Он повернулся в сторону брошенной водителем и радистом автомашины с радиостанцией.
— Не я говорю, люди говорят. За что, как говорится, купил, за то и продаю.
— Хорошо, хорошо, Мельник!
Нягу вскочил и бросился в сторону фургона. Я понял, о чем он подумал, и последовал за ним. Остальные тоже направились к фургону.
Убегая, радисты оставили станцию в полной исправности, а шофер даже не вытащил ключ зажигания.
Нягу некоторое время рассматривал панель управления, потом, повертев разные ручки, сумел настроить станцию на прием и поймал Бухарест.
И тогда мы услышали громкий и отчетливый голос диктора, повторявшего сообщение, впервые переданное ночью.
— Слышали, а?! Слышали?! — воскликнул кто-то из солдат.
— Замолчи! — закричал на него Нягу и повернул ручку на полную громкость.
Значит, правда… Военно-фашистская диктатура свергнута, а Антонеску и его клика арестованы. Румыния вышла из войны и повернула оружие против гитлеровских армий.
Из дальнейшего мы узнали, что вооруженные силы внутри страны во взаимодействии с патриотической гвардией начали бои с целью изгнания гитлеровцев.
Голос диктора звучал мощно и торжественно:
— Румынский народ! Румынская армия! Поднимайтесь на решительную борьбу за спасение и освобождение родины!
Между тем, привлеченные передачей, которая теперь, после того как Нягу включил приемник на полную мощность, звучала довольно громко, вокруг фургона собрались солдаты из других частей.
Когда голос диктора смолк, солдат, которого я видел впервые, проговорил, скорее для себя:
— Значит, теперь будем колотить немцев? Что ж, колотить так колотить. Шутить мы не будем. Ведь это от них все наши беды.
— Видишь, как повернулось дело! — удивился другой. — Чего уж там! Теперь этому Гитлеру конец!
Между тем Нягу выключил станцию. Он стоял на ступеньках фургона и, казалось, прислушивался к тому, что говорили вокруг. Я, хорошо зная его, сразу почувствовал, что он думает совсем о другом. Конечно, о том же, о чем и я. Он был так же ошеломлен, как и я. Бои вооруженной патриотической гвардии… Свержение военно-фашистской диктатуры Антонеску… Поворот оружия против Германии, Гитлера… Призыв к армии и народу…
Невероятно, и все же это было неоспоримым фактом, таким же неоспоримым, как и то, что светило солнце и что разгромленная армия отступала по всем дорогам в глубь страны.
— А нам теперь что делать?
Я посмотрел на говорившего. Это был низкорослый, худой, чернявый солдат. Он растерянно смотрел вокруг себя.
В этой толпе все выглядели одинаково. Без оружия, без пилоток, с мундирами под мышкой или через плечо, они походили на кого угодно, только не на солдат.
Покинутые офицерами, они, не зная, что их ожидает по другую сторону леса, бессмысленно бродили туда-сюда, обманывая себя той относительной безопасностью, которую им предоставлял лес.
На вопрос чернявого солдата наш Мельник ответил:
— Что нам делать, говоришь? Двинемся потихоньку в тыл. Там увидим, что намерены делать с нами.
Большинство солдат согласились с ним. Одни просто кивали головой, другие в свою очередь высказывали свое мнение:
— Вот именно, идем в тыл.
— Может, за это время русские покончат с немцами…
— Это уж точно! — заверил его другой капрал, по выговору — выходец из Трансильвании.
Только теперь Нягу, как видно, удалось вырваться из плена охвативших его мыслей. Он поднялся на подножку фургона и крикнул солдатам, сновавшим по лесу возле нашей группы:
— Эй вы, давай сюда! Все сюда!..
Говорил он повелительно, будто командовал. Те, что шарили по машинам, сновали по лесу или валялись под деревьями, не торопясь подошли к фургону. Нягу обратился к чернявому капралу:
— Эй, Мельник, обеги лес и собери людей. Скажи им, что таков приказ. И ты, Никулэицэ, и ты, Григоре! — приказал он еще двоим самым надежным солдатам из нашего взвода. Потом повернулся к группе солдат у фургона, которая за это время заметно выросла: — Подождем еще, пока не соберется побольше.
Он отошел в сторону и закурил сигарету из тех, что мы раздобыли накануне.
Заинтересованный, я подошел к нему:
— Зачем собираешь людей? Что ты собираешься делать?
— Увидишь потом!
Голос его изменился, глаза как-то странно блестели. По тому, как Нягу затягивался сигаретой, было видно, что он очень сильно взволнован.
Прошло около четверти часа. По одному, группами по двое, по трое к фургону стали стекаться солдаты со всех сторон. Солдаты моего взвода и те, что были у фургона с самого начала, комментировали услышанные по радио новости, строили предположения на будущее, радостные или озабоченные, в зависимости от натуры каждого.
Наконец еще через четверть часа поляна заполнилась людьми. Многие стояли, но большинство уселось на траву или вскарабкалось на полевые кухни. Собралось не менее трехсот человек, а люди все подходили и подходили.
Признаюсь, тогда мне и в голову не приходило, что собирается делать Нягу. Я думал, он хочет объявить им о переданном по радио сообщении.
Наконец, увидев, что собралась достаточная аудитория, Нягу поднялся на фургон. Он огляделся вокруг, будто искал знакомые лица среди сотен солдат, потом, отбросив в сторону окурок уже не первой сигареты, начал:
— Бойцы, вы на своей собственной шкуре почувствовали, что означало последнее советское наступление. Достаточно поглядеть вокруг, чтобы понять, что осталось от дивизий, сражавшихся на фронте в Молдавии.
И в то время как мы, побитые, разгромленные, отступали, в Бухаресте произошло очень важное событие, призванное спасти нашу страну от пропасти, приготовленной для нее Антонеску и его преступной шайкой.
О чем идет речь? Недавно я услышал по радио сообщение, которое, с одной стороны, наполнило мое сердце радостью, а с другой — пробудило во мне надежду на то, что наконец наступил час расплаты. Это сообщение слышал не один я. Его слышали многие из вас. Не так ли?
— Так! Так! Слышали! — подтвердили несколько голосов.
— Тихо! Тихо!
Повторив содержание сообщения, Нягу продолжал:
— Солдаты, как ответим мы на призыв сражаться против гитлеровцев? Посмотрите друг на друга! Разве так должен выглядеть боец? Где ваше оружие? Даже ремни вы сбросили! Пока у власти был Антонеску, вы правильно делали, что бросали оружие и не хотели воевать. Но сегодня положение изменилось. Сегодня правительства Антонеску больше не существует. Он и вся его шайка арестованы. Сегодня армия в тылу вместе с вооруженной патриотической гвардией начала борьбу против немцев.
Вот я и спрашиваю вас: мы, те, что находимся здесь, что должны делать? Тронуться каждый по своему усмотрению по домам, засунув руки в карманы?
— А чего он хочет? Опять идти на фронт? Я, к примеру, не пойду. Сыт по горло! Четыре года я не сбрасывал этой проклятой шинели, чтоб она в огне сгорела! Я воевал под Одессой, был в излучине Дона. Три дня назад на нашем участке русские прорвали фронт. С божьей помощью я остался в живых. Все! Пока я жив, фронт мне больше не нужен! — Это говорил детина с большой головой и выступающими скулами.
