виделись.
И в свободное, и в служебное время Грант Халатов писал стихи. Часто хулиганские. Вот, например, некролог, заготовленный Грантом впрок для меня:
Когда построят бушлат сосновый, Когда приладят костюм тройной, Я, понапрасну не прекословя, В бессрочный выгребу выходной. Засуетятся друзья и жены, И даже тещи зажгутся вдруг, А я, спокойный и охлажденный, Взгляну из гроба на все вокруг. Увижу так: духовой оркестр Шопена мучает, в доску пьян, А самый трезвый, совсем облезлый, Попасть пытается в барабан. По-над могилкой, в тени осинки, Вражина, вредный, как геморрой, Подобно плакальщице-грузинке, Готовит вопли, впадая в роль… И ведь просил же: поменьше пены, Побольше пенья — и пей до дна. Так нет, лежи здесь, теряй терпенье И дожидайся, когда ж хана. А жизнь такая вокруг живая, А я, выходит, назад гребу? Ну нет, подумаю, оживая, Видал я, братцы, всех вас в гробу. К чертям собачьим — сосновый ящик, На барахолку — костюм тройной! И по могилкам, беспечно спящим, В одном исподнем рвану домой. Грант хотел увидеть свои стихи напечатанными, но практически ничего не делал для этого, раздаривая их друзьям.
Гранта, повторюсь, как и многих других своих друзей по переписке, я никогда не видел.
Магадан
Мастер! Вот Вам.
ИСПОВЕДЬ БЫВАЛОГО КОМАНДИРОВОЧНОГО Мореный реалист и бывший лирик, Произношу вердикт, крутой, как дуб: Чукотка пахнет, миль пардон, сортиром И тусклым потом в аэропорту. Эх, мать твою, нелетная погодка — Хотя бы раз да вовремя взлететь!.. Торчишь на задней парте у Чукотки — Так на Камчатке школу просидел. И маешься, ни в чем не виноватый, И лаешься на потаскуху-жизнь, И выйдешь в тундру… А вот тут, ребята, Чукотка пахнет так, что стоит жить. Между прочим, курорт в поселочке Талая — райское место поблизости от Магадана. Особенно хорошо там в июле — августе. Кстати, он и по профилю Вашей нежной скорби.
Жаль только — водку там зарубили идиоты местного масштаба.
Ваш Грант Халатов (Разгильдяй)
16.07.87.
Магадан
Мастер! Поговорим о колорите, Уткнувши нос поближе в шкаф… Да, Север — он не калорифер, Да, Север — холодильный шкаф. Но все же белое бесцветье — Не все, что у него в груди… Итак, поговорим о цвете, А лучше — молча поглядим. Это я к тому, что акварели Ваши, по крайней мере те, что я видел в журнале «Нева», угрюмы. Вы даже солнечную Пицунду ухитрились опечалить. Что подтверждает мою давнюю догадку о том, что жисть Ваша — еще не стерва…
