чувствуешь себя вполне уютно».
Мой дядюшка вскочил со стула.
«Ты, дурень! — вскричал он. — Разве ты не знаешь, что в этом доме нет громоотводов?»
И мой дядюшка затрясся точно сумасшедший.
«Я не хотел сказать ничего дурного», — простодушно произнес Эйнзворт. Затем, когда он принялся расписывать свои кошмары…
— Кошмары? — переспросил Холмс.
— Да. Он жаловался на то, что его мучают кошмары и что в такую ночь человек не должен оставаться один. Он успокоился, — продолжала мисс Дейл, — когда Джеффри сказал, что заглянет к нему пару раз в течение ночи. Право же, было жаль его. Мой жених зашел к нему… в котором часу, Джеффри?
— Первый раз в половине одиннадцатого, потом в полночь и, наконец, в час ночи.
— Вы разговаривали с ним? — спросил Шерлок Холмс.
— Нет, он спал.
— Тогда откуда же вы знаете, что он был жив?
— Как многие пожилые люди, сквайр спал со светом — голубым огоньком горела свечка в кувшине, стоявшем в очаге. Я мало чего мог увидеть, но его тяжелое дыхание среди завывания бури я слышал.
— Было начало шестого следующего утра, — сказала мисс Дейл, — когда… Я не могу говорить! — воскликнула она. — Не могу!
— Успокойся, дорогая, — произнес Эйнзворт, не сводивший с нее глаз. — Мистер Холмс, на мою невесту это очень сильно подействовало.
— Позвольте мне продолжить, — вступил священник. — Как раз занимался рассвет, когда в дверь моего дома громко постучали. Из «Приюта владыки» с особой поспешностью был прислан помощник конюха, явившийся с ужасными новостями. Похоже, горничная, как обычно, принесла утром сквайру чай. Раздвинув занавески, она закричала в ужасе, когда увидела своего хозяина мертвым в постели. Наспех одевшись, я бросился к «Приюту владыки». Когда я вошел в спальню, сопровождаемый Долориз и Джеффри, доктор Гриффин, которого призвали первым, уже закончил осмотр.
«Он мертв уже часа два, — сказал доктор, — но клянусь, не понимаю, отчего он умер».
Я подошел к кровати с другой стороны, намереваясь прочесть молитву, и увидел золотые часы Трелони, сверкнувшие в луче утреннего солнца. Часы были с заводной головкой, без ключа. Они лежали на небольшом столике с мраморным верхом, среди пузырьков с лекарствами и флаконов с жидкими мазями, которые распространяли в непроветренной комнате сильный запах.
Говорят, в драматическую минуту человек обращает внимание на сущие пустяки. Это так, иначе я не могу объяснить свое поведение.
Мне показалось, что часы не тикают, и я поднес их к уху. Но они тикали. Я повернул головку на два полных оборота, насколько позволила пружина; но в любом случае мне и без нее не стоило бы дальше вращать головку. Во время заводки раздался неприятный звук — хр-р-р, который лишил Долориз присутствия духа и заставил ее закричать. Я в точности помню ее слова.
«Святой отец! Положите их на место! Это как… как предсмертный хрип».
С минуту мы сидели молча. Мисс Дейл отвернулась.
— Мистер Холмс, — горячо заговорил Эйнзворт, — эти раны еще свежи. Могу я просить о том, чтобы мисс Дейл была избавлена на сегодня от дальнейших расспросов?
Холмс поднялся.
— Всякому страху должно быть дано объяснение, мисс Дейл, — заметил он. Вынув свои часы, он задумчиво посмотрел на них.
— Уже поздновато, мистер Холмс, — произнес Лестрейд.
— Я и не подумал об этом. Но вы правы. Едем в «Приют владыки».
После непродолжительной поездки в экипаже священника мы подъехали к воротам парка, от которых тянулась узкая подъездная дорога. Луна уже поднялась, и эта длинная, скудно освещенная аллея была испещрена тенями от высоких вязов. Когда мы сделали последний поворот, золотистые пучки света фонарей нашего экипажа выхватили фасад вытянутого в длину строения. Выкрашенные в грязноватый желто- коричневый цвет ставни были закрыты, а дверь обтянута черным крепом.
— Жутковатый дом, ничего не скажешь, — проговорил Лестрейд вполголоса, дергая за колокольчик. — Вот те на! А вы что здесь делаете, доктор Гриффин?
Дверь распахнулась, на пороге стоял высокий рыжебородый мужчина; на нем была просторная куртка с поясом и бриджи. Он свирепо оглядел каждого из нас, и я обратил внимание на его сжатые кулаки и вздымающуюся грудь, что говорило о его большом внутреннем напряжении.
— Я у вас на все должен спрашивать разрешения, мистер Лестрейд? — вскричал он. — Разве недостаточно того, что ваши проклятые подозрения восстановили против меня всех в округе? — Он схватил за плечо моего друга своей огромной ручищей. — Вы Холмс! — возбужденно заговорил он. — Я получил вашу записку, и вот я здесь. Благодарю Бога, что вы оправдываете свое доброе имя. Насколько я понимаю, только вы стоите между мною и палачом. Как же я жесток! Это я внушил ей страх.
Едва слышно простонав, мисс Дейл закрыла лицо руками.
— Это все нервы… это… — сквозь рыдания говорила она. — О, какой ужас!
Поведение Холмса вызвало у меня немалую досаду, ибо, в то время как мы окружили плакавшую девушку со словами утешения, он не нашел ничего другого, как заметить Лестрейду, что покойник, должно быть, находится в доме. Затем повернулся к нам спиной и вошел в дверь, вынимая на ходу карманную лупу.
Выждав приличествующее ситуации время, я поспешил вслед за ним. В большом темном холле меня нагнал Лестрейд. Слева мы увидели освещенную пламенем свечи комнату, в которой высилась груда увядших цветов. Высокая худощавая фигура Холмса склонилась над открытым гробом, в котором лежало закутанное в белое покрывало тело. Пламя свечи отражалось в стеклах очков Холмса. Он наклонялся все ниже и ниже, пока его лицо не приблизилось на расстояние лишь в несколько дюймов к лицу покойника. Какое-то время он в полной тишине рассматривал спокойное лицо мертвеца. Затем осторожно натянул покрывало и отвернулся.
Я попытался было заговорить с ним, но он торопливо и молча прошел мимо нас, едва заметным жестом указав в сторону лестницы. Когда мы поднялись наверх, Лестрейд повел нас в спальню с тяжелой темной мебелью, тускло освещенную покрытой абажуром лампой. Рядом с лампой на столе лежала огромная раскрытая Библия. Меня повсюду преследовал тошнотворный запах кладбищенских цветов, равно как и сырость, которой был пронизан весь дом.
Сдвинув брови, Холмс ползал на полу на четвереньках и рассматривал под окнами с помощью своей лупы каждый дюйм. Услышав, что я обращаюсь к нему, он поднялся.
— Нет, Уотсон! Эти окна не открывались три дня назад. Если бы их открывали в такую сильную грозу, я бы нашел следы. — Он потянул носом воздух. — Но не было никакой необходимости открывать окна.
— Послушайте! — сказал я. — Что это за странный звук?
Я посмотрел в сторону кровати, завешенной темным пологом до пола. Мой взгляд остановился на стоявшем у ее изголовья столике с мраморным верхом, уставленном запылившимися пузырьками с лекарствами.
— Холмс, да это же золотые часы покойника! Они на том столике лежат и еще тикают.
— Вас это удивляет?
— Конечно, за три дня они должны были бы остановиться.
— Они и остановились. Но я их завел. Я зашел сюда, прежде чем взглянуть на покойника там, внизу. По правде, я ровно в десять часов проделал весь этот путь от деревни, чтобы завести часы сквайра Трелони.
— Холмс, честное слово…
— Вы только посмотрите, — продолжал он, торопливо подходя к столику, о котором шла речь, — какое тут лежит сокровище! Взгляните-ка на это, Лестрейд! Смотрите!
— Но, Холмс, это ведь всего лишь баночка с вазелином, которую можно купить в любой аптеке!
— Напротив, это орудие палача. И тем не менее, — задумчиво заключил он, — остается еще один
