«Я сделал все, что мог, сыне, — услышал он голос старого волхва. — Теперь слово за тобой, воин».
«А возьмет ли подствольная граната этакую махину?» — засомневался Алексей. И тут же, приглядевшись, он заметил длинную ломкую трещину, наискось пересекавшую жернов сверху донизу. Камень был не монолитен — некогда расколотый, он состоял из двух половин, прижатых одна к другой и, похоже, ничем особо не скрепленных (разве что временем и слоем засохшей земли). Алексей отступил назад, к выходу из пещеры, и поднял автомат.
Фугасная граната — ополченцы наладили кустарное производство подобных зарядов, незаменимых в схватках с лутерами в тесноте подвалов и подземных ходов, где приходилось взламывать взрывами перегородки и вышибать двери, — почти не давала осколков, но взрыв выбил из диска сноп каменного крошева. Алексею ощутимо посекло лицо (хорошо хоть, успел прикрыть глаза), его оглушило (ощущение было таким, словно в оба уха ударили два крепких кулака), но «небесный камень» медленно и величественно распался надвое — по той самой трещине. Половинки жернова разошлись, а потом упали плашмя, подняв облако серой пыли.
Земля вздрогнула — раз, и другой, и третий, — и Алексей понял, что содрогается она совсем не оттого, что на пол пещеры упали два обломка каменного диска. И он побежал по туннелю обратно к станции.
Каррах почувствовал резкую боль. Опираясь на кристалл под саркофагом четвертого энергоблока и на каменный диск, ариссарра
И тогда Каррах яростно рванулся, щедро выплескивая силу, обретенную среди стонов умиравших людей, и всем своим призрачным телом налег на пружинящие грани измерений, опираясь теперь только на «реакторную слезу». Энергии на то, чтобы, уходя, громко хлопнуть дверью и полностью сжечь пленивший его город, уже не оставалось — каждая капля силы нужна была для пролома мерности, — но ариссарра решил, что отмщение подождет, главное сейчас — вырваться. И он не стал отвлекаться даже для того, чтобы мимоходом прихлопнуть дерзкого туземца, осмелившегося нанести ему такой болезненный удар, — у звездного пришельца остро не хватало не только энергии, но и времени.
Каррах закричал. Над городом разнесся пронзительный ревущий вой, захватывающий ультразвуковой диапазон, — казалось, это кричит от боли многострадальная мать-земля. Уже не экономя запасенную впрок энергию, ариссарра рванулся из глубины горы, где на протяжении многих сотен лет было его убежище, вниз, к расколотому каменному диску, рядом с которым возвышался давно присмотренный Бестелесным подходящий резонатор — огромное здание из стекла и бетона с массивной, изогнутой к центру крышей.
Первая волна высвободившейся энергии покатилась от осколков Велесова камня, сминая пространство со всем его содержимым; вторая, расширяя образовавшийся пробо?й континуума, накрыла крытый Житный рынок. Построенное в тысяча девятьсот восемьдесят втором году, огромное сооружение в стиле модерн, навсегда изуродовавшее облик древнего Подола, оказалось в самом центре искаженного пространства-времени — прямо на пути у космического пришельца, разрывающего оковы.
Алексей схватился за голову — боль злобно ввинчивалась в виски и раскалывала череп. Потолок подземного зала станции метро рассекла зигзагообразная трещина; посыпались камни. Пригнувшись, Алексей бросился к выходу из вестибюля, уворачиваясь от падающих кусков облицовки. Спотыкаясь в темноте на ступеньках лестницы, он опрометью бежал к яркому свету дня, но когда оказался наверху, на площади, остолбенел.
Очертания примыкавших к площади домов плыли и размазывались, теряя четкость, словно он смотрел на них сквозь пленку текучей воды. Ближайшие улицы — Межигорская, Константиновская, Григория Сковороды — изгибались гигантскими живыми змеями, утрачивая прямизну, заложенную в них градостроителями; по асфальту то и дело пробегала крупная рябь, собираясь в уродливые морщины.
«Здорово меня шарахнуло взрывной волной», — подумал Алексей, все еще надеясь, что это ему только кажется из-за контузии, хотя разум подсказывал: нет, контузия здесь ни при чем, все гораздо страшнее…
На Спасской улице показались грузные пятнистые туши ооновских бронемашин, из Хоревого переулка выполз танк, поводил из стороны в сторону орудийным стволом и плюнул огнем — над площадью провизжал снаряд. А потом на перекрестке Спасской и Межигорской лопнула земля.
Вскрывшийся провал заполняла слабо светящаяся голубоватая дымка. Она выглядела безобидной и даже красивой, но от разверзшейся пропасти веяло жутью. А затем от площади во все стороны покатилась волна искажения пространства, захватившая и твердь, и воздух.
Первым под удар этой волны попал танк, так и не успевший сделать второй выстрел. Тяжелая бронированная машина смялась, как будто она была сделана из пластилина: ствол пушки вдавился в корпус, а через секунду танк превратился в бесформенный ком, ни на что уже не похожий. Здания, захваченные зоной искажения, рассыпались карточными домиками; бронетранспортеры миротворцев взлетали вверх колесами. Из десантных люков сыпались вниз солдаты, ронявшие оружие и беспомощно размахивающие руками и ногами. Неведомая сила расшвыривала их во все стороны и плющила — Алексей успел заметить красную кляксу на покосившейся стене одного из домов. А провал расширялся, глотая попавшие в него машины — они то ли тонули бесследно в зловещей голубой дымке, то ли мгновенно растворялись в ней.
Невидимая исполинская метла вычищала улицы от всего шевелящегося, мимоходом разваливая дома. Асфальт под ногами Алексея дрожал все ощутимее — он чувствовал себя муравьем, случайно оказавшимся на вздувшемся бицепсе атлета, поднимающего непомерную тяжесть. Никакая аномалия из «адского винегрета» Зоны и близко не могла сравниться по силе и титаническому размаху со взбесившейся искаженной многомерностью, прорвавшейся на Подоле.
«Конец», — обреченно подумал Алексей, удивляясь тому, что он все еще жив.
Бежать было некуда — измененная метрика охватила район Контрактовой площади со всех сторон. И все-таки он побежал, надеясь на чудо.
Волна искажений отхлынула и покатилась обратно, перемешивая камень, металл и стекло, но в нескольких шагах от Алексея она вдруг угасла, осыпав его мусором и пылью.
Обрадоваться он не успел.
Второй — и последний — удар Бестелесного, наконец-то проломившего неподатливое измерение и покидающего пленивший его мир, пришелся по зданию Житного рынка. Алексей обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть все происходящее из первого ряда и во всех деталях.
Громадное здание, безвкусное нагромождение стекла и бетона, самоуверенно и нагло вознесшееся к небу и оттеснившее все другие строения, шаталось, словно лодка на волне. Под ним вспучивалась земля, как будто оттуда рвалось вверх нечто невероятно могучее, с легкостью сокрушавшее асфальт и камень, — зрелище это подавляло какой-то космической первобытной мощью. Фасад, исполосованный гигантскими трещинами, словно шрамами от ударов невидимого исполинского кнута, оседал, перекашивался и рассыпался. Огромные стекла превращались в сверкающие водопады мелких осколков, бивших по вздыбленному асфальту и собиравшихся в подобия ледяных луж. Бетонные балки ломались, как спички, стенные панели падали плашмя, словно костяшки домино, сбитые щелчком. Помпезное великолепие разлеталось в пыль и прах зримым свидетельством хрупкости бытия и тщетности человеческих усилий вознестись и возвеличиться. Обломки разных размеров картечью хлестали по всей площади; острый кусок стекла полоснул Алексея по лицу, добавив к мелким порезам, оставленным взрывом в нише, широкую кровоточащую царапину.
Земля уходила из-под ног, голова кружилась, перед глазами мельтешили цветные пятна. Шатаясь, Алексей уже не бежал, а скорее карабкался прочь по содрогавшейся под ногами земле, стараясь оказаться как можно дальше от эпицентра невиданной катастрофы.
А затем грянул гром. Громадное здание лопнуло как мыльный пузырь, превращаясь в бесформенную груду развалин. Асфальт вздыбился, Алексея швырнуло вперед; где-то на самом дне его сознания прозвучал
