пусть даже и вашего имени, господин премьер-министр. Поэтому сейчас я оставил над конвоем все бофайтеры и стягиваю спитфайры с харрикейнами для отражения первой атаки.
Черчилль двинул желваками, сцепил челюсти, но проглотил завуалированный выпад.
— Нам нужен разгром большевиков, — сказал он. — Не просто победа, а полный разгром, который я мог бы расписать в каждой газетенке этого мира.
— Вы его получите, — коротко ответил маршал.
На самом деле он был далеко не так уверен. Маршал только что получил сообщение о налете немцев на побережье и РЛС, три корнуэльские эскадрильи оказались связаны боями с немецкими бомбардировщиками. Но одного взгляда на Черчилля, балансирующего на грани, и Элизабет, бледной как мел, устремившей неподвижный взгляд куда-то в центр стеклянного стенда, было достаточно, чтобы не нагружать их новым неприятным знанием.
— Немцы пошли на прорыв, — сообщил адъютант. — Торпедоносцы. Много.
Операторы у плиты бешено работали, обозначая черно-красные стрелки немецких выпадов и синие — британских ответов.
Основная торпедоносная группа попыталась построиться для атаки со всех сторон, но кружащие над конвоем бофайтеры сумели расстроить порядок атакующих и сорвать торпедометание. При многочисленных сбросах ни одного попадания достичь не удалось, помимо прочего сказалось несовершенство торпедных автоматов прицеливания, требовавших соблюдать идеально прямой курс и сверхмалую высоту хотя бы на протяжении полуминуты перед сбросом. Под шквальным огнем батарей эсминцев и бешеными атаками «бофов» торпеды сбрасывались «на глазок», с больших дистанций, с предсказуемым результатом.
Потери торпедоносцев оказались на удивление невелики, всего два самолета, но почти весь боезапас разошелся впустую. По злой иронии как раз в этот момент подошли «Та», но они остались без внятной цели — русские ударники еще не подошли, немцы уже отходили на базы, а противокорабельного оружия у истребителей не было. «Бофайтеры» схватились с «Таировыми», но обе стороны вели бой без особого энтузиазма.
Получив краткую сводку о немецких успехах, Ворожейкин закурил и вспомнил слова Клементьева. Однако и у Даудинга не было причин для энтузиазма — бофайтеры вырабатывали последние капли горючего, а для полноценного участия легких одномоторных машин было все еще слишком далеко.
Дело, казалось, пошло веселее, когда на горизонте показался рой черных точек — высотные торпедоносцы Ил-4. Британский капитан, истовый католик, сосчитал оставшиеся в строю «бофы», перекрестился и приказал зенитным командам «сбивать все, что летает, Господь отберет своих». Забрезжила реальная возможность поквитаться с англичанами за очень неудачное начало, наверстав упущенное. Чкалов помянул недоверие Барона в советские торпедоносцы и сделал не слишком пристойный жест в сторону, где предположительно находился адресат. С этим он поспешил.
Далее все происходящее советская сторона узнавала, как сказали бы сейчас «в прямом эфире». Клементьев лично руководил боем со своего «самолета управления». Он наблюдал все происходящее, командовал и немедленно сообщал в штаб. Он не знал, что на «баржах Черчилля» стоят не только усиленные батареи, но и новейшие РЛС наведения, но, будучи опытным командиром, сразу отметил собранный в «кулак» корабельный ордер, слаженность действий и очень плотный огонь артавтоматов. Однако, даже теперь он искал шансы и находил их.
Одним из основных инструментов отражения воздушной атаки на море является маневр. Попасть бомбой ли, торпедой ли по судну идущему на большой скорости зигзагами крайне сложно. Но когда кораблей несколько, возникает риск того, что строй рассеется, тогда суда станут легкой добычей подлодок и повторных атак с воздуха, многими против одного. «Торговцы» не могли активно уклоняться от торпед, для этого у них не было опыта. Командующий конвоем не стал рисковать тем, что его подопечные, маневрируя каждый как умеет, растеряются в пути как стадо овец, став добычей подлодок и авиации, он сделал ставку на плотность огня. Это было разумно, совместно с действиями своего воздушного прикрытия это позволило отбить атаку немцев, но теперь русских сопровождали истребители. Таировы не могли помочь, пройдясь по ордеру реактивными запусками, но они все же связали английские двухмоторники. Конвой остался без истребительного прикрытия, а в поединке «корабль против самолета» первый всегда слабее, какая бы артиллерия на нем не стояла.
Клементьев скомандовал атаку.
Если бы он промедлил еще хотя бы пять минут, то увидел бы вывалившиеся из облаков одномоторные истребители с характерными эмблемами-кругами — очередная смена спитфайров и харрикейнов с аэродромов Уэльса. Тогда он успел бы отменить приказ, и все случилось бы совершенно иначе.
Но он не успел, и вновь прибывшие легкие одномоторные истребители с ходу навалились на советские тяжелые самолеты. Атака «шаркунов» была сорвана, хотя в целом она прошла немного успешнее, чем у немцев — сказалось наличие машин с высотными торпедами. Они прорвались к цели на высоте полторы-две тысячи и сбросили свой груз, добившись нескольких попаданий.
Один транспорт ушел в неуправляемую циркуляцию — наверняка у него были повреждены рули, еще один отставал, теряя скорость, на двух начались пожары. Но все корабли оставались на плаву.
Клементьев собирал оставшихся в воздухе, кое-как формируя строй для возвращения и горестно думал, что, пожалуй, жертвы были напрасны.
Черчилль курил без перерыва, наплевав на все приличия и условности, удушливый сигарный дым плыл над столами, но никто не обращал на него внимания. Телефоны раскалились, телеграфные аппараты работали в непрерывном режиме как корабельные артавтоматы с забортным охлаждением. Оперативники перемещали по стенду красные значки, изображающие советские самолеты.
— Кульминация боя, — сообщил Даудинг. — мы отбили вторую волну, но будет и третья.
— А может и не будет, — проскрипел сквозь зубы Черчилль.
— Будет, — уверенно ответил маршал. — Ее не может не быть. С их точки зрения они сильно потрепали конвой и выбрали до дна наши возможности по истребительному прикрытию. Их разведчики уже наверняка сообщили, что наши двухмоторные машины возвращаются, некоторые садятся прямо на воду. А полноценного прикрытия одномоторными машинами все еще нет. Русские скорее всего больше не будут пытать судьбу, а вот немцы соберут все, что возможно и попробуют еще раз. Вот на этом я постараюсь их поймать — на промежутке между сменой эшелонов прикрытия.
— Но если они договорятся и попробуют вместе? — несмело предположила Элизабет.
С минуту маршал то ли обдумывал ее слова, то ли подбирал слова для необидного ответа, взирая на снующих оперативников.
— Нет, этого не будет, — сказал он, наконец. — У русских это первая операция такого масштаба и дальности, она уже отняла у них много сил и решимости. Скорее всего, они просто не решатся на повторение, оценив все трудности. Ну а если все же решатся… Тем хуже для них, потому что в этом случае начнут сказываться недостаток опыта, все ошибки и просчеты, что они уже допустили. В таких случая ошибки до поры накапливаются незаметно, а затем сходят сразу и все, как лавина в горах. Чтобы позволить себе два массированных вылета на дальний морской перехват за один раз нужно быть очень опытным специалистом. Немцам до этого еще далеко. Русским тем более.
— Мы могли бы попробовать перехватить русских на обратном пути, — снова предложил Премьер. — Все-таки поднять корнульсцев…
— Мы могли бы, — сухо отозвался маршал. — Но мы не станем. Это возможно, и я на это надеюсь, но у нас хватит сил только на кого-то одного, и в такой ситуации бьют сильнейшего.
Клементьев в голос кричал в микрофон, страшно матерился и умолял отменить атаку, но было слишком поздно. Вторая волна немцев была перехвачена еще на подступах эскадрильей «харрикейнов» по наведению с прибрежных радаров километров за 30 до кораблей. Ворожейкин чудом сумел выйти напрямую на руководство объединенных воздушных армий ГДР и пересказать ситуацию из первых рук, но никак не мог приказать, только порекомендовать. Понимая, что в свою очередь никто из немцев не возьмет на себя ответственность личным приказом отменить операцию в критический момент боя, на пороге кажущегося
