Полковник кивнул:
– Был такой удивительной судьбы человек – писатель Виктор Шкловский. Так вот, когда началась перестройка, он еще был жив, и в каком-то интервью его спросили о сомнительном факте его биографии с точки зрения Советской власти. Дело в том, что Шкловский некоторое время, будучи совсем молодым, состоял в эсеровских боевиках. Вот его и спросили, а за что, мол, вам эсеры нравились. Он ответил очень просто и точно: «Смелые люди». И Крылов, конечно, тоже человек смелый… А ты бы хотел работать под его непосредственным руководством? Так сказать – под крылышком? Если я тебе скажу, что есть такая возможность?
– Нет, не хотел бы. – У Штукина не было времени на размышления, и он ответил по наитию. Интуиция и какой-то еле различимый нюанс в тоне, которым Ильюхин говорил о Крылове, подсказали Валерке, что в отношениях двух полковников все очень даже непросто.
– А почему не хотел бы?
Штукин пожал плечами, вздохнул и плутовато улыбнулся:
– Ну… У нас же разговор конфиденциальный…
– Тебе что, на кресте поклясться?
– Нет, зачем же… Это очень… такое… личное. Товарищ полковник Крылов – он не питерский. У него даже говорок и ухватки… Он, конечно, лихой и зажигающий, но… какой-то таежный. И я заметил, что даже наши коренные питерские опера, которые тесно с ним работают – у них тоже как будто не ленинградский выговор появляется. Нет, конечно, Петр Андреевич их не переучивает, но…
Ильюхин понимающе улыбнулся, и Штукин понял, что угадал с ответом. В этот момент в кабинет полковника вошел оперуполномоченный Алимов из отдела раскрытия заказных убийств. Алимов вытянув руки по швам, отрапортовал:
– «Тут, госпожа, нет живописи вовсе. Факт, что сошел с ума он; факт, что жаль; и жаль – что факт»[72]. Все, товарищ полковник.
Виталий Петрович разулыбался, а Штукин охренел вконец. Он не понимал, что происходит в этом кабинете.
– И кто сие написал? – спросил полковник.
– Принц какой-то шведский, – не моргнув, отчеканил Алимов.
– Шведский… – вздохнул Ильюхин, а Алимов взмолился:
– Товарищ полковник! Шведский он или заполярный… Ну не мое это! Давайте я вам лучше куплет Высоцкого спою. А с этими принцами – сплошные нескладухи!
– Нескладухи у тебя в бумагах. Свободен!
– Есть!
Алимов повернулся кругом и шагнул из кабинета. На его спине кто-то умело прикрепил к свитеру листок бумаги, печатные буквы на котором взывали: «Я потерялся, позвоните маме!» Указанный ниже номер телефона был установлен в приемной начальника ГУВД.
Ильюхин и Штукин, не сговариваясь, фыркнули, а когда шаги Алимова затихли в коридоре, полковник пояснил:
– Он громко матом ругается, даже не ругается, а уже разговаривает на нем. Ну и я принял решение – за каждые десять матюков – несколько строчек из классики. А книга в этих стенах одна – да и та случайно оказалась. Шекспир.
– Гамлет, принц датский, – кивнул Валера.
– Читал, что ли?
– И читал, и в театре видел.
– Ишь ты. Молодец. А теперь – быстро: ты неизвестно в каком городе, связи нет, денег нет ни копейки. Твои действия?
Штукин, уже несколько освоившийся и расслабившийся, почесал нос:
– Воровать по условиям задачки запрещается?
– Конечно.
– Тогда пойду на рынок или в самый крупный магазин, там на полу всегда мелочь валяется. На хлеб хватит, а потом – думать буду.
– Хорошо, – засмеялся Ильюхин. – У тебя до милиции какое-то прозвище во дворе было?
Штукин кивнул:
– «Юнкерс».
Вот теперь чуть было не вздрогнул полковник. От произнесенного слова лицо Юнгерова сразу же выплыло перед мысленным взглядом Виталия Петровича. Он даже улыбаться перестал и вскинул серьезные глаза на Валерку:
– Почему?
Опер смущенно улыбнулся:
– Да у нас во дворе жил один авиамоделист, еврейский мальчик. Так вот, он всем пацанам и рассказал, что Юнкерс-88 Штукой называли. А поскольку я – Штукин, то так вот «Юнкерс» и прицепился…
Ильюхин удивленно покачал головой:
– Да-а… А у нас в городе есть еще один Юнкерс. Не слыхал?
Валера усмехнулся:
– Это который крутой-то? Слыхал, чего-то в газетах читал… А лично, конечно, не сталкивался. Такими как он – РУБОП занимается. А мы – все больше квартирными ворами…
– Ворами, говоришь… А если бы у тебя была волшебная палочка, ты бы захотел изменить жизнь?
Штукин давно уже перестал пытаться понять к чему весь этот более чем странный разговор, поэтому позволил себе чуток иронии:
– Очень общий вопрос.
– Понимаю. И все-таки?
Опер закинул ногу на ногу, посмотрел задумчиво в потолок, потом снова перевел взгляд на полковника:
– Если бы у меня палочка-выручалочка была, я б ее, конечно, использовал, но изменить жизнь… Космонавтом стать я никогда не мечтал. Народным артистом?… Тоже как-то… Президентом страны или олигархом? Так я им сочувствую, так же, как и депутатам… Не знаю… Может быть, образование бы изменил… Но машину, квартиру, загородный дом и еще три чемодана баксов я бы себе наколдовал, это точно. И, скорее всего, уже не отвлекаясь на добычу пропитания, ловил бы со спокойной душой квартирных воров и прочих несознательных граждан.
– Ну, а если бы тебя пригласили в СВР и предложили бы поработать где-нибудь в Германии под «крышей» состоятельного бизнесмена?
– Не гожусь. Языков не знаю. Мне больше за разными бизнесменами наблюдать приходилось – прячась за мусорными бачками с радиостанцией «Кайра».
Виталий Петрович кивнул, но уже без улыбки:
– Об этом твоем опыте я помню. Твоя короткая карьера разведчика-пехотинца также была одним из факторов, которые побудили меня поговорить с тобой и сделать тебе одно предложение, от которого ты, конечно, можешь отказаться – но только на первых этапах… Короче, чего кота за хвост тянуть: нам необходимо осуществить внедрение в некую преступную среду. Точнее, в неформальную среду, в бывшую преступную. Это очень серьезная структура.
Повисла долгая пауза. У Штукина мелькнула маленькая мысль – а может быть, он вчера допился до белой горячки, и весь этот разговор ему просто пригрезился. Валера кашлянул, чтобы прочистить пересохшее горло:
– К-ха, к-ха, простите… Мне – осуществить внедрение?!!
– Тебе. Меня уже не берут в космонавты, – спокойно ответил полковник.
– А то, что я уже удостоверение напредъявлял везде, где можно?
– Так уволим тебя к чертовой матери!
Штукин с идиотским видом кивнул, но спросил:
