из шприц-тюбика внутримышечно. Ножом сделал небольшой надрез и немного расширил рану. Пинцетом извлек пулю и засыпал рану стрептоцидом. Наложил повязку и испугался. Боже, что творю?! Если бы только раненый знал, кому он доверил свою ногу! Но он успел потерять сознание. Возможно, начинал действовать промедол. И он не узнал, что за коновал занимался его раной. И что в этот момент коновал думал о своих профессиональных медицинских качествах. Раненому лучше было этого не знать.
Я поручил его заботам маленького Абдула. Попросил, чтобы дехканину давали побольше чаю. И пообещал зайти завтра, сделать перевязку. Чай — это внимание. А внимание необходимо раненому больше всего. Просить же, чтобы его почаще кормили, было глупо. На посту у Хасана продовольствия не хватало и бойцам. Спасибо еще, что его аскеры (герои) делились с раненым последней лепешкой и горстью риса.
Наконец-то появилась возможность навестить Шафи. До вечера оставалось совсем немного времени. Но мне очень хотелось показать Шафи свою работу, свой нож. О том, что необходимо передать ему новую шифровку я даже не думал. Эта сторона моей работы для меня практически ничего не значила. Одна из смежных специальностей — почтальон Печкин. Каждый раз при встрече я забирал у Шафи небольшой листочек с аккуратными столбиками цифр. Относил их командиру станции радиоперехвата Вите Томчику. Витя давал мне другой листочек. Я относил его Шафи. Все это было похоже на какую-то детскую игру. Словно я относил любовные записки от Джульетты Ромео. И от Ромео Джульетте. Содержания шифровок я не знал. И со временем интерес к ним у меня пропал окончательно.
Угрозы, что их могут у меня обнаружить практически не было. Я носил их в гранатной сумке под курткой. Рядом с двумя гранатами Ф-1. У одной из гранат спусковой рычаг запала находился снаружи сумки. Достаточно было лишь выдернуть кольцо предохранительной чеки. И записка была бы уничтожена. О том, что будет в этом случае с почтальоном, думать почему-то не хотелось.
Шафи был рад меня видеть. Он стал понемногу привыкать ко мне. И был рад узнать, что я выздоровел. Но еще более радостную встречу устроила Лейла. Она бегала вокруг, хлопала в ладоши, смеялась. Шафи сказал ей: «Кыш». Несколько фраз на фарси (я их не понял, кроме одного знакомого мне слова: «ангур» — виноград). Затем попросил принести блюдо с мастом (простоквашей) и несколько лепешек. И исчезнуть. Лейла моментально испарилась. Но в глазах её сияла неподдельная радость: в гости пришел их друг. У Лейлы теперь тоже был друг!
Мы сидели в комнате на циновках. Макали лепешки в миску с мастом. Неспешно вели беседу. Как-то незаметно разговор перешел на историю России. Я рассказал о телевизионной передаче, посвященной Шаталову. О его уроке на тему Куликовской битвы. К моему удивлению, тема эта была хорошо знакома Шафи. И к моему стыду, он знал о ней куда больше меня!
— Вы, шурави, слишком плохо знаете свою историю. В этом ваша слабость. Но у вас была слишком славная история — и в этом ваша сила! Когда Тэмуджин (Чингисхан) пришел в ваши земли на Руси начался «Золотой век». Как бы кощунственно это не звучало! Но никогда еще ранее не было у вас таких низких налогов. Одну десятую часть брал Тэмуджин с покоренных народов. Он был вашим врагом. Но кто из ваших российских правителей мог похвастаться такими низкими налогами. Или может похвастаться сейчас?
При татарах на Руси была самая малочисленная администрация. И самая результативная. Собирала налоги, управляла страной. И очень мало ела.
Так может, не таким уж большим врагом для вашего народа был Тэмуджин, как ваши князья. Все испортил Мамай. Поддался уговорам князя Дмитрия, снизил налоги. Думал, будет легче жить росичам. Одного не учел: Дмитрий стал давать в орду меньше дани, а собирать столько же. Как и раньше! Так уж повелось на Руси: официальное снижение налогов не означает, что у тебя останется больше денег. Просто вместо государства их заберет кто-то другой.
А как появились у князей свободные деньги, появилась зависть. Появилась жадность. Появилось оружие. Воины. И как итог — Куликово поле.
— Постой, Шафи, ты еще скажешь, что нам лучше было проиграть эту битву. И навсегда остаться под татарами.
— Нет, битвы надо выигрывать. Если вышел на битву. Но на некоторые битвы лучше не выходить. Я не хочу переоценивать вашу историю. Но в Куликовской битве была важна, на мой взгляд, не сама битва. А то, что было рядом.
— Интересно, что же?
— Самым интересным, мне кажется, были воины. Причем не князевы, а те, кого прислал ему ваш большой мулла Сергей Рязанский (родом из Рязани — Сергий Радонежский). Прислал с благословением (сохранить князя — прообраз будущих телохранителей). У вас хорошо известны два брата: Пересвет и Ослябя. Пересвет поединком с Темир-мурзой. Ослябя — тем, что сохранил князя в битве и последующим руководством посольства в Византию. Но было еще шесть монахов из Троице-Сергиева монастыря. И несколько десятков монахов из других обителей. Они были самыми интересными героями этой битвы.
Монахи сражались без защитного снаряжения, защищаясь от ударов движениями корпуса. Работали двумя короткими мечами. После битвы все они (кроме Пересвета) вернулись в свои обители. Кстати тело Пересвета они унесли с собой. А раз тело не было обнаружено после битвы, много лет потом жила легенда, что Пересвет жив. Тебе это ничего не напоминает?
Странный вопрос! Работа без бронежилета, качание маятника — сближение с противником, ведущим по тебе огонь, за счет специальной техники движений, стрельба по-македонски (с двух рук), либо фехтование двумя ножами и вынос раненых и убитых с поля боя — были обязательной программой подготовки офицеров спецназа ГРУ. А возвращение без потерь в свои обители — хорошей традицией. Но то, что у истоков этой школы стоял Сергей Радонежский было для меня большой новостью.
— Вы изучаете историю монастырей Шаолиня, но не знаете своей истории. В этом ваша слабость. Вы не знаете своих корней. Но у вас очень крепкие корни — в этом ваша сила!
Незаметно подкрадывались сумерки. Пора было возвращаться на заставу. От беседы с Шафи осталось какое-то двоякое чувство. С одной стороны — чувство обиды, за свое незнание истории. С другой, удивление тем, как много знают о нас другие.
На прощание я показал Шафи то, что уже долгое время жгло мои руки — свой последний нож. Шафи не удивился. Он согласно кивнул головой: «Это то, что нужно». Словно он знал, что сегодня я принесу именно такой нож. И у меня в голове возникло совершенно безумное предположение, что форму ножа мне подсказали учитель Шаталов и Шафи. Когда навещали меня в реанимации инфекционного госпиталя. Но их не могло быть там! Это были всего лишь галлюцинации. Или я все-таки ошибаюсь? И они там были. Мне кажется, я начинаю сходить с ума.
На следующий день мы договорились встретиться на развалинах старой крепости, расположенной между Калашахами и Тотаханом. На выходе из комнаты я столкнулся с Лейлой. Наш маленький Джуй — ручеёк переносил в большом подносе кишмиш (еще не изюм, но наверное уже и не виноград) с крыши дома в одну из комнат. Днем виноград сушили на плоской крыше, на ночь убирали в дом. До полной готовности изюма. Стало понятно, что Шафи говорил своей дочери насчет винограда, просил убрать.
Я поинтересовался, не тяжело ли молодой леди подниматься на крышу?
— Having been built two centuries ago, the house has no lift (Поскольку дом был построен два столетия назад, в нем нет лифта) — ответила молодая леди.
Ох, ты, моя прелесть, мой маленький ручеёк. Ты даже знаешь, что такое лифт?!
В мое отсутствие на заставе побывала водовозка. Командир взвода обеспечения из управления батальона старший прапорщик Серёга Фасенко привез воду и почту. Меня дожидалось письмо от Вовки Черникова, моего лучшего друга и моего большого босса по училищу. В училище он был секретарем комитета комсомола нашего курса, я — у него замом. Сейчас Володя работал заместителем начальника политотдела училища по комсомолу. Удивительный человек, он женился на самой красивой девушке Москвы, Людмилке и через год у них появился самый замечательный человечек на свете — их дочь, Сашенька.
