даже прочитал мою статью на эту тему. А потом спросил, что мне еще известно. Он намеревался вновь просмотреть ее, но так больше и не появился. А на прошлой неделе мне позвонил Стокер, а потом вы. — Он посмотрел на часы. — Черт возьми. С вами очень интересно, но у меня уже начались занятия.
Пол протянул ему свою визитную карточку.
— Пожалуйста, дайте знать, если вспомните еще что-нибудь.
— Непременно. — Маккаллоу посмотрел на визитку. — А я думал, что НАПИ занимается исключительно морскими делами.
Гэмей очень не хотелось отвечать на вопрос, который уже сформировался на его толстых губах.
— Спасибо за помощь, — улыбнулась она. — Не смеем вас больше задерживать.
Маккаллоу пожал им руки и вальяжной походкой направился на занятия.
Пол долго смотрел на удалявшегося по газону профессора.
— Когда Курт позвонил нам в Вудс-Хол, он первым делом сообщил, что сотрудник Государственного департамента по фамилии Никкерсон попросил его заняться финикийской загадкой. Он встречался с ним на Потомаке на какой-то старой яхте.
— Да, я вспоминаю его имя. Думаешь, это тот самый человек?
Пол пожал плечами и достал мобильный телефон. Пролистав список номеров в записной книжке, он нашел человека из Государственного департамента, с которым когда-то работал по проблемам морского права. Поговорив с ним несколько минут, он выключил телефон и повернулся к жене:
— Никкерсон является помощником секретаря. Мой знакомый из Госдепа не знаком с ним лично, но уверяет, что это чрезвычайно влиятельный и авторитетный человек. Его считают блестящим специалистом, хотя и несколько эксцентричным, а живет он действительно на старой яхте на Потомаке. Может, стоит заскочить к нему на минутку по пути домой? Нам все равно придется ехать вдоль реки.
— Думаю, это было бы гораздо проще, если бы мы знали название яхты, — заметила Анджела.
— Если бы мы всегда выбирали самый легкий и простой путь, то не работали бы на НАПИ, — ответил Пол.
Поиски старой яхты Никкерсона оказались гораздо труднее, чем предполагали супруги Траут. Они с большим трудом обнаружили на причале несколько старых яхт, но только одна из них была по-настоящему старой, почти антикварной. На ее борту красовалось романтическое название «Прекрасная леди».
Пол вышел из автомобиля и направился к судну. На палубе никого не было, и вообще яхта не производила впечатления обитаемой. Не долго думая он поднялся по трапу на палубу и несколько раз громко позвал хозяина.
На яхте ему так никто и не ответил, зато отреагировал владелец соседнего судна.
— Ника сейчас нет дома, — объяснил он, высунув голову из каюты. — Уехал несколько минут назад.
Пол поблагодарил его и вернулся к автомобилю. По пути он еще раз взглянул на борт яхты и увидел, что транец был заметно светлее остальной части корпуса. Тогда он вернулся к яхте и спросил у соседа Никкерсона, менялось ли за последнее время ее название.
— Да, название сейчас действительно другое, — подтвердил тот.
Через несколько минут Пол уже сидел за рулем автомобиля.
— Никкерсона нет дома, — сказал он женщинам.
— Я видела, как ты проверял название яхты, — посмотрела на него Гэмей.
— Да, просто из любопытства. Сосед Никкерсона сказал, что раньше эта яхта называлась «Тисл».[13]
Анджела удивленно подняла голову.
— Вы уверены?
— Да, а что?
— Артишоки.
— При чем тут артишоки? — улыбнулся Траут.
— Я встречала это слово, когда собирала досье для своего друга писателя. Круглые артишоки называются «тисл».
Глава 42
Саксон открыл дверь снимаемого им коттеджа на берегу залива и включил свет.
— Добро пожаловать в лабораторию Саксона по консервации археологических находок, — сказал он, широко улыбаясь и радушно приглашая друзей внутрь.
Все стулья и диван в душной гостиной были сдвинуты к дальней стене, освобождая пространство для большого черного мусорного бака из пластика и двух раскладных столиков для пикника, придвинутых друг к другу. На столиках виднелась стопка плотных листов бумаги, спрессованная между двумя фанерными листами.
А на диване лежал и две части амфоры. Тонкая поверхность керамической посуды была изъедена морской водой и покрыта остатками зеленых водорослей. Одна часть амфоры представляла собой почти целый сосуд, а рядом с ней лежала вторая — горловина с запечатанным верхом. Остин взял со стола слесарную ножовку и тщательно изучил крошки зеленоватой пыли на ее зубцах.
— Я вижу, ты использовал самый лучший из точных инструментов.
— Из хозяйственного магазина, — ответил Саксон и смущенно улыбнулся. — Я знаю, вы считаете меня вандалом, но смею заверить, что обладаю огромным опытом консервации археологических находок в примитивных условиях и не нуждаюсь в подсказках специалистов в этой области. Разумеется, здесь был определенный риск, но я бы мог сойти с ума, если бы пришлось слишком долго ждать, чтобы узнать, что там внутри. Я все сделал очень аккуратно.
— Я мог бы сделать то же самое, — сказал Остин, возвращая на место ножовку. — Это все равно что сказать: пациент умер, но операция прошла успешно.
Саксон широко разве руками.
— Боги древней Финикии благословили меня на это. Все прошло даже лучше, чем я предполагал. В амфоре я обнаружил почти не поврежденный свиток папируса.
— Она слишком долго лежала под водой, — заметил Завала. — В каком состоянии находился папирус?
— Вообще говоря, папирус лучше всего сохраняется в сухом, жарком климате, как, например, в Египте, однако амфора была прочно запечатана, а сам свиток плотно завернут в кожаный футляр. Я надеюсь на лучшее.
Остин приподнял крышку мусорного бака.
— Еще одно достижение хайтека?
— Это моя сверхзвуковая увлажнительная камера. Папирус стал слишком хрупким, чтобы можно было сразу развернуть его. Он просто рассыпался бы на глазах. Обычно в таких случаях его подвергают процессу увлажнения. На дно этого бака я налил немного воды, завернул свиток в толстые листы промокательной бумаги, положил его в небольшой пластиковый контейнер с проделанными в нем отверстиями и плотно закрыл крышку бака.
— И это хитроумное приспособление действительно работает?
— По крайней мере теоретически. Скоро узнаем, что из этого получилось. — Саксон посмотрел на лежавшие на столе листы фанеры.
— А это, должно быть, твой супернадувательский ионный осушитель, — не без ехидства сказал Остин.
— Когда увлажненный свиток стал более эластичным, — как ни в чем не бывало пояснил Саксон, — я развернул его и положил между листами промокательной бумаги, которая впитает лишнюю влагу. Кроме того, под прессом папирус расправится и станет доступным для изучения.
— Ты уже видел там хоть какие-то надписи? — спросил Остин.
