Кувякин переводит взгляд на эстраду, наблюдая за тем, как двое подтянутых молодца с кожаными головамии, ставят на колонну под руководством помахивающей хвостом-косою стройной белей телой морской свинки в папахе еще один 'ящик с портвейном. Улыбаясь еще шире, Коля толкает локтем сидящего от него сбоку^ Федора:
— Какой я ка-а-айф пойма-а-ал… Обалдеть можно… Такие, Федь, перед глазами рожи, залюбуешься.
— Лови, Коля, лови и нам не забудь оставить, — убрав с пути проходящего мимо отряда бородачей ноги, отвечает ему Федор, и, обхватив коленки руками, продолжает свой прерванный разговор с Волохонским. — Нет, я тут не согласен. В такой ситуации человека сразу видать: что там ни говори, а святое дело — босого обуть… А что это у тебя с лицом, Лукьян? Всю физионометрию раздуло. Аллергия?..
— Пустяки, Федя. Пьейдет. Главное в человеке — не бъенная фойма, а внутьеннее содейжание. Отша теа тесшп ро;|Ю, — чешет Волохонский красную щеку. — Вот посмотьи на окьюжающих здесь тебя человеков, Федой. Что это такое? Чем они все тут занимаются? Пейед тобой язгул низменных стьястей, безудейжный пий Валтасайя. Хойошо вьеде бы людям, у них вьеде бы пъяздник, но постучи вовнутй каждого — и что откьеется? Океан пъетензий к жизни, мойе обид. Почему так? Кто виноват в этом? Сами они и только сами: не скопили в себе и гойчичного зейна духовных богатств, котойее пьеесло бы в надежную къепость, пъедохьяняющую от удайов судьбы. И вот бьесает их, къютит, вейтит, сгибает в язные непутевые загогульки… И кажется им, что йядуются они и веселятся, но нет — это стенают и къичат они о своих муках, зажатые колодками-своими-обувью. Тот же, дъюгой, кто в надежно защищенном месте, неяшливый и босой, с чистым сейдцем скьемно пеебийяет накопленные целенапьявленным тъюдом нетленные сокьевища, — цай своих чувств, господин своего язума, а не дешевая погьемушка в юках ека. К несчастью, Федой, большинство живущих в этом мийе намейтво пъиковано к матеиально-му мияжу и вот потому-то, Федя, — обутые всегда ненавидят босых… Эх-хе-хе-хе-хе, патща пошшшп езг. Гьюстно все это…
— Дядя Лука, хватит о погремушках! — трясет за плечо Волохонского вскочивший на ноги, протрезвленно-взбудораженный Коля. — Нас! Нас спрашивают!
Стряхнув с себя расслабленность, лейтенант быстро поднимается и смотрит на эстраду. С эстрады на него глядит Шуйца. В поднятой руке Шуйцы — берет лейтенанта. Сотни повернувшихся глаз рассматривают дядю Луку и сгрудившуюся за ним четверку.
— Повторяю, — диспетчерским голосом говорит Шуйца. — Человека этого фанта и его команду во избежание технических неприятностей просим подняться на сцену для участия в следующем конкурсе.
— Давай, пузан, двигай!.. Неча чайником-то прикидываться!.. Тебя кличут! — волнуются массы. — Дергай куда велят!.. Из-за тебя стоим!.. Шевелись, а то щас всей вашей братии враз за милую душу отвесим!
— Ну что ж ты застыл, команд ар?! — захлебывается Коля, пытаясь столкнуть Волохонского с места. — Люди ведь смотрят! Федя, ребят, скажите ему! Судьба же!
Проведя ладонью по волосам и внутренне собравшись, лейтенант принимает решение. Одернув куртку, расправив плечи, вскинув подбородок, он делает знак курсантам и смело шагает на вызов по пролегшей в секунду перед ним теснине.
…Йоханнесбург — город солнца и моей мечты, Йоханнесбург — белый город снов моих и любви, Йоханнесбург, — грустит гитара, — я к тебе приеду когда-никогда, Йоханнесбург — дайте сердцу простор, господа!..
Два удара по струнам — и гитара смолкает. Худощавый молодой исполнитель с хлопчатобумажной бородкой, поправив на запястье своей руки, переходящей в кисть-копыто, браслет-цепочку, обращает свой взор, как и его товарищи, в сторону сикоморовой ракушки.
— Неплохо, молодой человек. С чувством сыграно, — произносит Виктор Вильямович, поглаживая бархатистобелую лапку присевшей к нему на подлокотник кресла Александры. — Да, какая все-таки стремительная штука — жизнь. Во времена моей незабвенной, славной, оттепельной юности, мы, всей нашей дружной боевой геологической братией, сиживали, бывало, на берегу у костра, где-нибудь в верховьях Мамы и напевали под гитару совсем иные песни, — состроив кислосладконостальгическую физиономию и проникновенно выкатив глаза, Молекула продолжает — Понимаешь, парень, это странно, да, очень странно, — кивает он огорченно барду, — но не такой уж я законченный чудак, — подняв на голове сванку и переходя на напев, чешет свою макушку Виктор Вильямович — А я гоняюсь за туманом, за-ту-ма- ном, и с собою мне не справиться никак… да… эхм… Ладно. Проехали, — вздыхает он, отгоняя сванкой туман воспоминания. — А пожалуй, друзья мои, мне ведь тоже не мешает призадуматься об уютном теплом уголке где-нибудь неподалеку от Порт-Элизабета или уж, на худой конец, в Карпентарийском заливе на островах Уэссел… Александра, кошечка, поедешь со мной на красивом пароходе в заморскую даль?
— С тобой, Виктор, хоть на свинцовые рудники, — улыбается, показывая жемчужные зубы, морская свинка.
— Да, ну так вот, молодой человек, — продолжает Виктор Вильямович, вдыхая запах гвоздики. — Искренне сожалею, но должен вас огорчить. Жюри находит, что предыдущее хоровое исполнение командой дяди Луки песни «Среди долины ровныя» заслуживает лучшей оценки, так как несло в себе более глубокое патриотическое содержание. Шуйца! Бутылку из стимулирующего фонда победителям песенного тура и утешительный стакан за лиричность менестрелю ЮАРии!
Находящийся справа от кресла зам Молекулы щелкает пальцами. Кожаные молодцы с боксерскими головами-перчатками на раз машистых плечах под удовлетворенные Колины комментарии вручают Волохонскому промежуточный приз. Солисту из противоборствующей пятерки ставят на протянутое копыто его стакан.
— Внимание! — объявляет Шуйца. — Счет встречи между командами дяди Луки и Авангардия стал после музыкально-песенного поединка пять-четыре в пользу лукианцев. Напоминаем зрителям и участникам: игра ведется до шести побед. После минутного перерыва будут объявлены условия следующего тура.
Команды собираются в кружки.
— Сейчас только не расслабляться, ребята, один, всего один шаг до победы! — говорит азартным шепотом Коля, принимая от Волохонского портвейн. Пьет, передает Федору. — Главное — не споткнуться! Виктор Вильямович крокодил еще тот — в любой момент всякие неожиданные трючки выкинуть может. Да и противники у нас непростые, с закидонами, особенно вон тот, куличо-воголовый, капитан ихний, Авангардий. Федя, много пить нельзя! Сломаешься — коллектив подведешь, основной приз упустим! Я тогда из тебя, клянусь здоровьем дяди Луки, сам, собственнолично, бифштекс с кровью сделаю! Дядя Лука, а Женька с Сашкой у тебя молодцы, лихо в третьем туре Михлуху с Маклаем изобразили. Да из тебя тоже хороший дикарь получился. Все, мужики, кончаем трепотню, прицел ноль восемь, калибр пять!
— Продолжаем восхождение на Эверест! — заканчивает антракт Шуйца, с пониманием на лице отнимая ухо от уст Молекулы и длинным взмахом десницы указывая на виноградусный постамент. — Сейчас нашим неутомимым марафонцам будет дана возможность своими руками воплотить в жизнь их самые смелые фантазии и задумки. По рекомендации Виктора Вильямовича мы приступаем к проведению конкурсной миниатюры «Возьми и Сотвори».
Шуйца хлопает в ладоши. В глубине эстрады, в стене с полиняло-фресковым морем, марганцово- пляжным песком и темно-сивушными скалами открывается фанерная дверца-пальма. В завороженной тишине шуршит голос Кувякина:
— Это подземный ход, ребята. Я даже знаю, куда он ведет… Шуйца благосклонно хмыкает Коле и говорит:
— Здесь, в этой заброшенной артистической каморке, среди отжившей свое рухляди и, забывшего что он такое, хлама, вы выберете то, что вам нужно для творчества. Задание: соорудить из отобранных предметов произведение, доступное человеческому пониманию и пригодное для пользования. В распоряжении команд пятнадцать минут. Включаю время!
Разом сорвавшиеся с места «авангардисты» мгновенно достигают дверного проема и, пока, подгоняемая Колиными возгласами команда дяди Луки неорганизованно торопится в том же направлении, бегут обратно, выволакивая из каморки грузный рулон серой парусины, облупленный газовый баллон, а также сплюснутый в огромную квадратную лепешку жестяной охающий экс-бак и ворох грязных отсыревших канатов.
Пробывшая в кладовой с добрых пять минут бригада дяди Луки выносит, наконец, на сцену свой
