попавшуюся дверь. — Я сейчас приду, — услыхала Мэйбл родной голос, и после этого дверь захлопнулась. С той стороны раздался ожесточенный лязг металла.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Мэйбл, оказавшись за дверями, вдали от проходившей за ними рукопашной схватки, почувствовала на какой-то миг облегчение.
Осмотревшись, Мэйбл сообразила, что она находится в преддверии довольно большой комнаты, своеобразной маленькой прихожей, отделанной, в отличие от основного убранства замка, с намеком на некую изысканность. Впрочем, рассмотреть подробно саму комнату ей не удалось. Как она оказалась в богато обставленной спальне шерифа, как прошла внутрь, как упала на высокую и мягкую постель — Мэйбл уже не помнила.
Зато король Джон последующие события этой ночи так и не забыл до конца своей жизни.
По счастью, воспоминания Иоанна Безземельного, которые он надиктовал двум монахам в конце своей жизни, сохранились и по сию пору. Вот небольшая выдержка о событиях, произошедших той ночью:
»…Полночи я мучился, не в силах успокоить противоречащие друг другу мысли о наиболее верном обустройстве родины, моей великой Англии. Положение дел в то знойное лето было крайне неблагоприятным для всех англичан, включая и самого короля. Люди, приближенные ко мне по ту пору, не оправдывали надежд, и в одиночестве мне пришлось решать тогда все основные вопросы как внутренней, так и внешней политики королевства. Да, так вот, в эту ночь, как я уже сказал, было так душно и жарко, что мне не раз хотелось покончить жизнь самоубийством. Положение усугублялось огромным количеством комаров, залетавших в окно спальни, расположенной в ноттингемском замке… Но все-таки мне удалось уснуть… Однако сон мой был прерван столь внезапно, что в первое мгновение я решил, будто в спальню ворвались заговорщики, дабы меня убить, но все было гораздо сложнее. Я оказался один на один с беременной (!) женщиной, и не просто беременной, а рожающей. Она упала на постель, прямо рядом со мной, словно свалившись с небес, хотя в потолке спальни до сих пор не обнаружено никаких признаков повреждения. Мне ничего не оставалось делать, как принять у нее роды…»
Король Иоанн Безземельный, как истинный джентльмен, не вдавался в столь важном для будущей Европы документе в подробности, но сам факт принятия им родов неоспорим. А вот события, развернувшиеся за дверью его спальни примерно в это же время, не столь подкреплены какими-либо документами, потому как Робин, Боллок, Гэкхем, Билли и иже с ними не были склонны трубить о своих победах. Но произошло примерно следующее.
Робин и раненый Гэкхем, тяжело дыша и прижавшись спиной друг к другу, с огромным трудом отбивались от налетевших на них солдат караульной службы. Правда, полусонные солдаты не сразу сообразили, сколько в замке неприятелей, и потому сражались с некоторой оглядкой, рассчитывая на отступление. Гэкхем постепенно входил просто в неистовство. Орудуя одной рукой, он расправился с двумя стражниками, и вслед за тем, как Робин удачно поразил третьего из нападавших, остальные стражники предпочли ретироваться. Но, к несчастью, убегая, один из них успел нанести ему удар длинным клинком. Ирландец потерял сознание. Но рана оказалась не смертельной: Робин тотчас понял это и, оттянув друга от края настила к стене, бросился к Мэйбл.
Каково же было удивление Робина, когда, распахнув дверь спальни, он в трех-четырех шагах от себя увидел Иоанна Безземельного с младенцем на руках. Ребенок молчал, глядя на короля большими синими глазами.
— Где она? — быстро заходя в комнату, спросил Робин. Но король, еще более удивленный, чем Робин, не сразу сообразил, чего тот хочет.
— Я имею право на сон?! — вдруг закричал Джон, топнув ногой. Робин резко обернулся, ожидая, что после столь громкого крика короля последует не менее пронзительный крик младенца, но новорожденный упорно продолжал молчать.
Примерно в это же время оставшиеся бойцы из отряда Робина с переменным успехом то теснили неприятеля, то сами были теснимы. В конце концов, вооруженные трофеями из арсенала Западной башни, повстанцы оттеснили королевскую охрану к главному входу резиденции.
— А теперь вот так! — заревел Боллок, схватив длинную дубовую скамью, словно вырвав с корнем небольшое дерево. Подняв скамью над головой, он ринулся вперед. Тут испугались не только охранники, но и сообщники Боллока. Два отряда разлетелись в стороны. Охранники, спасая свои головы, хлынули прочь из резиденции, а вслед им со страшным грохотом полетела тяжеленная дубовая скамья. В это же мгновение из глубины залы раздался крик Малыша Сью:
— Запирайте, быстро! — И двери тут же были закрыты и заперты на железные засовы.
Теперь на какое-то время Робин со своими людьми оказался в относительной безопасности в этом доме-крепости.
Надо сказать, что все события этой ночи развивались с невероятной скоростью, так что передохнуть ни одной, ни другой стороне не удавалось. Подчиненные шерифа Реджинальда, услыхав крики выбегавших из резиденции королевских охранников, бросились к ним на помощь. Не прошло и четверти часа, как весь ноттингемский гарнизон вместе с шерифом собрался на площади перед резиденцией. Реджинальд уже хотел было отдать команду о штурме собственного замка, но в это время со стороны Северных ворот послышались возгласы и тревожные звуки трубы, заставившие шерифа на какой-то миг забыть даже об английском короле, остававшемся сейчас в руках разбойников. Самое странное предположение Реджинальда сбылось.
Ночь шла на убыль. На далеком востоке еле заметной розовой лентой загоралась заря. Мелкие звезды, и без того окутанные облаками, быстро тускнели. У тяжелых ворот Северной башни раздались гулкие удары. «Торстведт», — пронеслось в воспаленном мозгу бедного шерифа, и мелкая дрожь пробежала по спине. Два тяжеленных тарана, вытесанные из восьмидесятилетних крепчайших сосен, удар за ударом прошибали старые и верные ворота Ноттингема. Стрелки, остававшиеся в бойницах и укрытиях, были бессильны что- либо противопоставить целому войску повстанцев, которое появилось неведомо откуда. Одновременно с падением ворот десятки крестьян, вооруженных дубинками, косами и тесаками, вскарабкивались на стены. Стрелы охранников уже не могли остановить их яростного напора.
— Хватит баловаться! Круши их к чертям! — то и дело слышался железный голос норвежского воина.
— А хорошо ли мы поступаем, ломая ворота, не постучавшись? — подзадоривал нападающих Гарвей. Тут же было видно и бородатое лицо его дяди, таинственного лесного жреца Лопина, которому удалось сбежать из-под надзора напавших на его хижину бристольцев. Теперь он, подбадривая остальных, находился в голове тарана, в самой гуще битвы.
Впрочем, Торстведту задора и без того было не занимать. Он шел забрать своего сына, и не одна стена, наверное, не смогла бы остановить его в ту минуту. А тем более — стена Ноттингема, ворота которого наконец рухнули, сокрушенные тяжелыми ударами.
Крестьяне под предводительством Торстведта, державшего высоко над головой свой скандинавский меч, ринулись внутрь замка, сметая на своем пути небольшие группки ополоумевших защитников. Штурм был таким внезапным, что Реджинальд не сразу сообразил, куда ему деть все свое войско. Но по мере приближения гикающей и орущей толпы крестьян, шериф наконец скомандовал:
— Всем спешиться! Построить круговой панцирь из щитов! Внутри — лучники! Крестьяне плохо вооружены. Главное — беречь стрелы!
Через некоторое время на центральной площади города оказались друг перед другом два враждебных войска. И вдруг общий гул готовых вступить в бой повстанцев был усмирен громовым приказом Торстведта:
— Стоять!
Крестьяне подчинились. Увидев это, шериф сразу смекнул, к чему клонит Торстведт, и незамедлительно отдал команду не стрелять без его приказа.
— Реджинальд! — громко и уверенно, словно обращаясь не к одному шерифу, а ко всему его войску, начал Торстведт, выходя на несколько шагов вперед. — Отдай моего сына! Или потоплю твой Ноттингем в огне и крови. — И Торстведт опустил меч острием в землю перед собой, словно окаменев.
Поняв, что Торстведт и вправду готов к переговорам, Реджинальд, протиснувшись сквозь строй солдат, тоже вышел на несколько шагов вперед, к повстанцам.
