– Стенька Разин тоже красив, хотя, если разобраться, самый обычный уголовник. Нет, не обычный – талантливый. При этом садистически жестокий. Он же не только взял и с ничего девку молодую утопил[22a] – это песня, а вот какую он в Астрахани резню устроил – это уже проза. А все равно народный герой и пивной бренд… Хотя не в Разине дело.
Полковник вдруг разозлился на самого себя за эти историко-литературные экскурсы, потому что он хотел поговорить совсем о другом, но вроде как стеснялся, и получилось хождение вокруг да около. Плюнув на дипломатию и политес, Ильюхин бухнул в лоб:
– Андрей, скажи, эту статью… Ну, про нас которая… Ты ее с подачи своего друга Крылова забубенил?
Обнорский тоже разозлился, хотя знал, конечно, что так или иначе о злополучной статье вопрос будет. Все дело в формулировке этого вопроса.
– Виталий, давай, как говорят военные, «определимся на местности».
– Давай.
– А для этого нам придется определиться в терминологии. Что такое «друг», что такое «свой»… Так вот: статью я эту делал по собственному убеждению, и не для того, чтобы насрать тебе, а потому что в ней есть журналистский смысл. Есть тема. Есть фактура. Есть проблема и интрига. Есть резонансность. Есть то, над чем неплохо было бы подумать обществу. Понимаешь? В нашем законе о СМИ сказано, что журналист есть лицо, выполняющее общественный долг. Так что давай не будем про «подачу». А источник информации я тебе, извини, раскрывать не собираюсь. Ты же мне свою агентуру не сдаешь?
Ильюхин повел подбородком, аргументы Андрея убедили его не до конца:
– А разве не в принципах объективной журналистики выслушать другую сторону? Допустим, мы лажанулись, но разве не интересно узнать наше мнение, почему, собственно, это произошло? Почему же ты, такой объективный и независимый, не позволил мне… нам… А сразу взял и набабахал?
Журналист усмехнулся:
– Тебе я не звонил, это точно… А вот насчет того, что к «вам» не обращался, тут уж пардоньте-с! Ты что же, полагаешь, я только с полковниками кофе пью?
– Аж даже так?!
– А чего тут такого – военно-морского? Что, будешь теперь искать шпиена в своих рядах? Несанкционированный контакт с прессой? Кто посмел, почему не доложили? А знаешь, почему я тебе не стал звонить? Ты бы меня стал убеждать, что на эту тему писать сейчас рано, что это политически вредно, ты нашел бы сорок восемь убедительных аргументов, и мне тебе трудно было бы отказать… За историю нашего с тобой знакомства такое уже пару раз случалось. Потому что в тебе очень крепко сидит такое милицейское: «давайте пока лучше на всякий случай не будем!» Вот ты нормальный человек, не засундученный, вроде, не должно в тебе быть «как бы чего не вышло», но прет, прет из тебя милицейская штабная культура – как из Крылова культура блатная! А статья – что, там факты передернуты? Фактура не так изложена? Или просто не понравилось, что не по шерстке?
Полковник засопел, но ничего не ответил, поскольку крыть было нечем: фактура в обсуждаемой статье действительно была, за исключением мелких нюансов, верно изложена.
Обнорский прервался на секунду, чтобы вставить в рот новую сигарету, однако прикуривать ее не торопился – видимо, одурев уже от курения, он так и говорил дальше с незажженной сигаретой в губах:
– Теперь о глубинном смысле вопроса. Говорим Крылов, читаем – Юнгеров.
Ильюхин чуть скривился:
– Ну, я уж не настолько примитивен, чтобы считать: мол, Обнорский э…э… работает на Юнгерова.
Андрей саркастически хмыкнул:
– Не настолько, не настолько… А чего ж запнулся тогда? А?! Так что пусть примитивным буду я, но давай расставим точки над «е», сам знаешь – в каком матерном слове!!
Журналист выплюнул, наконец, так и не зажженную сигарету с изжеванным фильтром и гаркнул официантке:
– Девушка, можно еще сахару?!
Официантка мигом подбежала, на ходу округляя глаза:
– Простите, что?
– Сахару еще, рафинаду! Мне мозг подпитывать надо, а кофе уже в глотку не лезет.
Симпатичная официантка кивнула и повернулась было, чтобы отойти к стойке, но разошедшийся Обнорский ее остановил:
– Секундочку! А почему вы в брюках, а не в юбке, причем в короткой хотелось бы?!
Девушка стала заливаться румянцем:
– У… у нас форма такая…
– Форма такая, – сварливо крякнул Андрей. – А вот еще интересуюсь, часто ли убегают, не заплатив?
– Н-нет, не часто…
– Значит, ежели «че-как» – милиция быстро приедет? А откуда вы знаете, может, я с бандитами связан? А? Бдительнее надо!
Официантка округлила глаза еще больше, хотя это казалось нереальным, и пролепетала:
– У… у нас служба безопасности хорошая…
Ильюхин, не выдержав, вмешался:
– Ступай, деточка, принеси сахару этому… гражданину. И не бойся, я за ним присмотрю.
– А я и не боюсь, – гордо ответила девушка. – И вообще… Я вас, Андрей Викторович, по телевизору видела… И книжки ваши читала…
И она отошла, явно не договорив концовку типа «вы мне раньше казались таким приличным человеком».
Обнорский сконфуженно молчал. Виталий Петрович изо всех сил постарался сдержать улыбку:
– Доволен? Легче стало?
Журналист, как ни в чем не бывало, вскинул на полковника нагловатые глаза:
– Ну, бывает… Недооценил собственную популярность… А легче мне не стало. Станет – если ты поймешь то, что я сейчас постараюсь тебе объяснить. Так вот: Сашку Юнгерова я знаю сто лет. Мы с ним еще в одной сборной были, когда спортом занимались… Только он чуть старше. Не суть. Он мне не друг и никогда другом не был. Я не вошь какая, чтобы отрекаться, но это правда. Он мой приятель. Разницу между «приятель» и «друг» уголовный розыск уловить может?
– Вполне, – кивнул Ильюхин, и Обнорский продолжил:
– Я его уважаю, он мне симпатичен, мне с ним легко, но он мне не друг в высшем, метафорическом, смысле этого слова. И я никогда не работал в его концерне. И членом группировки не состоял. И на него не работал. Он мне просто не чужой. И я ему не чужой. Но далеко не по всем вопросам мы совпадали во мнениях. И когда я про него в «Бандитском Петербурге» написал, он тоже ходил и вздыхал, мол, не очень это здорово, мол, не очень это полезно… Но ему и в голову не пришло, что я это сделал с чьей-то подачи! А Крылова я знаю по времени меньше, чем тебя. Меня с ним Юнгеров познакомил. А дальше – как в авиации, система «свой-чужой». Раз Сашка меня с ним познакомил – значит, тоже «свой». А Сашке я всегда постараюсь помочь, но это не означает, что я буду всегда делать так, как ему хотелось бы… Я и Крылову про этого деда рассказать хотел, чтобы Сашке помочь. Ему самому, кстати, звонить не стал. Понимаешь?
Полковник задумчиво закивал:
– А чего тут непонятного: он убийц покарает, а мы его посадим… Уберечь от кривой дорожки решил?
– Ну, типа того.
– И мне, стало быть, тоже позвонил, чтобы ему помочь?
– В том числе, и поэтому. Хотя еще и потому, что киллерам лучше сидеть в тюрьме, чем новых людей валить. Ну, и свой журналистский интерес тоже имеется, не скрою.
Официантка принесла обещанный сахар, Обнорский кинул в рот сразу два кусочка и, захрустев ими,
