илар. - Все твои речи и цитаты - ложь и отговорки! Да-да! Ты притворялась, что любишь... а сама попросту использовала меня! Мои добрые отношения с сэром Чарльзом Ньюменом. Ты и его окрутила. А он хоть и дальний, но все- таки мой родственник. Бедный дядюшка... впал в меланхолию, забросил свою политическую карьеру и стал писать стихи, да еще в китайском стиле. Это в его-то возрасте! Недаром его коллеги считают, что старичок съехал с рельсов...
- Зато ему будет что вспоминать, - ехидно ответила красавица.
- Да?! А что вспоминать мне? Твои фальшивые объятья?! Ты провела меня, как глупого мальчишку!
- Почему же - 'как', - усмехнулась хозяйка дворца, - Ты и был глупым мальчишкой. Впрочем, ты и сейчас мальчишка...
- Ах, вот как! - гневно вскрикнул пилот и вскочил с места.
Елена тоже встала и, сцепив руки, гордо взглянула на него.
- Я специально разозлила тебя, чтобы дать повод хоть как-то успокоить твою совесть и позволить тебе довести до конца твою миссию. Ты ведь прибыл сюда, чтобы АРЕСТОВАТЬ меня, не так ли? Ну что ж, я готова. Можешь звать цепных псов из ОХРАНКИ. Где они? Стоят за дверью?
- С чего ты взяла, не говори ерунды. Я здесь один.
- О! Я опять забылась! Я вновь завысила свою значимость. Конечно, со слабой женщиной легко справится и один закованный в броню мужчина. Значит, ты теперь в Бюро?..
- Нет! Я же сказал - нет! Уверяю тебя, мы здесь совершенно случайно... то есть, конечно, не случайно, а согласно институтского плана полевых работ. Но ты тут совершенно ни причем, как, впрочем, и Бюро по Охране Времени.
- О'кэй! - согласилась Елена и с миролюбивым видом прилегла на кровать, опершись на локоть. - Я верю тебе... Честно сказать, вы с профессором очень напугали меня. Когда моя служанка похвасталась клипсами, какие в Нью-Йорке продаются на каждом углу, и сообщила, что приобрела их на базаре у заезжего торговца, мной овладела паника. Я решила, что меня каким-то образом выследили и пришли по мою душу...
Вначале я хотела спрятаться, но потом поняла, что это глупо... и поступила наоборот. Разыграла из себя добрую, гостеприимную самаритянку и зазвала торговца к себе в дом, чтобы все у него выведать. Судя по тому, что он не знает меня в лицо, во мне затеплилась надежда ошибочности моих предположений. Однако старикан мог ведь и притворяться, а мог быть и в сомнении. И когда пришел ты, хорошо меня знающий, я была в таком смятении... Теперь ты, кажется, меня успокоил. Можно перевести дух. Ну, как твои дела?
- Мои дела? - Илар вновь уселся на пуфик. - Мои дела... Да ничего... Закончил технологический колледж - это было уже через два месяца после того, как ты исчезла... Ну вот. Потом - летные курсы... Правда, поступил я не с первого захода, потому что хандрил... гм... но потом взял себя в руки - и поступил в Училище. Не стану лукавить - дядюшка помог. Там был дикий конкурс... Как видишь, я кругом ему обязан...
Илар запнулся, но видя, что лицо хозяйки все еще выражает интерес к его личности, продолжил с большим энтузиазмом.
- Сейчас работаю техником-пилотом в Экспедиции при Институте Темпоральных Исследований. Заинтересовался историей. Хочу поступать на исторический факультет при нашем Институте. Посчастливилось: удалось попасть в полевую работу. Мне действительно повезло. Мы ведь по большей части все в простое находимся или обслуживаем Опорные Пункты - рутина, а тут - полевая экспедиция, прямой контакт и все такое прочее... Чертовски интересно! Да и для общего развития полезно. Теперь, к примеру, я знаю древнегреческий. Конечно, Гомера в подлиннике мне не одолеть, но объясняться с аборигенами на бытовом уровне могу довольно сносно...
- Слушай, у тебя есть закурить? - неожиданно сказала хозяйка, с надеждой глядя на гостя.
Илар машинально хотел ответить, что нет, что он бросил курить, но тут же вспомнил о сигаретах, специально взятых им с собой для Елены, с которой он был близок когда-то и которую не мог забыть. Та Елена курила. Та Елена вообще много чего делала...
Он расстегнул молнию на поясной сумочке, вытащил сигареты и, стараясь, чтобы движения его не выглядело пренебрежительным, бросил пачку на кровать. Елена проворно выдернула сигарету своими удлиненными наманикюренными ногтями и прикурила ее от масленого светильника, стоящего у изголовья ее ложа. (Ложа любви, подумал Илар.)
- Ах-х-х, какое блаженство! - сказала она, выдыхая медвяный дым и томно закатывая глаза. - Ты даже представить себе не можешь, какую гадость я здесь иногда курила, чуть ли не полынь. Потом пришлось бросить. Все время на людях, сам понимаешь... Ладно, что там вспоминать, лучше посмотри, как я живу, - сказала она и сделала царственный жест рукой, как бы милостиво разрешая гостю обозреть и оценить ее апартаменты.
- Шикарно! - вполне искренне ответил Илар, осматривая мраморные стены, украшенные золотом и лазурным камнем.
Потолок из кедрового дерева был покрыт украшениями из чистого золота с той варварской щедростью, которая была характерна ранним историческим эпохам. В дальнем углу будуара стояла бесценная арфа с инкрустациями из золота и слоновой кости, изображающих животных. Все это могло быть восхитительными музейными экспонатами, любование которыми приносило эстетическое удовольствие. Но постоянно жить в этаком холодном благолепии современному человеку, привыкшему к функциональному дизайну, было бы совершенно невыносимо. Во всяком случае, на его, мужской взгляд.
- Послушай, Елена, - вернулся он к более насущным проблемам, - скажи мне, ради всех богов Олимпа, зачем ты это сделала? Почему ты стала НЕВОЗВРАЩЕНКОЙ? Что тебя прельстило здесь?
- Как это 'что'?! Свобода, мой милый, свобода! Возможность реализовать себя как можно полнее. Вот цель, ради которой только и стоит жить. - Она победоносно взмахнула рукой, но лицо ее исказила гримаса отвращения: - Невозвращенка, отщепенка, диссидентка, извращенка - все эти словечки из вашего рабского лексикона есть верный признак потери обществом духовной и физической свободы.
- Если ты намекаешь на Попечителей, то, уверяю тебя, их пришествие, в конечном счете, обернулось благом для землян.
