— Алло.
— Николая можно услышать? — произнес женский голос.
Я вообще— то никогда не спрашиваю: а кто это? Я просто зову мужа. Но в тот раз я почему-то спросила. Я не знаю почему… но я спросила:
— А кто его спрашивает?
Женщина засмеялась. Зло, злорадно, с издевкой… Я сначала не поняла. Я услышала этот смех, но сначала его не оценила… Я удивилась и даже слегка отодвинула трубку от уха. Женщина отсмеялась и сказала:
— Любовница.
Плыл по Неве лед… от него тянуло холодом.
— А когда был звоночек? — спросил Купцов.
— Что? — спросила она… вздрогнула, уронила столбик серого пепла.
— Когда, Татьяна, был звонок? — повторил за Купцова Петрухин.
— Двадцать седьмого апреля. Около восьми вечера.
…Да, около восьми вечера это было… Любовница, ответила женщина и положила трубку. За стенкой мой сын сказал моему мужу: «Главное, дядя Коля, — твоя позиция в дебюте…» «Пустяки, пустяки, — говорила я себе. — Кто-то номером ошибся. Номером ошибся — и хулиганит… Любовница! Ну какая у Николая любовница? Он же ТЕЛЕНОК. Пустяки, пустяки, не может этого быть.»
Перед сном я рассказала Николаю про звонок. Он посмеялся и сказал: «Ерунда. Глупая шутка. Ты что, лисенок, ревнуешь?» А я ответила: «Конечно». Молодой муж — это опасно. О, как это опасно!
Вот и все. Хиханьки да хахоньки… до следующего звонка. Он произошел тридцатого. Тридцатого, около восьми часов вечера, как и первый. Надо сказать, что про тот — первый звонок — я уже подзабыла. Не то чтобы забыла совсем, нет… но — подзабыла. Все-таки прошло три дня и казалось, что имело место быть недоразумение, совпадение, ошибка, глупость.
В этот раз к телефону подошел Валерка.
— Ма, — сказал он, протягивая мне трубку, — тебя.
Я взяла трубку и взъерошила Валерке волосы и чмокнула его в висок.
— Алло.
— Сынок твой подходил? — спросила трубка ТЕМ САМЫМ голосом.
— Кто это? Кто говорит?
— Сынок твой подходил. Дитя невинное, полное надежд и устремлений… Но не все сбудутся, мамаша. Не все, мамаша.
— Послушайте!… Что вы такое говорите? — Не все сбудутся. Нет, не все… А кровь может пролиться.
— Послушайте же! Что вы несете? Кто вы? Зачем вы звоните?
— Предупредить, дура, — сказал голос. — Пока только предупредить.
И гудки потекли из трубки. Ядовито потекли, ядовито. Страшно мне стало, тошно… Глав-АО нов, сказал мой сыночек, позиция в дебюте… мне стало очень страшно… позиция… в дебюте.
Я закатила истерику Николаю. Он тоже испугался. Неизвестно, кого больше: меня или этой ЛЮБОВНИЦЫ… Он клялся и божился, что у него нет любовницы. И никогда не было. Раньше я в этом нисколько не сомневалась. Но раньше не было и звонков от неизвестной женщины… «Дитя невинное, полное надежд и устремлений. Но не все сбудутся, мамаша… А кровь может пролиться».
Я как вспомню эти слова — мороз по коже.
Я стала бояться телефона. Я где-то читала, что у человека в ожидании дурных известий может развиться психоз. Мне кажется, у меня он начал развиваться в те дни. Я стала бояться телефона. А он опять замолчал. Но легче от этого не стало. Звонки были ужасны, но и их отсутствие — тоже. Раз она не звонит, думала я, вдруг она что-то готовит? «А кровь может пролиться», — сказала Любовница… Я успокаивала себя как могла, но это не очень помогло.
Следующий звонок прозвучал четвертого мая. И опять в восемь вечера.
— Ты еще не купила своему мальчугану каску и бронежилет?
— Послушайте! Что вы хотите от меня?
— От тебя? От тебя, сучка, я ничего не хочу. А вот твоего сынка хорошо бы пустить на запчасти… На них всегда есть спрос, — сказала она и засмеялась. Смех у Любовницы был неискренний. Неискренний и страшный.
После этого звонка я не спала всю ночь. А наутро я написала заявление и отнесла его в милицию.
— Приняли его у вас? — с интересом спросил Купцов.
— Они не хотели принимать, — ответила Татьяна Андреевна. Купцов понимающе кивнул. — Но я настояла.
— Ценю вашу настойчивость, — сказал Леонид. — Я бы тоже сделал все, чтобы вашу заяву не принимать.
Татьяна Андреевна посмотрела на него почти с ненавистью.
— Почему? — спросила она. — Почему все в милиции так равнодушны к чужой беде?
— Они не равнодушны, Татьяна Андреевна… Хотя и равнодушные тоже есть. Но главная причина в том, что РУВД нужно поднимать реальные дела: убийства, разбои, кражи…
— А я, значит, пришла с пустяком? — спросила Татьяна Андреевна.
— Да, с точки зрения милицейского следака вы пришли с пустяком.
Она вытащила из пачки новую сигарету. Петрухин предупредительно щелкнул зажигалкой. Татьяна Андреевна улыбнулась ему. Но улыбка была дежурной, не более того.
— Вы разделяете точку зрения милицейского следака? — спросила она у Купцова.
Леонид ответил:
— В нынешнем своем положении — нет. Я разделяю вашу тревогу… Так что было дальше?
— Дальше? Дальше… я пошла к гадалке.
— К гадалке? — не скрывая изумления, спросил Брюнет.
— Да, Витя, к гадалке, — сказала Татьяна Андреевна. — Смешно? А эту мысль, кстати, подал мне лейтенант в милиции. Вы бы, говорит, к экстрасенсу сходили, что ли?
— Идиот, — буркнул Петрухин. Брюнет кивнул. А Купцов неловко кашлянул в кулак.
…Я пошла к гадалке. Я посоветовалась с Маринкой и пошла к гадалке. Маринка, подружка моя, протекцию мне устроила… Вы улыбаетесь, а ведь к хорошей гадалке не так-то легко попасть. И я пошла к гадалке, к Александре.
Горели свечи, и пахло чем-то незнакомым. Но не как в церкви. В храме тоже жгут свечи, но пахнет совсем по-другому. Александра долго на меня глядела. Пронзительно. У меня даже голова закружилась. «Кровь на тебе, — сказа/га, — кровь. Умрешь ты, Таня. Мертвой тебя вижу. В гробу с червями вижу тебя. Беги, Таня, беги… Уезжай отсюда. Может, спасешься».
Как я от нее вышла — не помню. Ничего не помню. На улице женщина ко мне подошла, говорит: вам что, голубушка, плохо? А мне не плохо было — мне жутко было. Ноги не держат, и в глазах — свечки, свечки. Села в машину — дрожу. Зябко мне, ключ в замок не вставить… «В гробу с червями вижу тебя… Беги, Таня, беги».
Татьяна Андреевна уронила сигарету и заплакала. Трое мужчин сконфуженно молчали. Иронизировать по поводу гадалки теперь было совсем неуместно.
Домой Татьяну Андреевну отвез Петрухин. Она отнекивалась, говорила, что доберется сама, но Дмитрий настоял. Брюнет галантно поцеловал гостье руку, а провожать не пошел. Слегка раздвинув жалюзи в кабинете «инспекторов», он смотрел, как Петрухин помогает Татьяне Андреевне садиться в машину… Брюнет усмехнулся, повернулся к Купцову и сказал:
— По-моему, Дмитрий Борисыч повелся на Лису.
— Как? — спросил Купцов. — На кого?
— На Лису… на Татьяну Андреевну Лисовец.
— А… не знаю. А ты, Виктор, давно ее знаешь?
— Лису-то? Тыщу лет знаю. Была когда-то у меня с ней история. Романтическая до абсолютной
