После обеда разведчиков вызвали в штаб. Узнать о данных разведки пришли все командиры. Дело в том, что штаб еще вчера разработал план ночной операции. Решили устроить вылазку наверх, внезапно напасть на немецкий штаб, разгромить его и отвлечь тем самым на себя силы, которые фашисты собирались подбросить к Керчи. Но чтобы лучше узнать обстановку в Старом Карантине, надо было сперва выслушать донесение разведчиков.
Зябрев приветливо встретил Шустова и Володю, поздравил их с благополучным возвращением, а потом спросил:
— А где же еще один разведчик?
— Тетя Киля повела его в санчасть, — ответил Володя, вставая с табуретки.
— Что это, животик у разведчика заболел, что ли? Перекормила, верно, его тетя Киля.
— И совсем не так, — пустился торопливо объяснять Володя. — Толик от фашиста пострадал. Там гад один в Орлика… ну, то есть в лошадь, в Лыску шахтерского… камнем запустил, а Толик заступился и хотел того фашиста тоже камнем… А фашист как даст ему ногой с размаху…
— Эге, — сказал Зябрев, — это у вас, выходит, была разведка с боем! Здорово! Орлы!
Комиссар скрыл улыбку, появившуюся было у него на лице, и обратился к Володе:
— С камнем против Гитлера воевать глупо, ты бы это как командир группы объяснил своему Толе. Такой нелепой выходкой можно всю разведку провалить…
— Есть объяснить, что нелепо, товарищ комиссар! — отчеканил Володя. — Только мы первые того фашиста и не трогали, он сам… в коня…
— Александр Федорович, — вмешался Шустов, — вы лучше с ним не связывайтесь, а то он опять два часа про того мерина будет рассказывать. Я уж с ним тут бился, бился… Позвольте, я вам сам доложу.
— Правильно, товарищ Шустов, — сказал Зябрев. — Ты давай докладывай об итогах разведки… А ты, Володя, слушай и вникай. Учись, как о разведке надо докладывать. А потом, когда Иван Гаврилович доложит, может быть, и ты что-нибудь прибавишь.
И Шустов коротко, деловито доложил обо всем, что успели узнать он и мальчики во время разведки. Володя с удивлением слушал, как старый разведчик сообщал таг кие подробности, увиденные им, мимо которых, совершенно не замечая их, прошли ребята.
— В домике этом, несомненно, штаб, — говорил Шустов. — Всего вернее, надо думать, командный пункт батальона, усиленного артиллерией. Батарея расположена в четырехстах метрах от главного входа. Батальон — номер четвертый. Это я на номерных знаках мотоциклистов заметил. Телефонная связь идет через поселок. Оборвать будет легким делом…
Когда Шустов кончил докладывать о разведке, Зябрев и комиссар еще раз подробно расспросили Володю обо всем, что он успел рассмотреть в домике с проводами, велели нарисовать на бумажке расположение пулеметных гнезд и где стоит часовой.
После этого Володе заявили, что он свободен.
Когда он вышел из штаба, его нагнал Корнилов.
— Пойдем в санчасть, наведаемся, как твой спутник себя чувствует, — сказал политрук. — Молодцы вы, ребята, — задание выполнили. Ну, а завтра я примусь выполнять свое обещание: будем с вами заниматься в тире. Сделаю из вас снайперов на славу, если только у вас терпения хватит.
В санчасти слышались какие-то крики и возбужденные голоса. Оказалось, что две фельдшерицы и Нина Ковалева никак не могли удержать на койке пострадавшего во время разведки Толю Ковалева. Ему надо было положить свинцовую примочку на кровоподтек, а он молча отбивался, дрыгая ногами, и не давался. Увидев вошедшего политрука, он сел на койке и пробормотал жалобно:
— Товарищ политрук, скажите им, чтоб они меня не лечили. У меня уж прошло все… только с виду осталось. Им делать нечего, вот они на меня и навалились для упражнения.
Но Корнилов, взглянув на огромный фиолетовый, местами зеленый, словно растушеванный химическим карандашом, кровоподтек на боку у Толи Ковалева, строго приказал ему лежать смирно и подчиняться всем требованиям военной медицины. Услышав, что лечить его будут по правилам не простой, а военной медицины, Толя сдался.
— Ну, а мне надо в штаб обратно, — объявил Корнилов, — у нас совещание. Завтра… — Он на мгновение задумался и потом продолжал быстро: — Завтра, если, конечно, все будет благополучно, утром встретимся в тире. Отдыхайте нынче, ребята.
… День 12 ноября 1941 года подходил к концу.
Наверху, на поверхности земли, где сегодня впервые побывали юные разведчики-партизаны, было почти так же темно, как внизу, в глубине каменоломен. С моря задувал холодный нордовый ветер. Зябко ежились немецкие солдаты, поставленные в караул у входа в подземелье.
А глубоко внизу, в медицинском пункте подземной крепости, где все уже пропиталось аптечными и больничными запахами, а стены были завешаны белыми простынями, у койки, куда насильно уложили Толю Ковалева, дежурила сестра его, Нина Ковалева. Ей было очень скучно. Братишка уснул. Она вынула из-под подушки свой школьный дневник, куда недавно еще записывала задания на дом, а теперь заносила все события подземной жизни, подсела поближе к фонарю, стоявшему на белой тумбочке, и стала писать химическим карандашом на разграфленных страницах, где было напечатано сверху: «Предметы», «Что задано», «Оценка (отметка) успеваемости», а внизу «Подпись учителя».
Она писала, старательно выводя буквы, прикусив кончик языка, порой сникала над тетрадкой пригорюнившись. Иногда тяжелая слеза вдруг падала на страницу. Тогда девушка, спохватившись, осторожно снимала ее промокашкой.
Потом она положила карандаш, задумалась надолго и, привалившись к холодной каменной стене, незаметно задремала.
Братишка ее проснулся вскоре и увидел возле своего изголовья на табурете дневник сестры. Мальчишкам уже давно хотелось вызнать, о чем пишет каждый вечер Нина Ковалева. Толик присел на койке и, заглянув через плечо сестры, прочел:
«Сегодня в Старый Карантин выходили наши разведчики: Володя Дубинин и Толик. От них узнала о том, что наш Камыш-Бурун горит. Как обидно! Разве плохо жилось нам в этом городе, в таких прекрасных новых домах, созданных во время пятилетки! Горит завод. Неужели и школа наша, носящая имя Максима Горького, тоже будет разрушена? Как все мы любили это чудесное здание! Все приезжие, кто его видел, говорили, что такой школой гордилась бы и Москва. Но настроение у наших партизан сейчас боевое. Так хочется отомстить Гитлеру за кровь наших братьев и отцов! Наверху немцы, а мы будто живем в другом государстве — под землей. Наши готовятся отомстить врагу, нанести удар… Немец зашиб во время разведки ногой Толика. Он в медпункте. Сижу у его койки, скучаю».
Толя, как и другие мальчики, был уверен, что Нина пишет в свой дневник разные глупости. Он был сейчас удивлен, что сестра его каждый день записывает в тетрадь такие серьезные и важные слова. К тому же Толя был польщен, что в записях сестры нашлось место и его истории с немцем. Он еще раз осторожно взглянул на открытые страницы дневника. Ай да Нинка! Кто бы мог подумать — какая стала сознательная!
В это время из-за занавески, отделявшей медпункт от проходного штрека, донесся тихий шепот:
— Толик, не спишь?
— Нет, — также шепотом, отвечал Толя.
Из-за занавески высунулась голова Володи Дубинина.
— Все у тебя действует?
— Все.
— Ходить можешь?
— Сколько хочешь.
— Ну тогда иди сюда, только тихо.
Толя тихонько слез с койки, на цыпочках обошел сестру и выскочил за занавеску.
— Слушай, — сказал ему Володя и ударил товарища кулаком по плечу. — Слушай, что я вызнал. Сегодня наши ночную вылазку сделают, будут у немцев штаб взрывать, который мы разведали. Я уже целый час везде бегаю — командира или комиссара найти хотел. Их не разыскал, к начальнику штаба подкатился, чтобы нас тоже на вылазку взяли.
— Ну, а он что?
