— Нет, не брось. Меня бы обязательно в Союз отправили а это было не ко времени, рано.
— Что так? Выслуга или что-то в этом роде?
— Нет, — сказал Джинн. — Должок один нужно было отдать.
Больше он не сказал ничего, но Мукусеев сам догадался, какой «должок» собирался отдать Джинн. Он вспомнил, как в далеком восемьдесят шестом военврач Чернышев сказал про капитана Фролова: «Джинн с напарником своим, Сашкой Сейфуллиным, в банды вдвоем ходили… убили Сашку два дня назад… тоскует Джинн».
— Отдал должок-то? — спросил Мукусеев. Фролов обернулся к нему, посмотрел внимательно и ответил:
— Я — офицер. Долги свои всегда отдаю.
В пятидесяти метрах за «фиатом», в котором ехали Мукусеев с Фроловым, двигался «фольксваген-пассат». В нем ехали Широков и Зимин. Шуршали шины, едва слышно, сыто, бормотал двигатель. Летело прямое, как стрела, почти пустое шоссе.
— Как думаете, Илья Дмитриевич, — спросил Широков, — получим мы положительный результат?
— Трудно сказать, Игорь Георгиевич… А вы как считаете?
— Ну, я-то кабинетный червь. Чиновник, если хотите.
— Так ведь и я не розыскник. Я — следак, тоже, по сути, кабинетный червь.
— Не скромничайте, вы в пять минут провели аргументированный анализ личности Бороевича. На мой взгляд, весьма убедительно.
— А я и не скромничаю. Я на следствии работаю двадцать семь лет. Доводилось общаться с самым разным контингентом — от хулиганов до маньяков. Сначала ты ничего не понимаешь, и тебя может обмануть или разжалобить любой пацаненок. Потом приходит опыт и обмануть тебя уже трудно… А потом, Игорь Георгиевич, вырабатывается интуиция. И вот тогда обмануть тебя уже невозможно. Ты начинаешь понимать мотивы человека глубже, чем он сам. Он может считать, что в его жизни произошла некая роковая случайность, ошибка. Но ты уже точно знаешь, что к этой «случайности» он сам дорожку протаптывал, сам к ней шел… Я не скромничаю, Игорь Георгиевич, но прогнозов давать не хочу.
— Я действительно очень вам обоим благодарен. Когда Виктор пропал, я уже здесь работал, в Югославии. Но я не знал, что Ножкин — это тот самый Виктор. Я ведь даже не знал ваших фамилий. Это уж потом, когда фотографии увидел, понял враз — ага, старый знакомый… Жалко. Жалко, что при жизни не встретились.
— Жалко… Как думаешь, Джинн, найдем?
— Вопрос, конечно, интересный. В окопах зарыли, говоришь? А ты знаешь, сколько там этих окопов?
— Нет, не знаю… Много?
— Как у дурака махорки. Все изрыто окопами, воронками, траншеями. Черт ногу сломит.
— Нам нужен засыпанный окоп.
— Тем хуже. За два года все заросло. Может статься — и следов не осталось.
— Что — совсем нет шансов?
— Не бери в голову, Володя — будем искать. Я живому Витьке спасибо не смог сказать, так хоть для мертвого постараюсь что-то сделать. Будем искать, Володя. А уж там — как выйдет.
— Вы считаете, Илья Дмитриевич, что информация Бороевича недостоверна?
— К сожалению, Игорь Георгиевич. Не потому, что Бороевич лжец. А потому, что он может добросовестно заблуждаться. Он болен, он озлоблен, он склонен во всем винить власти… Да и, в конце-то концов, он сам не видел захоронения. Он оперирует словами некоего третьего лица — Титовича, кажется?
— Да, некоего Драгана Титовича. Именно это меня и настораживает больше всего.
— Почему же?
— Потому, что Бороевича могли использовать втемную.
— Объясните.
— Этого Титовича могли сознательно подсадить к Бороевичу. С целью сделать из Бороевича информационную бомбу. Если это так, то информация может оказаться достоверной, и тела спрятаны именно в том месте, которое указал Титович.
— Довольно сложно, Игорь Георгиевич.
— Так ведь это не обычная уголовщина, Илья Дмитриевич. В практике разведки и контрразведки есть масса гораздо более изощренных примеров.
В Баня Лука увидели бронемашину, выкрашенную в белый цвет, с буквами UN на борту.
— Миротворцы, — процедил сквозь зубы Джинн. — Мать их в дышло!
— Не любишь «голубые каски»? — спросил Мукусеев.
— Любишь — не любишь… пустой разговор. Не надо было разжигать здесь, не пришлось бы вводить эти «каски».
— Думаешь?
— Знаю. Я здесь с апреля девяносто первого. Видел, как начиналось, как стравливали.
Они проехали мимо «снежной» бронемашины. Вдоль улицы стояли дома без стекол, многие — без крыш. Стены — в выбоинах, в выбоинах — асфальт…
— Ладно, — сказал Джинн. — Вон кафушка. Давайте-ка хлебнем кафу.
Он свернул к домику под красной черепичной крышей, с вывеской 'Кафе-бар «Старт». Следом подкатил «пассат».
— В чем дело? — спросил Широков.
— Кофейку попьем, — ответил Мукусеев. Все вышли из машин, сели за столики под синими зонтами среди зелени вьющегося хмеля. Подошла официантка — черноволосая, крутобедрая, улыбчивая. Джинн заказал «кафу», «пепси» и «сладолед» — мороженое. Когда официантка (Как тебя зовут, красавица?… Улыбка в ответ белозубая: Лиляна.) принесла густой, черный кофе по-турецки и сделали по первому глотку обжигающего напитка убойной крепости, Джинн сказал:
— Остановку мы сделали не ради кофе. Я хочу провести маленький инструктаж по безопасности. Это необходимо потому, что мы уже находимся в зоне конфликта. Здесь стреляют. Зацикливаться на этом не нужно, но помнить надо всегда. Основную опасность представляют мины. Их здесь хватает, а вот карт минных полей нет. Их, вероятно, в принципе нет — ставили хаотично, кто во что горазд. Поэтому — по полям не скакать, цветочки не собирать. Если в дороге захотелось побрызгать — брызгать прямо на обочине. Второе: иногда встречаются растяжки… Смотрите под ноги. Любая леска, веревка, проволока — знак опасности. Если все-таки вы ее задели, не впадайте в панику. Граната взрывается через три-четыре секунды после выдергивания чеки. За это время можно успеть отскочить за какое-то укрытие или, по крайней мере, упасть на землю. Лужа, грязь, коровья лепешка — по фигу! Падай, вжимайся в землю, закрывай голову чем можешь.
— Помогает? — с интересом спросил Зимин.
— Когда как, — ответил Джинн. — Но у лежащего человека больше шансов. Далее: иногда растяжки ставят на автомобильных дорогах.
— А как же можно поставить растяжку на машину? — снова задал вопрос Зимин. — Если автомобиль налетит на проволоку, растянутую через дорогу, то за три-четыре секунды он успеет уехать от гранаты черт знает куда.
— Совершенно верно, Илья Дмитриевич. Поэтому проволоку натягивают в виде перевернутой буквы 'Г'. При этом короткое плечо пересекает дорогу, а длинное идет вдоль и вынесено на пятьдесят-сто метров вперед. Однако очень трудно угадать скорость машины и даже направление движения. Поэтому такого рода ловушку ставят редко. Как правило, у поворотов, где транспорт гарантированно снижает скорость… Методы противодействия: смотреть и слушать внимательно. При подозрении, что наскочили на проволоку, действовать по обстоятельствам. Либо резко тормозить, либо — наоборот — бить по газам. Но, повторюсь, такие растяжки ставят редко. Как правило, в темное время суток и на конкретный объект, маршрут которого известен… И последнее: довольно часто будут встречаться посты. Как югославские, так и
