к нему не подступиться, но это лишь на первый взгляд. Жаль, что его от нас забирают, и куда? Господи, в Сталинград! Но главное, что он на свой страх и риск вернул назад две дивизии. Остальные Манштейн должен был взять с собой на юг. Он сказал, что будет сражаться за нас, даже если Верховному командованию это не нравится. И я уверен, что свое слово он сдержит.
Получив хорошие известия, Шерер на минуту отвлекся. Он закрыл глаза и прижал к переносице ладонь.
— Извините, герр генерал. Вы хотите сказать, что фон Манштейн намерен остаться на нашем участке?
— Нет. На самом деле он уже отбыл. Я лишь хочу сказать, что если Верховное командование попытается отменить его приказ, он будет за нас сражаться. Если надо, прижмет их к стенке. Он выделил две дивизии, кажется, двадцатую мотострелковую и двадцать первую пехотную вам в помощь у Великих Лук. Фон Маштейн не из тех, кто привык бросать людей на произвол судьбы. Этого у него не отнять. Но он уже отбыл в Сталинград. Вы только подумайте, Шерер, в проклятый Сталинград!
— Да–да, — Шереру вновь стоило немалых трудов собраться с мыслями. Он приготовился к тому, что ему придется спорить, отстаивать свою позицию, но, как оказалось, необходимости в том не было, и теперь он пытался одновременно обдумать другие, не менее острые вопросы.
— А как насчет подразделений бронетехники? Имеются таковые в составе двадцатой мотострелковой?
— Танковое подразделение, если не ошибаюсь, или самоходные орудия. Этого, конечно, маловато, но что поделать. Одиннадцатая танковая дивизия дислоцируется к востоку от Витебска, но она фон Манштейну не подчиняется. Я пытался дозвониться до Волера, чтобы он выделил вам в помощь хотя бы батальон. Это уже более внушительная сила, если прибавить к ней две дивизии фон Манштейна. Я уверен, что он мне не откажет, если уже сам не догадался прислать нам помощь. Ведь его для того и поставили командовать пополнением.
— Кого? Генерала Волера?
— Да, его самого, — подтвердил фон дер Шевалери. — И ваша восемьдесят третья также будет у него в подчинении. Так что отныне нам с вами, Шерер, беседовать придется не так уж часто. А жаль. Волер сейчас находится где–то в пути, поэтому я не могу вас с ним соединить, но думаю, что через несколько часов он вам позвонит. Если же нет, то снова свяжитесь со мной. Есть еще что–то такое, чем я мог бы вам помочь?
Значит, фон дер Шевалери скоро исчезнет из эфира, и этот вопрос был задан исключительно из любезности.
— Вы не могли бы выделить людей — на всякий случай, если вдруг Волера завернут? От тех, кто наверху, можно ждать чего угодно. Вдруг командованию придет в голову отправить его на юг вслед за фон Манштейном. Надо быть готовыми ко всему.
— Да, мы уже об этом подумали. Но не волнуйтесь, Волер прибудет. Фон Манштейн мне обещал.
Шерер попытался представить себе, до каких масштабов простираегся власть фон Манштейна, но не смог, по крайней мере, сравнить ее с той, какой обладал сам. Что касается командной вертикали, можно ли здесь вообще полагаться на чье–то обещание? Но разве он не пообещал фон Зассу помощь всего минуту назад? Проклятье, он уже не помнил. Ладно, черт с ним, подумал Шерер, представляя себя у Холма, хотя отнюдь не горел желанием снова оказаться в том прежнем своем положении — отрезанным от Верховного командования, от остального мира, от всего на свете.
— Ну, хорошо. В таком случае буду ожидать звонка генерала Волера. Здесь у нас дорог каждый час.
— Я знаю. Не стесняйтесь, звоните, если он в ближайшие часы не даст о себе знать. И желаю вам удачи, Шерер. Удачи всем вам.
Спустя несколько часов Шерер подумает, что ему следовало поблагодарить фон дер Шевалери за все, что тот для него сделал или хотя бы пытался сделать. Но теперь с благодарностью придется подождать. Подождать неделю, а может, и месяц.
В настоящий момент его ждали звонки от командиров полков, тех, кто в данную минуту сидел в городе посреди грязи и мокрого снега под вражеским артобстрелом. К ним движется подкрепление — а это самое главное. Он уже было решил объявить об этом во всеуслышание своему штабу, когда его снова прервали. На этот раз радист — это значило, что с ним хочет говорить Мейер.
Мейер был единственным старшим офицером, кому повезло остаться в живых из 257–го полка, который оказался отрезан от остальных уже в первые часы после первого удара противника. Сейчас он и его солдаты сидели в окопах среди непролазной грязи и мокрого снега. С каждой минутой становилось все холоднее и холоднее, метель усиливалась. И так было на протяжении нескольких километров к югу от города. Они из последних сил пытались сдержать натиск русских, чтобы не дать им захватить железнодорожную ветку. Увы, теперь они попали в окружение, и если командование хочет сохранить в своих руках железную дорогу, то для выполнения этой задачи необходимо прислать подмогу.
Увы, в ближайшие несколько дней большая часть этого подкрепления, в свою очередь, тоже будет раздроблена, отрезана от остальных, разбросана по бескрайней снежной пустыне. Таким образом, почти все усилия Шерера будут направлены на то, чтобы все–таки не дать этим людям погибнуть — будь то в окопах или на огневых рубежах. Причем это следует сделать еще до того, как он пошлет подкрепление непосредственно в Великие Луки.
Именно это он и пытался втолковать фон Зассу сегодня утром. Надо сказать, что тот воспринял ситуацию довольно спокойно — либо потому, что оказался сделан из гораздо более твердого материала, нежели предполагал Шерер, либо ему просто не хватало опыта, и он с трудом понимал истинное положение вещей за пределами города. Он по–прежнему сохранял спокойствие, или, по крайней мере, так могло показаться со стороны, когда город, как это и было предсказано накануне, попал в окружение. Теперь общение со штабом Шерера в Ново–Сокольниках было возможно лишь по радио. И так будет продолжаться неделя за неделей, на протяжении всей зимы.
К этому моменту генерал Волер сумел дозвониться до Шерера. Нет, никакая это не фантазия: к ним действительно движется пополнение. Когда ему об этом доложили, фон Засс ответил по радио:
— Это хорошее известие, герр генерал. Кроме того, хочу доложить, что «Байрейт» снова в наших руках в результате контрнаступления, предпринятого час назад. В других местах по всему периметру русские сконцентрировали силы, значительно превосходящие наши, и продолжают это делать и дальше. Других прорывов на наши позиции пока не было. Майор Редде разработал с артиллерийским полком план ведения огня. Огонь вокруг «Байрейта» сегодня днем велся с поразительной точностью.
— Отлично. Значит, «Байрейт» снова наш, я вас правильно понял? Отлично, фон Засс. Скажите, а что с бронепоездом?
— Он отошел несколько часов назад, до того как в 18.30 были взорваны рельсы. По моим расчетам, к этому времени он уже должен был вернуться в Ново–Сокольники.
— Черт побери! — выругался Шерер и жестом подозвал Метцелаара.
— Выясните, где находится этот чертов поезд, — отдал он распоряжение, после чего вновь обратился к фон Зассу. Он попросил его зачитать список запасов продовольствия и боеприпасов, а также подробный отчет о размещении сил обороны. Впрочем, все это он и сам знал. Пока фон Засс читал, Шерер слушал его тенорок, пока что ровный, без признаков беспокойства, голос человека, недавно прибывшего из Германии. Шерер подумывал о том, а не отдать ли командование силами внутри города целиком и полностью в руки фон Засса. С другой стороны, не хотелось делать лишних ошибок — кто знает, как тот проявит себя в критической ситуации. Тем более что положение фон Засса не шло ни в какое сравнение с тем, что происходило за городской чертой, где практически каждый клочок земли грозил вот–вот перейти в руки русских.
Впрочем, через несколько дней ситуация изменится, и кровопролитие будет одинаково ужасно как в самом городе, так и за его пределами, независимо от времени суток.
Тем временем в полутора тысячах километров юго–восточнее Великих Лук лежал Сталинград. Было 26 ноября. Сталинград был взят в кольцо ровно неделю назад.
На протяжении всей этой недели огромный промышленный город, запутанный лабиринт руин вдоль берега Волги, начал источать по всему Востоку некую силу, да нет — по всей оккупированной Европе.
