— Вы… Вы не ранены?
Кроненберг все еще никак не оправился от шока.
— Если это вас успокоит — да, меня чуточку задело. В жопу.
— Как–х?! — ахнул Кроненберг и судорожно сглотнул.
И тут же молнией пронзила радостная мысль: это мой звездный час!
— Как, как вы сказали? В…
— Да–да, именно туда — причем в левую ягодицу. На долю секунды запоздал, не успел пригнуться вовремя.
— И тогда — бац! И…
Крюль перекосился. Боль вновь напомнила о себе, и Крюлю было явно не до шуток.
— Кроненберг, — медленно произнес он, — если вы рассчитываете устроить из этого цирк, то ошибаетесь! Куда мне лечь? На какую койку?
— Вопрос о направлении в госпиталь целиком в ведении герра штабсарцта. Если еще койки остались. Герр обер–фельдфебель, все зависит от величины раны… Вполне возможно, что придется ограничиться амбулаторным лечением. Такое уже случалось.
Кроненберг обошел Крюля:
— По–моему, ничего страшного.
— Я, как человек воспитанный, сменил штаны.
— Ого! Уже во второй раз за год! — выкрикнул кто–то из глубины сарая.
Тут же последовал взрыв хохота. Кроненберг украдкой улыбнулся.
— Да не слушайте вы их, герр обер–фельдфебель! Им бы только повод найти зубы поскалить, — извиняющимся тоном произнес Кроненберг.
— Идиоты! — презрительно крикнул в ответ Крюль.
Тут в дверях появился доктор Хансен. Он был в белом халате и забрызганном кровью длинном резиновом фартуке. Крюль по всей форме доложил о случившемся. Бледный, страдая от боли, он тем не менее стоически переносил комизм ситуации. Хансену стало почти жаль его, он положил обер– фельдфебелю руку на плечо:
— Пройдемте со мной, обер–фельдфебель, я должен осмотреть вас. Вам уже сделали противостолбнячный укол?
— Так точно, санитар Дойчман сделал мне укол.
Крюлю было неприятно вспоминать об этом. Когда Видек с Хефе доставили его на санях в Горки, Дойчман тут же уселся рядом и стал пересчитывать пакетики с бинтами.
— Всего 17 штук осталось, — с сожалением покачал он головой. — Герр обер–фельдфебель, вы как– то говорили об экономии, помните? Когда я потратил четыре пакетика на рядового Зимсбурга. Ну а вам могу выделить не больше двух…
— Хватит пороть чушь, Дойчман! — простонал в ответ Крюль.
Рана болела так, что он с трудом сдерживался, чтобы не завопить. Левая нога онемела. Вот так и умирают, мелькнула ужасная мысль.
— Первым делом укол!
Дойчман ножницами распорол брюки, а потом отодрал прилипшие к ране окровавленные подштанники. Крюль взвизгнул. Рана была, в общем, пустяковая: обычное ранение мягких тканей, автоматная пуля вошла в мышцу неглубоко и засела под кожей.
— О–го–го, — с деланным сочувствием комментировал Дойчман, — ползадницы вам оторвало.
— Лучше заткнитесь и делайте свой укол! — морщась от боли, посоветовал Крюль.
— Сию минуту!
Дойчман достал из стерилизатора шприц, выискал иглу потупее, наполнил шприц и по–отечески хлопнул Крюля по ягодице:
— Секундочку терпения — сейчас укусит комарик, и все!
— Ой! — вскрикнул Крюль.
Дойчман медленнее, чем следовало, стал вводить иглу в ягодицу и не спеша впрыснул сыворотку. Вынимая иглу, он откровенно сожалел, что не затянул процедуру еще на несколько секунд.
— Все? — нетерпеливо осведомился обер–фельдфебель.
— Нет–нет, нужно еще промыть и перевязать рану.
— Здесь? А может, уместнее будет заняться этим в тылу?
— Иногда приходится заниматься этим и здесь. Я как–никак врач, кое–чему учился.
— Вы… будете под наркозом все это делать?
— Ну сами посудите — какой тут наркоз? В вашем случае обойдемся и без него. Вы ведь хорошо переносите боль?
— Ну а потом?
— Потом посмотрим, что скажет герр обер–лейтенант.
— Когда вы отправите меня в Борздовку?
— Думаю, нет необходимости торопиться. Туда отправляют только тяжелораненых, вы еще сами советовали…
— Да, но у меня случай тоже серьезный… Рана большая. Чем черт не шутит — может и газовая гангрена начаться… И потом, шрам ведь большой останется.
— Ну вы же не танцовщица в кабаре, герр обер–фельдфебель! Вам–то что от этого шрама?
Перевязка обернулась муками, ничуть не меньшими, чем укол. И Крюль, стиснув зубы, терпел, пообещав себе при первой возможности отомстить этому костоправу Дойчману.
Только поздним вечером его доставили в Борздовку. Поглазеть на отбытие в госпиталь обер– фельдфебеля Крюля высыпали все свободные от службы. Подъехали сани, и Крюль, с перекошенной физиономией, кое–как взобрался на сиденье и в весьма неудобной позе уселся. Когда сани отъехали, все в голос запели шуточную песенку. Обер–фельдфебель поплотнее закутался в тулуп. Его переполняла злоба и внезапное осознание того, что он в этом подразделении, по сути, совершенно один, что у него нет друзей среди сослуживцев. Вот, думал он, стоят и смотрят, и наверняка каждый в душе жалеет, что мне ноги не оторвало…
Около одиннадцати часов вечера доктор Кукиль вновь подъехал к вилле Дойчманов в Далеме. Он еще несколько раз звонил Юлии, но, так и не дозвонившись, решил приехать. Не мог он больше выносить этой неопределенности. У него в голове вертелись фразы Юлии, как ему казалось тогда, ничего не значащие, однако теперь они обрели совершенно иной, куда более зловещий смысл. Она сказала тогда: «О моем эксперименте на себе не узнает никто, пока он не завершится». Или: «Вам меня от этого не удержать». Или: «Я всем докажу, что Эрнст пострадал ни за что».
На этот раз доктор Кукиль не стал просто заглядывать в окна в надежде заметить, как шевельнувшаяся гардина или какой–нибудь шум выдадут присутствие в доме Юлии. Направившись к задней двери, он несколько раз громко постучал в нее, потом, не дождавшись ответа, отошел к окну и, нажав на раму, распахнул его и, вскарабкавшись на подоконник, залез в кухню. Там царила стерильная чистота. На плите стояла кастрюля с фасолевым супом.
— Юлия! — громко позвал доктор Кукиль. — Юлия! Где вы? Зачем вы от меня скрываетесь?
Никакого ответа. Голос его эхом отдавался в пустом доме. Внезапно Кукиль осознал всю неуместность своего визита сюда. Никого, вилла была пуста. Он торопливо прошел в гостиную, в рабочий кабинет Эрнста Дойчмана… Ни души.
Распахнув тяжелую дверь в лабораторию, он, как пригвожденный к полу, замер. Обширное помещение с опущенными светомаскировочными шторами на окнах было ярко освещено. На кожаном диване валялся скомканный шерстяной плед. Тут же на столике стоял телефон, а рядом белел конверт. Письмо!
Медленно, будто нехотя, доктор Кукиль подошел поближе. Письмо было адресовано ему. Его внимание привлек подсунутый под телефонный аппарат листок: «Д–р Франц Виссек, клиника «Шарите“». Имелся и телефонный номер. Не отрывая взора от листка, он разорвал конверт.
«Если бы вы, как судебный эксперт, руководствовались бы тем, что вам подсказывают совесть и опыт, а не так называемым «велением дня“, иными словами, предрассудками, все было бы по–другому и вам не
