шагов, растворилась в темноте безлунной ночи.
— Фрайтаг идет со мной, — шепнул Шрадер, обращаясь к Тиммерману. — Я его ни на минуту от себя не отпущу, чего бы мне это ни стоило. Если мы погибнем, командование отрядом возьмешь на себя. Старайтесь держаться как можно ближе к Дарнедде, если вдруг случайно отобьетесь от нас.
— Понял, — ответил Тиммерман. В темноте выражение его лица было невозможно разобрать.
Фрайтаг стоял от них всего в нескольких шагах, однако Шрадер его не видел. Тогда он шепнул другому солдату, и Фрайтаг подошел к нему ближе.
— Зажми вот это между зубов, — велел ему Шрадер. — Кто–то наверняка споткнется в этой темнотище, особенно ты.
— Обещаю, что не вскрикну, — произнес Фрайтаг.
— Не зарекайся. Возьми, кому говорят. По крайней мере, до тех пор, пока не доберемся до ровной местности.
Фрайтаг взял лоскут ткани, который Шрадер сунул ему в здоровую руку. Дыхание по–прежнехму давалось ему с трудом. Правда, распространяться об этом не входило в его намерения. Пару секунд он растерянно мял лоскут в руке, а затем сунул один конец в утолок рта.
Взгляд каждого из них был устремлен в темноту. Все напряженно ждали того момента, когда с русской стороны в воздух взлетит ракета. Как будто самое напряженное ожидание с их стороны может этому поспособствовать, как будто им хотелось, чтобы это произошло как можно скорее и на том все кончилось. В дневное время они внимательно рассмотрели изрытое бомбовыми воронками поле и потому знали, какому риску подвергают себя. Это пространство вряд ли возможно пересечь совершенно бесшумно. Они были практически слепы и передвигались на ощупь, но не из–за темноты, а потому что напряжение словно обострило их слух, более того, вложило им в уши то, что они больше всего боялись услышать. Так, например, им казалось, будто они слышат слабые звуки, долетавшие от тех групп, что шли впереди. И это при том, что на ногах у всех до единого были валенки, снятые с убитых русских.
Шрадер вел свой отряд за собой колонной по одному. Выйдя за ворота, они тотчас свернули налево и двинулись вдоль стены. Вскоре они нашли перекореженный металлический штырь, торчавший из небольшой груды руин. С этого места договорились, что они разобьются на мелкие группки по два–три человека и таким образом преодолеют ничейную землю.
Здесь их уже поджидал Дарнедде. Шрадер с трудом узнал его. Оба не проронили ни слова. Дарнедде указал на ближайшие к ним чудом уцелевшие здания примерно в двухстах метрах от того места, где они сейчас стояли. Шрадер замер на месте и даже опустился на колени, чтобы внимательным взглядом изучить обстановку. Город был практически стерт с лица земли не только вокруг цитадели, но и повсюду, отчего отдельные целые здания стояли на значительном удалении друг от друга, словно их возвели согласно некоему странному плану. Можно даже сказать, разбросали наобум по огромной пустыне, а расстояния между ними заполнили самым разнообразным строительным мусором. А дальше, за темными их силуэтами, наполненная завыванием ветра, застыла звездная ночь, и, как любая ночь в пустыне, на ее фоне пустые громады казались еще чернее. Однако куда чернее было изрытое воронками поле, что простиралось перед ними, и, как он ни старался, как ни приглядывался, Шрадер так и не смог различить его отдельных черт.
Да, нехорошо, подумал он.
Первые группы сумели довольно успешно преодолеть эту первоначальную преграду благодаря разведчикам, которые провели их через поле. Вторая после группы Фрайтага разведгруппа была вынуждена вернуться назад, так как наткнулась на русских. По этой причине был выбран новый маршрут, по которому они двигались сейчас. Но даже те солдаты, которые уже один раз пересекли это поле несколько дней назад, испытывали немалые трудности, когда им выпало в кромешную тьму вести через него остальных. И вот теперь они шли где–то там, впереди. Так что указать Шрадеру путь было некому.
Черт побери, мысленно разразился он проклятиями.
Примерно двести метров от здания, которое указал ему Дарнедде, может, чуть больше… в темноте расстояния обманчивы.
В общем, ему ничего другого не оставалось, как двинуться через поле.
Правда, он задержался еще на пару секунд, чтобы прислушаться. Время от времени ему слышались голоса и еще какие–то звуки, что долетали до его слуха в перерывах между порывами ветра бог знает откуда, откуда–то издалека, русские голоса. Далеко, в зияющих пространствах между целыми зданиями, его глаз мог различить пламя костров, а может, просто последние отблески пожарищ. Впрочем, сам он предпочитал думать, что это костры. Но до них было далеко, и прямой угрозы они не представляли.
Он обернулся и дотронулся до солдата, стоявшего прямо за ним. И они пошли.
Как только они двинулись в путь, им то и дело приходилось проверять землю, чтобы не свалиться в воронки, — напрягать зрение, пробовать ее подошвами валенок, а то и, согнувшись, руками. Оставленные немецкими бомбами воронки были глубоки и широки, отдельные до десяти метров в поперечнике. Вскоре отступавшие уже имели о них неплохое представление. Это помогало им успешно двигаться дальше. Их подошвы больше не соскальзывали в коварнее углубления. Шрадер слегка взбодрился. Правда, идти в полный рост было трудно, потому что ноги вечно обо что–то спотыкались, и потому они предпочитали передвигаться ползком, причем не сгибая ног в коленях, растопырив пальцы одной руки и зажав винтовку в другой. Они почти не производили никакого шума, а если и производили, то его тут же уносило ветром, и поэтому он был почти неотличим от тех звуков, что время от времени улавливало их ухо. Правда, стоило ноге задеть камешек, как от страха этот звук казался им подобен раскату грома.
Шрадер обернулся на Фрайтага, но разглядеть не смог. Тогда он пригнулся позади кучи кирпичей, а когда остальные подтянулись к нему, наконец узнал его по ковыляющей походке. Фрайтаг был единственным, у кого в руках не было оружия. Когда тот подошел ближе, Шрадер протянул руку и ухватил его за шинель.
Уши всех до единого солдат уловили какие–то звуки. По всей видимости, это через воронки крадется следующая группа. Нервы каждого были напряжены до предела, причем ему же на пользу. Потому что невозможно было с уверенностью сказать, какие звуки были реальными, а какие — только послышались. От нервного напряжения Шрадер истекал потом, впрочем, как и все остальные. Казалось, будто это некая жидкая броня, благодаря которой их кожа еще острее ощущает лютый холод. Хотя в данный момент они его почти не замечали.
Шрадер уже был готов повести их за собой, когда их уши явственно услышали шорох шагов по мелкому щебню. Боже, неужели неизбежное все же произошло? Неужели они застыли на месте?
Кто знает, вдруг этот шум произвели русские, напуганные неожиданной встречей в темноте с неприятелем? За их спинами вскоре послышались крики и пулеметные очереди. Шрадер тотчас почувствовал, как в животе у него словно сжался тугой узел, а по ноге горячей струйкой полилась моча. За криками последовала вспышка и разрывы гранат — примерно посередине между тем местом, где они стояли сейчас, и стеной цитадели. Кричали по–русски, по–немецки, да что там, истошно вопили. В небо взлетела первая сигнальная ракета.
Двое из группы Шрадера тотчас бросились наутек. Ближайшее здание было недалеко. Однако стоило взлететь ракете, как они распластались на земле. Один закричал диким голосом, не иначе как угодил в воронку.
Позади них, так близко, что ему сделалось страшно, Шрадер разглядел несколько человеческих силуэтов. Они вели огонь по другим силуэтам примерно в сотне метров от них. Нет, они не только строчили из автоматов, они швыряли в них все, что попадет под руку — гранаты, камни. А потом и вообще сцепились с ними врукопашную, кололи штыками, что–то кричали, падали. В свете сигнальной ракеты омерзительность этой сцены трудно было передать словами. Ее сопровождало шипение, искры, дрожащее свечение, как будто в доме были перепады напряжения, и осветительные приборы вспыхивали как безумные через промежутки времени. Догорев, ракета устремилась вниз, но следом за ней небо тотчас осветила другая, за ней еще и еще. Планируя бегство, они не исключали возможности, что русские спрячутся в воронках, как не исключали ночные патрули и отдельных часовых. Затем небо осветила очередная вспышка, а Шрадер увидел, как к нему бегут несколько русских, бегут, спотыкаясь о кучи битого кирпича. На бегу один повернулся назад и выпустил автоматную очередь. Мысль в голове Шрадера работала в двух взаимоисключающих режимах — мгновенно и как в замедленном кино. Он решил, что возьмет их без
