Все с недоумением посмотрели на здоровенного носатого старика в распахнутой шубе, под которой виднелся ватник. Он походил на загулявшего сторожа склада. А Егор подмигивал инженерам хитрыми голубыми глазами и медленно свертывал самокрутку, наслаждаясь произведенным впечатлением.
Теперь немного смутился директор. Только на днях областная газета упрекнула его в черством отношении к людям.
- Ах, Цыганков! - сказал он, силясь что-то вспомнить. - Позвольте... Егор Цыганков... Ну конечно...
- Мирон Львович, - сказала секретарша, - да ведь это калильщик буров с восьмой-бис! Вы его сами посылали на грязи.
Но Егор покачал головой. Он не хотел принимать чужой славы.
- Егор, да не тот, - ответил он важно. - Прииск-то нашего имени.
Его не сразу поняли, а поняв, не сразу поверили. Пришлось достать из шапки клееночку и показать все, что сохранил Егор на память о прииске: и чуринский счет на солонину, и порох за 1906 год, и штрафную квитанцию, и карточку, где молодой курчавый старатель был снят навытяжку между граммофоном и фикусом.
Директор слегка удивился: основатели приисков ни разу ему не встречались. Но так как он был человек практичный, склонный к решительным действиям, то сразу пригласил редактора приисковой газеты.
- Случился один казус, - сказал он, кивнув на Егора. - То есть никакого казуса нет. Этот товарищ - тот самый Егор... Открыватель. Познакомьтесь... Устройте. Используйте... Что было, что есть. Он вам расскажет.
И 'открыватель' отправился за редактором. Сначала в столовую, потом к главному инженеру, потом в бюро ИТР, завком, гостиницу, клуб и, наконец, в редакцию 'Красного золота'.
Весь вечер шустрый человечек в ковбойке и крагах, чмокая губами, записывал рассказ приискателя. А на следующий день Егор, с трудом узнав в газете свой портрет по бороде и пробору, прочел, что 'глаза ветерана при виде крупноблочных трехэтажных домов подозрительно заблестели'.
Так слава, расставшаяся с приискателем лет сорок назад, снова улыбнулась Егору. Он не искал ее, скорей сторонился, мечтая пройти по знакомым местам втихомолку, - она сама брела за ним, постаревшим, спокойным, заставляя здороваться с десятками незнакомых людей.
К нему прикрепили провожатого - краснощекого, восторженного техника в круглом пенсне. И тот, стараясь рассказать о золоте все, что сам недавно узнал, говорил без умолку, не давая Егору вставить ни одной фразы.
Первым делим он повел Егора к конусам белого щебня, таким высоким, что их хватило бы замостить всю долину.
- Обратите внимание на характер псевдокальцитов! - воскликнул провожатый, умащивая стеклышки на носу. - Рудное золото, по гипотезе Кедрова, результат интрузии магмы... Интрузия... - как бы вам объяснить? это вроде школьного опыта. Ртуть под давлением проходит сквозь пробку. Так и здесь. Когда-то в гору под страшным давлением ворвалась золотоносная масса. Ворвалась, и вот... миллиарды брызг, недоступных глазу... мельчайших! Это губка, которую мы теперь выжимаем.
Он поглядел на Егора снизу вверх с почтительным любопытством. И каждый раз, переходя через канаву, поддерживал рослого старика под локоть.
Техник старался говорить понятно, но Егор уловил только одно: была гора - и нет больше горы. Одни ямы да грядки белых камней.
Он терпеливо ждал, когда техник покажет бутару [станок для промывки золотоносной породы], но они шли все дальше и дальше, мимо копров, дробилок, железных решет, под висячими канатами, перекинутыми с сопки на сопку, а старателей все еще не было видно. Навстречу им попадался странный, совсем не приисковый народ: горластые девки в резиновых сапогах, шахтеры с лампочками на брезентовых шляпах, машинисты в лоснящихся ватниках.
Егор не выдержал:
- А где же золото моют?
- А мы его не моем, - ответил провожатый смеясь. - Мы грызем, извлекаем...
Он показал на машину, присевшую у дороги, точно большая лягушка. Мерно раскачивая чугунной челюстью, она жевала белые глыбы, и сквозь скрежет, вопли и писк доносился торжествующий голос человека в пенсне:
- Бутары - хлам, ветошь... Здесь хозяева - отбойный молоток, аммонал, растворители... Нам дикого счастья не нужно. Прежде был фарт, теперь арифметика. Четырнадцать граммов на тонну. Понятно?
'Да видел ли ты настоящее золото?' - подумал Егор, а вслух сказал ядовито:
- Чудно-о... Вроде мельницы...
Они спустились под гору, к низкому бревенчатому сараю, где была прежде бегунная фабрика, и Егор с облегчением услышал знакомые мельничные перестуки и гул. Все здесь было по-старому: так же, погруженные наполовину в мутную воду, вертелись чугунные бегунки, так же блестела на медных листах амальгама и шумела вода в желобах. Вся эта карусель, заведенная бельгийцами в 1903 году, кружилась не спеша, массивная и скрипучая.
Техник махнул на нее рукой.
- Дедова мельница! - сказал он громко. - Циан - самое верное дело.
Они пошли дальше, к сопке, уставленной голенастыми вышками. Но на полдороге провожатый неожиданно свернул к больнице. И как Егор ни ворчал, техник заставил его пройти по всем палатам нового корпуса, где кровати отражались в половицах, точно в воде.
Ему показали странные круги с дырочками, шлемы, белые кресла, синие лампы, гармоники с матовыми стеклами и медные шары, о которые с треском билась лиловая искра.
Маленький сутулый врач, щуря близорукие глаза, быстро перечислял:
- Шарко... Дарсонваль... Соллюкс... Горное солнце... Рентген...
Белый халат резал Егору подмышки. Он шел на цыпочках по скользкому полу и, стараясь сохранить равнодушие и строгий вид бывалого человека, говорил:
- Известно... Шарков... Он своего требует...
Под конец Егору показали маленькую комнату и кровать, где из подушек торчал пепельный нос и доносилось покряхтывание.
Врач сказал с гордостью почти отцовской:
- Уникум! Рана в сердце... ножом... Шов - два сантиметра.
- А у нас в околотке зарезали фельдшера, - вспомнил некстати Егор, садовым ножиком. Вот сюда.
Он не спеша расстегнул ворот и показал ямку над левой ключицей.
До рудника они добрались только к обеду. Егора долго водили с шахты на шахту, и в одной из них восторженный техник, представляя гостя сменному инженеру, воскликнул:
- Вот вам живой бретгартовский тип.
- Ну, а как же, - ответил, не расслышав, Егор. - Видали, конечно.
Шахты были просторные, с Канатной тягой и трубами, шипевшими под ногами. Кое-где горели в железных намордниках лампочки.
Егор удивился длине штолен. Вся сопка, такая тихая с виду, была пронизана узкими ходами, огоньками, наполнена скрипом деревянных лестниц, шумом насосов, треском пневматиков. И в каждом тупичке он видел кружок света, спину в брезентовой робе и молоток - упрямый, жадный, неистовый, погрузивший в кварц дрожащее жало.
