редактора? И нужен еще Чарли Баскомб со своей камерой…
— А как далеко от Земли она пройдет? — спросил Гарви.
Хамнер пожал плечами.
— Орбита еще не рассчитана. Возможно, что очень близко. Во всяком случае, перед этим ей предстоит еще обогнуть Солнце. И двигаться тогда она будет заметно быстрее. Хотя она прошла уже долгий путь из кометного Гало, которое дальше орбиты Плутона,
Гарви кивнул, и они осушили свои бокалы.
— Но идея эта мне нравится, — сказал Хамнер. —
— Но, — осторожно сказал Гарви, — для того, чтобы всерьез заняться такой работой, нужно иметь твердые обязательства заказчика. Вы уверены, что «Мыло Кальва» заинтересована сделать такой заказ? Передача может привлечь внимание публики, а может — и не привлечь.
Хамнер кивнул. — Когоутек, — сказал он. — На этом уже обжигались раньше, и никому не хочется снова обмануться на том же самом.
— Да.
— Можете рассчитывать на «Кальву». Будем полагать, что изучать кометы важно даже в том случае, если разглядеть их нельзя. Ибо заказ обещать вам я могу, а прибытие кометы по устраивающему нас адресу — нет. Возможно, ее вообще не будет видно. Не обещайте публике сверх заранее известного.
— У меня репутация человека, честно сообщающего факты.
— Если не вмешивается заказчик, — добавил Хамнер.
— Даже в этом случае. Факты я излагаю честно.
— Хорошо. Но как раз сейчас никаких фактов нет. Могу только сказать, что Хамнер-Браун — весьма большая комета. Она должна быть большой, иначе я не смог бы ее увидеть с такого расстояния. И, похоже, она пройдет очень близко от Солнца. Возможно, что зрелище будет весьма неплохое, но точно предсказать это пока невозможно. Может быть, хвост ее расплывется по всему небу… а возможно, солнечный ветер вообще полностью сдует его. Это зависит от кометы.
— М-да. Но, — сказал Гарви, — сможете ли вы назвать хотя бы одного репортера, который потерял свою репутацию из-за Когоутека? — и кивнул в ответ на однозначный жест. — Вот именно. Ни одного. Публика ругала астрономов за наглое вранье, но репортеров не ругал никто.
— А за что же было их ругать? Они же только цитировали астрономов.
— Согласен, — сказал Гарви. — Но цитировали-то тех, кто говорил то, что было нужно. Вот, допустим, два интервью. В одном говорится, что Когоутек будет Великой Рождественской Кометой, в другом — что да, комета будет, но разглядеть ее без полевого бинокля будет невозможно. Как вы думаете, какое из них будет показано в выпуске новостей?
Хамнер засмеялся, затем осушил свой бокал. К ним подошла Джулия Суттер.
— Вы заняты, Тим? — спросила она. И, не дожидаясь ответа: — Ваш кузен Барри здорово надрался. Он на кухне. Не могли бы вы доставить его домой? — она говорила тихо, но настойчиво.
Гарви почувствовал к ней ненависть. А был ли сам Хамнер трезвым? И вспомнит ли он утром хоть что-то из этого разговора? Проклятье.
— Конечно, Джулия, — сказал Хамнер. — Извините, — сказал он, обращаясь к Гарви. — Не забудьте, наша серия о Хамнере-Брауне должна быть честной. Даже если это будет стоить дороже. «Мыло Кальва» может себе позволить это. Когда вы хотите приступить к работе?
Должно быть, есть все же в мире хоть какая-то справедливость.
— Немедленно, Тим. Надо будет снять вас с Гэвином Брауном на Маунт Вильсон. И его комментарии при осмотре вашей обсерватории.
Хамнер усмехнулся. Ему это понравилось.
— Хорошо, завтра созвонимся.
Лоретта тихо спала на соседней кровати. Гарви долго пристально смотрел в потолок. Слишком долго. Знакомое состояние. Придется вставать.
Он встал. Приготовил какао в большой кружке, отнес его в свой кабинет. Киплинг радушно приветствовал его там, и, открыв дверь, Гарви рассеянно потрепал ладонью уши немецкой овчарки. Внизу в полутьме лежал Лос-Анджелес. Санта Анна полностью сдула смог. Сейчас, даже в этот поздний час, шоссе казались реками движущегося света. Сетки фонарей отмечали главные улицы. Гарви заметил — впервые — что свет фонарей оранжево-желтый. Хамнер говорил, что все эти огни здорово мешают наблюдениям с горы Маунт Вильсон.
Город простирался перед ним и уходил в бесконечность. В тени, во тьме квартиры громоздились одна на другую. Светились голубые прямоугольники плавательных бассейнов. Автомобили. В воздухе мигает с определенными интервалами яркий огонек — полицейский вертолет, патрулирующий город.
Гарви отошел от окна. Подошел к письменному столу, взял книгу. Положил ее. Снова потрепал уши собаке. И очень осторожно, не доверяя себе и стараясь не делать резких движений, поставил какао на стол.
Во время походов по горам, на привалах, он никогда не испытывал бессонницы. Когда темнело, он просто залезал в спальный мешок и спал всю ночь. Бессонница мучила его только в городе. Когда-то, годы назад, он еще мог бороться с ней: лежал неподвижно на спине. Теперь он по ночам вставал и бодрствовал до тех пор, пока не ощущал сонливость. Только по средам бессонница не вызывала никаких трудностей.
По средам они с Лореттой занимались любовью.
Когда-то он уже пытался сломить эту привычку, но это было давно, годы назад. Да, Лоретта залезала к нему в постель и ночью по понедельникам. Но не всегда. И ни разу не залезала днем или когда светало. И никогда при этом им не было так хорошо, как по средам или субботам. Особенно средам. Потому что в среду они уже знали, что предстоит, они были к этому готовы. А теперь обычай этот совсем укоренился — словно отлили из бронзы.
Он стряхнул эти мысли и сконцентрировался на своей удаче. Итак, Хамнер согласен. Будет документальный фильм. Он задумался над возникающими проблемами. Нужен специалист по фотографии при слабом свете. Время появления кометы будет, скорее всего, определено с ошибкой. Это будет забавно. И надо поблагодарить Маурин Джеллисон за намек на Хамнера, подумал он. Милая девушка. Яркая. Гораздо более здравомыслящая, чем большинство встречавшихся мне женщин. Плохо, что там была и Лоретта…
Эту мысль он придушил столь быстро, что едва успел осознать ее. Многолетняя привычка. Он знал слишком много мужчин, убедивших себя, что ненавидят своих жен, но на самом деле не испытывавших к ним даже неприязни. Не всегда по ту сторону забора трава зеленее — так учил Гарви его отец. И уроки, полученные от отца, он никогда не забывал. Отец его был строителем и архитектором, всю жизнь обращался в Голливуде, но так и не заполучил крупного контракта, на котором мог бы разбогатеть. Зато часто бывал на голливудских званых вечерах.
У отца находилось время, чтобы путешествовать вместе с Гарви по горам. И на привалах он рассказывал Гарви о продюсерах, о кинозвездах, о сценаристах — о всех тех, кому приходится тратить больше, чем зарабатывать. О тех, кто создает себе образ, не существующий, возможно, в реальной жизни. «Невозможно быть счастливым, — говаривал Берт Рэнделл, — если думаешь, что жена глупа, зато хороша в постели. Или — что она хорошо смотрится на вечеринках. Нельзя быть счастливым, постоянно думая об этом, потому что думаешь — и сам постепенно начинаешь в это верить. Проклятые города приучают людей верить прессе, но никому не удается жить согласно придуманным писаками грезам».
И это — действительно правда. Грезы могут быть опасны. Лучше обращать свои мысли только на то, что имеешь. А имею я, подумал Гарви, не мало. Хорошая работа, просторный дом, плавательный бассейн…
Но все это еще не оплачено, — сказал чей-то злобный голос в его голове. А на работе ты не можешь позволить себе делать то, чего тебе хотелось бы.
