Последний из Рода

наверное. Ты ушел в Огнь — там, у хижины. Ушел ради спасения глупой девчонки, заигравшейся непонятно во что. Ради нее. Ради другой. Ушел. Я думала, это все. Огнь никогда не возвращает свою добычу. То… существо, в которое ты превратился. Генерал. Это… это был не ты. Мне никогда в жизни не становилось так страшно, как тогда, когда я глядела в горящие Огнем глаза того существа — и понимала, что ты уже никогда не вернешься. Что Огнь отнял тебя — навсегда.

— Я ошиблась. Ты вернулся — я даже не знала, что так бывает. Не помню, какую чушь я несла от страха. А ты ушел. Бросил меня. Мне никогда в жизни не было так горько. А потом я снова нашла тебя. Как странно было слушать твое признание! Твои страхи, твои опасения, твоя забота обо мне… А я думала «знал бы ты». Знал бы, о ком так печешься. О ком волнуешься. Ведь это я привела твой Род к упадку. Я и никто другой. Пришла пора это признать. То, что ты вырос такой, каким вырос — не моя заслуга. Твое счастье, что ты не встретил меня в детстве. Тогда ты никогда не смог бы сделать свой выбор. Найти свое предназначение. Уйти в Огнь, когда придет твой час. Никогда. И это случилось бы по моей вине.

— Ты знаешь, Тиан, раньше — я никогда не уважала людей. Иногда любила — как ты бы любил котенка или щенка. Но не уважала. Не за что мне было вас уважать. Одни слушались — и вызывали презрение. Другие были строптивы — и вызывали гнев. Ты — единственный — вызвал уважение. Я не знаю, почему. Я не знаю, где я ошибалась раньше. Я только знаю, что это было. И теперь — я рада, что у меня ничего не вышло. Что ты не изменился так, как я хотела. Что ты изменил меня.

Я вздохнула. Слова не шли на ум. Мне больше нечего было сказать сидящему рядом человеку. Наверное, это было и не нужно. Все ненужно. Самая бесполезная, самая бестолковая среди баньши… Я встретила свою любовь, хоть и не должна была. Он оказался человеком и прогнал меня. Закономерный итог нелепой жизни.

— Прощай, Тиан. И, если сможешь, прости.

Тиан

Она говорила, говорила и говорила… а я слушал — оцепеневший, безразличный к ее словам. Старшая? Ну что ж, это прекрасно объясняет все ее странности. Баньши? Никогда не слышал. Хранительница Рода? Еще лучше!

Мне надоело. О, Единый, мне все это надоело! Я устал ото лжи, от масок, от того, как каждый пытается меня использовать. Устал… Надоело…

— Прощай, Тиан. И, если сможешь, прости.

Она встала, отряхнула подол. Я так и не посмотрел на нее — ни к чему. Пусть уходит, так лучше. Хватит с меня…

Только вот сердце екнуло при мысли, что все — вот сейчас закроется за ней дверь, и я вновь останусь один. Ничейный. Никому не нужный.

Нара медлила, то ли надеялась, что я отвечу, то ли вновь играла, надеялась вызвать сочувствие, надеялась, что я прощу, пожалею, приму, забуду…

Я запрокинул голову, больно ударившись затылком о стену, застонал — не от боли, от отчаяния. Тиан-Тиан, что же ты такой лопух? Ведь ты на самом деле хочешь, чтобы она осталась… Ведь если она помедлит еще секунду, ты попросишь…

— Как только ты переступишь порог, я уйду в Огнь, — произнес я, с трудом разлепив спекшиеся губы. — Ты это понимаешь, баньши? Ты понимаешь, что натворила? И дело даже не в том, что я… люблю тебя… Нет, совсем не в этом… Просто ради тебя я цепляюсь за эту жизнь, борюсь с Огнем. Думаешь, не будь тебя рядом, я бы поперся в эти Костряки, стал бы терпеть, сражаться с тем чудовищем, что живет во мне? Ты такая… мудрая, старшая…

— Ты хочешь, чтобы я осталась? — в ее голосе столько надежды, столько облегчения, что мне становится смешно. И ведь я понимаю, что она никогда не желала мне зла. Я вижу, что сейчас… впервые… она не лжет. Не лжет, говорит правду — всю, без малейших умалчиваний.

Горько рассмеявшись, я открыл глаза. Она стояла на пороге, спиной ко мне. Худые плечи мелко подрагивали… И веяло от нее страхом, болью и сожалением — не ложью.

— Нара…

— Тиан, — одновременно.

— Дай я скажу, — вытянув затекшие ноги, я с трудом нащупал и сорвал ленту, запутавшуюся в волосах. — Вот это — я. Я — Воин, я — от Огня. Но пока ты рядом, я останусь, я буду жить…. Скажи, Нара, ты готова принять меня таким? Прекратить пытаться меня переделать? Ты — Старшая. Я — Генерал. Но можем ли мы быть друг для друга… людьми?

Она робко улыбнулась…

ГЛАВА 8 27 ноября — 2 декабря

Иногда она приходила сюда — покидала свой гамак и мир паутины. Люди, видевшие сидящую на камне посреди Черного Озера фейри, звали Ткачиху Плачущей Девой, говорили, что встретить ее — к удаче. Смертные всегда ее забавляли… Бывало и такое, что одаривала она нечаянных… А бывало отдавала слугам своим.

— Зачем тебе это? — спросил он, легко запрыгивая на камень, по его желанию возникший рядом с ее. — Неужели ты не выше мести смертным? Разве они достойны твоей ненависти?

— Ты не понимаешь, Лисенок… — добродушно ответила она. — Ты просто не в состоянии понять. Даже ты, известный любитель смертных, видишь в них лишь забавные игрушки, но кому, как не мне, знать, что они — нечто большее. Он одолел меня — Ткачиху Судеб. Он разорвал мой узор — этот Берсерк. Он сделал то, что под силу лишь Аметистовой Вьюге, Всемогущей Стихии, понимаешь? И ты считаешь, смертный, что совершил нечто невообразимое даже для нас, Князей, не достоин моей мести? Кто тогда, если не он?

— Этот мальчик — не Берсерк. Не тот, кто оскорбил тебя. Ты обрекла его, обрекла пол- Роси… Просто чтобы воздать должное его прародителю?! — Лис тряхнул головой. — Иногда я не понимаю, как мог Хаос породить нечто столь… безумное… как род фейри.

— Зачем ты пришел, Ли'Ко? — спросила она. — Неужели, молить о пощаде? Твоя судьба вскоре вернется в мой узор… Кто знает, что я…

— Не за этим, — прервал он Великую Княгиню. — Я пришел предложить тебе еще одно пари… Ты же знаешь, я люблю спорить…

Нара

Из Костряков уходил обоз. Припозднился он — по осеннему бездорожью ехать, но вот — уходил. В обозе не увозили ни денег, ни камней драгоценных, ни бумаг, ни имущества. Уезжали дети пяти семейств Костряков. Пяти Великих Родов — я видела баньши среди провожающих. Странно, зачем они пришли? Обычно мы не приходим прощаться. На двух телегах ехали одни только дети — подростки, молоденькие юноши и девушки, — на третьей вместе с самыми маленькими сели две женщины. В отличие от нашего, этот обоз хорошо охранялся — с ним отправили двоих лучших в Костряках магов и с десяток охранников. Тоже не последних, как я вижу. Не удивлюсь, если баньши еще у Ткачихи благополучный путь выпросили, шутка ли — всех потомков своих Родов в одной куче отправить по здешним-то дорогам! Странно все это, странно.

Недалеко от Кузнеца я заметила Старейшего. Баньши недовольно хмурился, глядя, как его человек прощается с молоденькой женщиной, отдает ей какие-то распоряжения, советы, просьбы, целует девочку у нее на руках и — украдкой, словно стесняясь своих чувств, — саму женщину. Старейший увидел меня, кивнул, подошел, встал рядом.

— Кто она? — тихонько спросила я.

— Она? Да жена его, кто еще?

— Жена?!

Старшему из сыновей Кузнеца пятнадцать лет, а жене хорошо, если больше двадцати пяти будет.