устраивать стрельбу посреди людного двора собственного дома… Но все это нисколько не успокаивало. Клюев — наркоман, что означает — непредсказуемый тип с ненормальной психикой. И если вдруг он выхватит из-под полы джинсовой куртки пистолет, то помочь Митьке отсюда, из «фердинанда», будет уже невозможно. Можно будет только давить на нервы криком: «Стой! Милиция!…» Но навряд ли крик — эффективное оружие в таком деле.
…Клюв подошел к Петрухину и сел рядом. Дмитрий посмотрел на него и подумал, что наркотики старят человека очень быстро. В свои двадцать восемь лет Клюев выглядел на сорок пять. Дмитрий вспомнил одну из своих агентесс — Марину. Марина «сгорела» на героине всего за два с небольшим года. На глазах у Петрухина из цветущей женщины превратилась в старуху, в иссохший скелет, зараженный СПИДом, гепатитом и черт знает чем еще.
Петрухин дружелюбно улыбнулся убийце и начал работать. Спустя семь с половиной минут он свою программу отработал.
— А если я откажусь? — спросил Клюв.
— А смысл? — спросил Петрухин, щурясь на солнце.
— Поймают — закроют, — хмуро произнес Клюв.
— Откажешься — я сам тебя закрою. Поверь, Леша, что фактов на тебя — ой-ей-ей! — выше крыши. (На самом-то деле это было совсем не так, но не разбирающемуся в тонкостях наркоману Клюеву этого было не понять.) А начнешь с нами работать — все будет у тебя тип-топ. Сегодня — один заказ, завтра, глядишь, другой… ну, думай! Сестрички-то, себя прикрывая, все на тебя повесят. Сдадут, как два пальца сделать…
Петрухин говорил вроде бы легко, вроде бы весело и со стороны казалось: вот сидят себе и беспечно беседуют двое приятелей. Ветерок шевелил листву, шел через площадку дядька в соломенной шляпе и с большим пятнистым догом на поводке.
— Аванс, — сказал вдруг Клюв. — Аванс дадите?
— Аванс? — сказал Петрухин и засмеялся. — Небольшой дадим.
— И ствол… у меня ствола нет, — сказал Клюв и облизнул сухие губы.
— И не будет.
— Как это? Как же без ствола-то? Руками его душить, что ли?
Петрухин опять засмеялся, похлопал Клюева по плечу:
— На хер тебе ствол, Леша? Ты ж стрелять-то не умеешь. Дай тебе ствол — ты все испортишь, снайпер ты мой безрукий.
— А как же тогда? — недоумевал Клюв.
— Ты кислое любишь?
— Кислое? Какое кислое?
— Ну, например, лимоны, — сказал Петрухин.
Белые ночи в Питере… Белые ночи — и этим все сказано. Если ты никогда не был в Питере в белые ночи… о, если ты не был!… Приезжай. Приезжай обязательно. Плюнь на все дела. На дачу. На огород. На ремонт, который ты откладывал три года, а теперь наконец взялся сделать. Скажи жене: «Достала! Ты меня достала…» Начальника, который не дает отгула, пошли в жо… ну это… ну договорись с ним по-хорошему. И приезжай.
А когда ты окажешься на набережной ночью в середине июня, ты сам все поймешь.
Сначала тебя охватит восторг. Восторг, ощущение чуда. Ощущение, что ты попал в фантастический мир сказки и сам стал маленькой частью его. Огромный небесный купол над тобой чист, полет ангела в его выси бесконечно прекрасен. Почти невозможен в своем совершенстве.
А потом… потом тебя охватит тоска. Ты и сам не поймешь: отчего она? Откуда? Зачем? Но похожая на тепло остывающего гранита набережных тоска войдет в тебя… бесшумно, бесшумно… Да отчего же так? Оттого, что нельзя сохранить каждую секунду этого мира. Оттого, что каждую секунду он меняется, а ты не можешь вместить их все… А волна от прошедшего катерка накатывается… накатывается, накатывается… облизывает шершавую гранитную стену набережной и исчезает. Белая ночь умирает, растворяясь в рассвете, и медленная смерть ее совсем незаметна.
…Алексей Алексеевич Клюев плевал на все эти страдания по белой ночи. Он крепко сжимал в руке ремень спортивной сумки, которую нес на плече. Внутри лежала, прикрытая футболкой, граната «Ф-1». Она же — «лимонка», «фенька», «эфка». Клюв был спокоен. Он хорошо раскумарил и был спокоен, как сфинкс. А под стелькой кроссовки лежал еще один чек герыча. А еще лежали в кармане баксы… Скоро, когда он сделает дело, у него будет много денег, а следовательно и героина. Светку-сучку с хвоста долой! Пусть на кайф п…дой зарабатывает. Он теперь и сам, без нее, с усам. Он — киллер. То, что первое покушение не удалось, ничего не значит… Ничего. Ведь обратились деловые именно к нему. Значит, оценили. Значит, разглядели в нем силу и решимость.
Клюв едва не прозевал тот закуток, о котором говорил ему Петрухин. Но вспомнил все-таки и, воровато оглянувшись по сторонам, юркнул за куст шиповника. Теперь оставалось только ждать. Под кайфом это нетрудно, только бы не задремать.
Клюв посмотрел на часы (часов у него давно уже не было, да и ни к чему они, но Петрухин приказал: купи, для дела нужно), время приближалось к полуночи… Чертова белая ночь — светло, как днем. А дела злодейские темень любят, мрак. На крайняк — непогоду. Вот как было с Лисой… Гром, молния, ливень — самого страх разбирал, руки ходуном ходили… Маринка-сучка тогда раскумарить как следует не дала. Сказала: сделаешь Лисицу — можешь торчать сколько влезет, а пока — уволь. А дала бы тогда раскумарить — он бы стал спокойный, как скала, и завалил бы обоих верняк… И Лису, и мужика ейного. Зубами бы загрыз… Клюв привалился плечом к забору и прикрыл глаза.
Часы в кабинете Брюнета пробили полночь. Кондиционер последние дни барахлил, и в кабинете было душновато. Плавали густые клубы дыма. Гувэдэшный полкан и Брюнет выпили изрядненько. Петрухин и Купцов воздерживались, но тем не менее выпили и они. Полковник сначала держался настороженно, но потом расслабился и лил в себя виски — будь здоров, будто портвейн за рубль девяносто семь. Отпустил Валентин Петрович тормоза, начал хлестаться, как младший лейтенант.
Часы пробили полночь, Петрухин катнул пробный шар: пора, мол, и закругляться… Неожиданно против высказался Брюнет:
— Чего? Куда? Хорошо сидим, мужики. А дома что? Дома только с бабой поругаться и мордой в тряпки…
Полковник Брюнета поддержал:
— Ага. Хорошо сидим. Не хочу мордой в тряпки, хочу к девкам.
— О'кей, — подхватил Петрухин, — сейчас рванем к девкам. Я одну точку знаю — райское наслаждение.
Стали собираться. Полковника потянуло вдруг на анекдоты, и он начал рассказывать их один за одним, нудно и неинтересно… Петрухин отвел Брюнета в сторону. Тихо сказал на ухо:
— Слушай внимательно, Витя… Сейчас на улице постоим на воздухе, покурим, потреплемся. Что бы ни происходило, ничему не удивляйся и ничего не бойся.
— Не понял, — сказал Брюнет.
— Тебе и не нужно ничего понимать сейчас. Завтра все объясню. Сейчас запомни одно: что бы ни произошло — ничему не удивляйся и ничего не бойся… понял?
— Понял, — кивнул Брюнет, хотя было видно: ничего-то он не понял.
Спустя пять минут всей компанией вывалились на стоянку.
…Клюв привалился плечом к дереву и прикрыл глаза. А когда открыл их — увидел на стоянке перед офисом людей. Он лихорадочно сунул руку в сумку. Ребристое тело гранаты легко прощупывалось сквозь ткань футболки, но вытащить фанату сразу не получилось. Она как будто закуталась в кокон и не хотела вылезать. Клюв психанул, сорвал сумку с плеча и достал фанату прямо «в коконе». Сумку бросил на землю. На ремне и поверхности из искусственной кожи осталось множество отпечатков пальцев Алексея Клюева. Он совершенно не думал об этом… Он вообще ни о чем не думал.
…За два дня до того, как Петрухин позвонил Клюеву, в
