в погребе кваса и такую холодную, что тарелка даже покроется по ободку и снаружи мельчайшими бисеринками влаги…
Глава вторая
Бумаги, заключенные в рыжую канцелярскую папку, аккуратно подшитые, пронумерованные, расположенные в определенном порядке и именующиеся «Делом № 127», рассказывали о следующем.
В ночь с восьмого на девятое мая текущего года в селе Садовом ударом топора был убит учитель местной школы Валерьян Александрович Извалов, 51 года, участник Отечественной войны, член КПСС с 1942 года, член партийной организации расположенного в Садовом совхоза, член территориальной комиссии народного контроля. Он был убит во сне, на веранде своего дома, и не один: под топор убийцы попал и его старый друг по военному училищу и фронту, Серафим Ильич Артамонов, 55 лет, которого Извалов долгое время считал погибшим на войне и про которого лишь совсем недавно узнал из газетной заметки, случайно попавшей на глаза, что он жив и успешно трудится в одном из отдаленных районов страны, несмотря на слабое здоровье, подорванное ранениями, долгим пребыванием в немецком плену и в партизанском отряде в болотистых лесах Белоруссии. Друзья списались, условились вместе отметить День Победы, и Артамонов приехал к Извалову в Садовое как раз накануне – в конце дня восьмого мая.
Первым, кто обнаружил преступление, была соседка Изваловых – бабка Ганя, проживающая в маленькой хибарке-мазанке напротив дома учителя. В седьмом часу утра она пошла к Изваловым попросить спичек для растопки печи, как случалось ей не раз ходить и прежде с такою же или какой-либо иной нуждой. Калитка во двор к Изваловым была не заперта, дверь в сени – тоже. Бабка Ганя переступила порог, окликнула хозяев. Так как ей никто не отозвался, она сделала еще несколько шагов в глубь дома – и через полминуты, помертвевшая от страха, трясущаяся, выскочила на улицу и стала сзывать соседей.
Никогда, сколько стояло на земле Садовое, в нем не случалось преднамеренных убийств. Бывали поджоги, драки, мелкие и крупные кражи; в старое время, верно, ненароком убивали на кулачных боях, но про то уже давно и позабылось в народе. Извалова знало все село от мала до велика, – он был местный, вырос тут, всю жизнь тут работал; отец его тоже был здешним учителем, старые люди хранили о нем добрую память. Известие об убийстве Извалова переполошило все село, подняло всех на ноги. Через четверть часа на улице возле дома Извалова, во дворе, на крыльце, в сенцах толклось сотни две возбужденных сельчан; каждый высказывал предположения, строил догадки по поводу того, по какой причине могло случиться злодеяние и где искать убийцу. Когда на место происшествия прибыли председатель сельсовета и участковый уполномоченный Евстратов и навели порядок – очистили дом и двор от любопытных, – земля на усадьбе и полы в комнатах оказались безнадежно затоптанными: ни ученый криминалист, прибывший в тот же день через несколько часов из области, ни собака-ищейка не смогли уже обнаружить ни в самом доме, ни на усадьбе ничего, что навело бы на след преступников.
Жена Извалова Евгения (по паспорту – Евдокия) Васильевна, сорока лет, учительница той же школы, в которой работал Извалов, с пятнадцатилетней дочерью находилась в эту ночь в райцентре, у сестры. Сестра Евгении Васильевны, жена председателя райпотребсоюза Якова Семеныча Малахина, пригласила Изваловых провести праздничный день девятого мая у нее в доме, вместе со всей родней, и первоначально Изваловы предполагали ехать в райцентр всем семейством. Но утром восьмого с почты принесли задержавшуюся в пути телеграмму от Артамонова. В последнем своем письме он сообщил, что чувствует себя неважно, всяческие недуги одолели вдруг и он боится, как бы нездоровье не помешало ему навестить Извалова. В полученной же восьмого мая телеграмме говорилось, что хворь его отпустила и он выехал, уже в дороге и прибудет на ближайшую к Садовому станцию Поронь восьмого числа в четыре часа дня.
Извалов отправил на автобусе жену и дочь в райцентр, а сам на попутной совхозной машине поехал в другую сторону, на станцию Поронь, чтобы встретить старого друга.
Евгению Васильевну Извалову известили о происшествии по телефону. Через час она примчалась на райпотребсоюзовском газике, без дочери, в сопровождении одного лишь Якова Семеновича Малахина. В руках она держала пузырек с какой-то медицинской жидкостью и часто прикладывалась к нему носом, нюхала. В пути ей несколько раз делалось дурно.
К убитым Извалову не пустили. Они лежали на том самом месте, где застиг их топор убийцы (или убийц), – на застекленной, отгороженной от сеней дощатой переборкой веранде, на широкой деревянной кровати, в спокойных позах крепко спящих людей. Их не трогали, накрыли только простыней. Незачем было видеть Изваловой обезображенные лица мужа и его гостя. Зрелище это только повергло бы Извалову в истерику или глубокий обморок, и следствие не смогло бы получить от нее нужных показаний. Ее постарались успокоить, насколько это было возможно, дали валерьянки и, когда Извалова более или менее пришла в себя, предложили осмотреть комнаты в доме и установить – чего не хватает из вещей. Евгению Васильевну трясло от волнения. Она бегло оглядела кухню, столовую, сразу кинулась в спальню, дрожащими руками выдвинула правый верхний ящик комода, запустила под белье руки, отчаянно вскрикнула: «Деньги! Деньги! Шесть тысяч!», – пошатнулась, и, не поддержи ее стоявший рядом оперативник, она, верно, упала бы. У нее побелело лицо, закатились глаза. Пришлось поднести к ее носу пузырек, с каким она приехала, и снова накапать в стакан солидную порцию валерьянки. Придя в себя, она стала рыдать грубым мужским голосом, размазывая по лицу черную краску с ресниц, раздирая на себе прозрачную нейлоновую кофточку.
– Это Тоська! Это все Тоська, подлюка! Змея! Гадина! Это ее рук дело! – повторяла она сквозь рыдания.
Малахин, разволнованный происшествием едва ли не до такого же состояния, что и Извалова, по естественному для человека отвращению к виду крови, зрелищу насильственной смерти, идти в дом не захотел, остался на улице, в толпе народа. Он был столь потрясен гибелью родственника, что даже ни о чем не расспрашивал людей, стоял молча, обмахивая шляпой широкое, полное, в гипертонической красноте лицо. Затем, как видно, для того лишь, чтобы как-то успокоить свои находящиеся в крайнем расстройстве чувства, он отыскал себе занятие – стал бродить по двору, забрел в малинник и принялся подправлять колкие, спутанные, еще совсем почти голые прутья, которые Извалов, отдававший весною свое внимание в первую очередь фруктовым деревьям, не успел подрезать.
Итак, стала понятна цель убийства: ограбление, деньги. Из дальнейших расспросов выяснилось, что неделю назад Извалов получил из областного города открытку, в которой торгующий автомобилями магазин извещал его, что очередь на приобретение «Волги» подошла и он может приехать, внести деньги и забрать машину. Несколько дней Извалов раздумывал: покупать? не покупать? Желание иметь «Волгу» уже пригасло в нем за то время, пока он состоял на очереди, деньги надо было платить немалые, – отдать почти все, что было скоплено им в течение многих лет. Жена была против покупки, считала это блажью, баловством. Извалов не механик, в технике не силен, смотреть за машиной как нужно не сумеет; через год-другой машина изломается на районном бездорожье, за нее тогда и полцены не дадут… Уж лучше купить для дочери рояль взамен старенького, разбитого пианино, – дочь учится в музыкальной школе, у нее отличные способности, хороший инструмент ей необходим. А еще лучше – совсем ни на что не тратиться, беречь деньги про черный день, – мало ли что может случиться впереди.
Извалов был человек спокойный, покладистый, в семейных делах подчинялся своей пышнотелой, громкоголосой жене, не смущавшейся в ссоре или споре ввернуть крепкое мужское словечко, нашуметь сверх меры, лишь бы настоять на своем, пересилить мужа. Чаще всего она, действительно, пересиливала, но порою, в делах, которые ему казались особенно важными, он оказывал жене сопротивление и неожиданно обнаруживал при этом волю, непреклонность, даже упрямство, и тогда Евгения Васильевна уже не могла ничем его перебороть. В нем оживал командир-фронтовик, действующий по железной военной формуле, категорически и бесповоротно: раз решено, значит, будет сделано – и точка, никаких разговоров!
Несмотря на сопротивление жены, Извалов все-таки решил купить «Волгу». Он преподавал географию и историю, увлекался своими предметами, часто размышлял, как сделать преподавание их еще более интересным, содержательным, ярким; давней его мечтой было попутешествовать по стране во время летних отпусков, поездить не спеша, все внимательно разглядывая, фотографируя, зарисовывая, побывать во всех наиболее примечательных, связанных с историей России местах – в Угличе, в Суздале, Ростове Великом, на поле Куликовской битвы, в Новгороде, Пскове… Да мало ли где можно побывать, если будет свое собственное, современное, надежное и удобное средство передвижения! На Кавказ, например, поехать, посмотреть на горные хребты, на Эльбрус. Он ведь не видел ни Кавказа, ни Крыма, хотя прожил уже
