она бросается на меня. И начали мы с ней, конечно, под полными парусами бороздить океанские просторы. А когда перешли экватор…
— Ладно, не заливай, — перебивает Семена Коля. — Все же знают: ты на подлодке служил, комиссован по радиации, и дядек у тебя давно проржавел. Давай, доставай пузырь!
— Нет, ребята, я не вру. Все так, понимаете ли, и было. Вы только не беспокойтесь, но когда мы со Светкой пришвартовались, бутылки я не нашел. Ее, наверное, под шумок примагазинная алкашня увела. Но вы, конечно, не волнуйтесь, ребята, — Семен выставляет перед собой ладони, — сейчас, понимаете ли, все придумаем обязательно…
— Ах ты рачок недоношеный! — сжимает кулаки Коля. — Да я тебе щас…
— О! Михеич здесь! — вскрикивает Семен. — Что ж вы молчали, демоны! Сейчас, конечно, пятерка будет!
— Михеич не даст, — произносит Эн Энович. — ПИНДР он. Такой же, как ты.
— Да вот он и сам к нам идет. Вы пока про Светку дослушайте… — Семен вдруг смолкает. К ним пробирается Михеич. Его походка неузнаваема. Михеич пританцовывает, покручивая тощими бедрами.
— Мальчики! — голос Михеича теперь звучит почему-то гораздо выше. — Приветик!
— Приветик, — говорит обалдевший Коля.
Глазки потомственного рабочего, скользнув по Коле и Энычу, впиваются в фигуру Семена. Шея Семена чуть удлиняется, выгибаются уголки его губ.
— Что, мальчики, сообразим? — обращается ко всем Михеич, не отрывая взгляда от зарумянившегося Семена.
— Мы щас, — поспешно объявляет Семен, обхватывая Михеича за талию и уводит.
— Да я ведь с двенадцати… — доносится до Эна Эновича и Коли.
— А я, понимаешь ли, конечно… Парочка скрывается из виду.
— По-моему они шизанулись, — вертя пустую кружку, заявляет Коля. — Что теперь делать-то, Эныч?
— Пить, — говорит Эныч. Слышится торопливый шепот:
— Милиция!
Поигрывая блестящим на солнце никелированным свистком, к толпе приближается младший сержант милиции. Его фуражка лихо сдвинута на затылок, глаза-лазеры ощупывают примолкнувшие фигуры посетителей.
Цыкнув зубом, Эн Энович изрекает:
— МУСР БНЫЙ.
— Мусора испугались, — качает головой Коля. — Ну народ!
Он приподнимается на цыпочках и смотрит по сторонам. Эн Энович сделав последний глоток, неторопливо отставляет кружку.
— Где милиция? Какая милиция? — бубнят в толпе.
Слышен уверенный зычный голос:
— Не бэ, мужики. Ментов не видать. Погнали. Коля толкает Эныча.
— Пора отовариваться, дядя!
Приятели направляются к магазину. Стихает позади звон стаканов, удаляется мерный шум разговоров, скрипит навстречу им знакомая коляска инвалида.
На свежей куче мусора горбатый толстошеий ворон топчет полоску красной материи и сияющий свисток. Кувякин награждает пернатого солидным плевком.
Определив бутылку во внутренний карман пиджака, Коля удовлетворенно похлопывает по выпуклости.
— Ну — все хоккей. Теперь не мешает раздобыть огурчик или селедочку. У тебя дома как? Есть закусон? Может, заскочим?
— Черняшку с солью найдем, — обещает Эныч.
Они не успевают пройти и десяти метров, как слышат:
— Та-а-ак!
Перед Эном Эновичем возникает знакомая круглая физиономия начальника цеха, Рагулина.
— Прогуливаем!
Рагулин строг, лыс и опрятен. Коля отступает в сторонку. Эн Энович перетаптывается с ноги на ногу.
— Та-а-ак, — повторяет Рагулин и многозначительно постукивает толстым указательным пальцем по туго набитому портфелю. — С квартальными-то мы горим.
Выдержав паузу, он нацеливается тем же пальцем в живот Эна Эновича.
— И с прогрессивкой, разумеется, пролетаем. И с тринадцатой, разумеется. — Рагулин прищуривается. Поводит носом. — А то и в вытрезвитель, глядим, угодим.
— Зубы болят, — оправдывается Эн Энович. Рагулин смахивает с портфеля соринку.
— Как же, знакомы нам эти зубы. Вот в понедельник мы с ними на общем собрании и разберемся.
Он поправляет галстук и удаляется.
— Что, Эн Энович, прямое попадание? — сочувствует присоединившийся к приятелю Коля. — А кто этот чмо? Директор завода?
Эн Энович идет, сжав кулаки.
— У-у, — мычит он. — У-у. ГОНГ-ДОНГ. Коля понимающе кивает и оборачивается.
Мимо витрин продовольственного магазина по воздуху передвигается заключенный в прозрачную целлофановую оболочку портфель. Коля на секунду закрывает глаза и трясет головой. Портфель не исчезает, неторопливо, с достоинством, плывет он по улице.
Открыв рот и прижав руку к бутылке, Коля догоняет Эна Эновича.
— Эныч! Слышь, Эныч! Там дирижабль какой-то! Эныч не поворачивает головы.
— Чего орешь? Дирижаблей не видел?
Коля приостанавливается, еще раз оглядывается, протирает глаза. Таинственного предмета как не бывало. «Ну и дела, елки-моталки, так и чокнуться можно», — думает Коля. «Ничего, — успокаивает он себя. — Квакнем сейчас хорошенько, и — все хоккей».
Наткнувшийся на вывеску «Вино» объект покоится у желоба водосточной трубы. Скукожилась лопнувшая оболочка, замки портфеля раскрылись. На тротуар одна за одной выкатываются пустые бутылки.
…Подъезд встречает Эныча и Колю запахом испражнений. У квартиры Эна Эновича запах усиливается.
— Может быть, утечка газа? — предполагает Коля. — Слушай, ты конфорку закрыл?
Эн Энович осторожно открывает дверь. Входит. Пол и стены прихожей перепачканы экскрементами. Навстречу Энычу выбегает сын-четвероклассник Сережа.
— Па-па-па!
Школьная одежда на мальчике сидит бесформенным кулем. Ботинок не видно из-за налипшего на них кала. Лицо, руки и пионерский галстук в том же материале.
Из-за двери показывается Колина голова.
— Ты что это натворил, Сережа? Опять с друзьями пьянствовал? В прошлый раз вы голубятню у пенсионеров разворошили, теперь вот из дома какой-то сортир устроили… За это и из пионеров исключить могут.
— За это не исключа-ают, — плаксиво тянет Сережа.
— Поговори мне! — пресекает сына Эн Энович.
— Ты у него лоб потрогай. Может, он заболел?
— Марш в ванну! — командует Эныч. Мальчик тащится в ванную. Коля ступить в прихожую никак не решается.
— Что делать-то будем, Эныч?
— Валять, да к стене приставлять, — отвечает Эныч. — Чего там торчишь! Заходи давай! Сейчас посмотрим, где он тут не успел нагадить…
