«Ну, так узнай же, мой милый: я захотела обратиться».
«Обратиться?»
«Ну, да».
«Посмотрите-ка на меня. Но вы сейчас очаровательнее, чем когда-либо, и я не вижу, что могло привести вас к обращению. Это шутка».
«Честное слово, нет. Это вполне серьезно. Я решила покинуть свет, он мне надоел».
«Это фантазия, которая скоро пройдет. Пусть я умру, если вы когда-нибудь станете богомолкой».
«Стану, говорю вам. У мужчин нет больше совести».
«Разве Мазул дурно с вами обошелся?»
«Нет, я не видела его уже сто лет».
«Так, значит, Зуфоло?»
«Вот уж нет! Я перестала с ним видеться, сама не знаю почему, даже не думая об этом».
«А! Я догадался: это молодой Имола».
«Вот еще! Разве сохраняют такую дребедень?»
«Так в чем же дело?»
«Сама не знаю? Я зла на весь свет».
«О мадам, вы не правы. Этот свет, на который вы злитесь, еще возместит вам ваши потери».
«Скажи по правде, Амизадар, неужели ты веришь, что есть еще добрые души, не затронутые всеобщим развращением и умеющие любить?»
«Как, любить? Неужели же вы падете так низко? Вы хотите быть любимой, вы?»
«А почему бы и нет?»
«Но подумайте сами, мадам, ведь мужчина, который любит, требует, чтобы и его любили, притом его одного. Вы слишком благоразумны, чтобы подчиниться ревности и капризам пылкого и верного любовника. Нет ничего утомительнее таких людей. Никого не видеть, не любить, ни о ком не мечтать, кроме как о них; отдавать свое остроумие, веселье и прелести только им, – это никак к вам не подходит. Хотел бы я посмотреть, как вы окунетесь с головой в сильную страсть и приобретете все смехотворные повадки маленькой буржуазки!»
«Мне кажется, ты прав, Амизадар, я думаю, что в самом деле нам не пристало заниматься любовью. Что же, будем менять привязанности, раз так уж надо. К тому же, я не вижу, чтобы чувствительные женщины, которых нам ставят в пример, были счастливее других».
«Кто вам это сказал, сударыня?»
«Никто, я чувствую, что это так».
«Не верьте себе. Чувствительная женщина составляет свое счастье, счастье своего любовника, но эта роль идет не ко всем женщинам»…
«Честное слово, милейший, она никому не идет, все чувствуют себя в ней не по себе. Какое преимущество в том, чтобы привязываться?»
«Тысячи. Привязчивая женщина сохраняет свою репутацию, ее высоко чтит тот, кого она любит; вы не поверите, сколь многим любовь обязана уважению».
«Я ничего не понимаю в твоих словах, ты все смешиваешь: репутацию, любовь, уважение, – не знаю что еще. Как! Неужели же непостоянство навлекает на нас бесчестие? Вот, например, я выбираю себе мужчину: я им недовольна; беру другого, который также мне не под стать; меняю его на третьего, и тот не лучше прежних; и если мне так не везет и я раз двадцать ошиблась в выборе, вместо того чтобы меня пожалеть, ты хочешь»…
«Я хочу, сударыня, чтобы женщина, которая в первый раз ошиблась в своем выборе, больше уже никого не выбирала, а то она рискует снова ошибиться и переходит от ошибки к ошибке».
«О, какая мораль! Мне кажется, мой милый, ты только что проповедывал мне совсем другое. Нельзя ли узнать, какова должна быть женщина, чтобы прийтись вам по вкусу?»
«Охотно скажу, сударыня; но уже поздно, и это заведет нас слишком далеко»…
«Тем лучше. Я одна, и ты мне составишь компанию. Идет? Садись на эту кушетку и продолжай. Так мне будет удобнее тебя слушать».
Амизадар послушно уселся рядом с Фанни.
«На вас накинута, сударыня, – сказал он, наклоняясь к ней и открывая ей грудь, – мантилья, которая как-то странно вас закрывает».
«Совершенно верно».
«Э! Так почему скрывать такие прелести!» – прибавил он, целуя их.
«Перестаньте, слышите! Вы с ума сошли! Ваша дерзость переходит все границы. Господин моралист, продолжайте-ка речь, которую вы начали».
«Итак, я хотел бы, чтобы моя любовница, – продолжал Амизадар, – отличалась красотой, умом, чувствительным сердцем, а главное, скромностью. Я желал бы, чтобы она ценила мои заботы о ней и не выпроваживала бы меня за дверь ловкими минами; чтобы она раз навсегда сказала мне, что я ей нравлюсь, чтобы она сама сообщила мне, чем я могу еще больше ей понравиться; чтобы она не скрывала от меня завоеваний, какие я сделаю в ее сердце; чтобы она слушала одного меня, смотрела только на меня, думала
