— У Коуди три сына, — улыбнулся Хобсон. — Одного из них вы увидите сегодня. Твой друг Сэлфридж организовал небольшой заговор. Один из вождей кочевников, которые прибудут на встречу, должен будет убить тебя. Я сам не смогу помешать ему, но это сделает Коуди. Тебе придется подыграть ему. Не подавай виду, что ждешь беду. Когда войдет Коуди, вожди будут весьма поражены.
— Не лучше ли было не говорить Беркхальтеру, что его ждет? — сказал Хит.
— Нет. По двум причинам. Он может читать мысли кочевников — я разрешаю ему использовать этот козырь — и он должен действовать заодно с Коуди. Хорошо, Беркхальтер?
— Да, — кивнул консул.
— Тогда я исчезаю, — Хобсон поднялся, продолжая улыбаться. Счастливо.
— Подожди минуту, — сказал Хит. — Что насчет Сэлфриджа?
— Не убивайте его. Ни один из вас. Вы знаете, что ни один Болди не должен сражаться на дуэли с обыкновенным человеком.
Беркхальтер почти не слушал его. Он знал, что должен сказать о мысли, так поразившей его в сознании Барбары Пелл, и оттягивал момент, когда ему придется назвать ее ненавистное имя, и тем самым достаточно широко открыть ворота своих мыслей, впустив туда ее образ, восхитительный образ, восхитительной изящное тело, яркое опасное и безумное сознание…
— Недавно я видел в городе одного из параноиков, — сказал он. Барбара Пелл. Мерзкое создание эта женщина. Она позволила уловить кое-что из их планов. Закрылась слишком быстро, чтобы я смог выудить много, но ты можешь это обдумать. Мне показалось, они готовы к чему-то, что должно произойти в ближайшее время.
Хобсон улыбнулся.
— Спасибо. Мы понаблюдаем за ними. И за женщиной. Что ж, все в порядке. Счастливо.
Он вышел. Беркхальтер и Хит посмотрели друг на друга.
Немой не спеша шел по тропинке вниз, к поселению. Рот его был сложен для свиста, пухлые щеки дрожали. Пройдя мимо высокой ели, он внезапно выхватил кинжал и бросился за дерево. Прятавшийся там человек был захвачен врасплох. Сталь безошибочно нашла цель. Перед смертью параноик успел послать лишь мысленный отчаянный крик.
Хобсон вытер свой кинжал и пошел дальше. Под плотно пригнанным коричневым париком заработал сделанный в виде облегающей шапочки аппарат. Ни Болди, ни телепат не могли получить сигналы, которые сейчас принимал и отправлял Хобсон.
— Они знают, что я здесь.
— Иногда им это удается, — ответил беззвучный собеседник. — Они не могут уловить модулированную частоту шлемов, но способны заметить защиту. И все же, пока ни один из них не знает, почему…
— Я только что убил одного.
— Одним негодяем меньше, — донесся холодный удовлетворенный ответ. Я думаю, мне лучше некоторое время побыть здесь. Параноики прибывают. И Хит, и Беркхальтер думают так. Возможно, есть какой-то план, который я пока не смог прочитать; параноики думают о нем только на своем диапазоне.
— Тогда оставайся. Держи связь. Что с Беркхальтером?
— Как мы и подозревали. Он влюблен в параноика Барбару Пелл. Но он об этом не знает.
Потрясенное отвращение и, вместе с тем, неохотная симпатия были в ответной мысли.
— Я не помню, чтобы подобное случалось прежде. Он может читать ее мысли; знает, что она параноик…
Хобсон улыбнулся.
— Если бы он разобрался в своих чувствах, это его бы сильно расстроило, Джерри. Очевидно, ты выбрал не того человека для этой работы.
— Это не похоже на Беркхальтера. Он всегда жил очень уединенно, но характер его больше чем безупречен. Его склонность к сопереживанию была очень высока. И он полгода изучал социологию в Новом Йеле.
— Он изучал ее, но так и остался далек от нее. Он знает Барбару Пелл всего шесть недель. Он влюблен в нее.
— Но как — даже подсознательно? Болди инстинктивно ненавидят и не доверяют параноикам.
Хобсон достиг предместий Секвойи и продолжал идти мимо сделанной в виде террасы площадки, на которой стояли на отшибе блоки электростанции.
— Так что это извращение, — сказал он другому Немому. — некоторых мужчин привлекают отвратительные женщины. С этим не поспоришь. Беркхальтер влюбился в параноика, и я молю небо, чтобы он никогда этого не осознал. Он может покончить с собой. Или может что-нибудь произойти. Это… — Его мысль двигалась с некоторым напором. — Это самая опасная ситуация, с какой когда-либо сталкивались Болди. Скорее всего, никто не придал значения словам Сэлфриджа, но ущерб нанесен. Люди слышали. А обыкновенные люди всегда не доверяли нам. Если будет взрыв, мы автоматически окажемся козлами отпущения.
— Каким образом, Бен?
— В Секвойе может начаться погром.
Раз уж шахматная партия началась, то остановить ее было невозможно. Это долго копилось. Параноики, извращенная ветвь параллельной телепатической мутации, не были безумны; это была психоневротическая патология. У них имелось одно-единственное заблуждение. Они были высшей расой. На этом фундаменте они выстроили доктрину всепланетного саботажа.
Обыкновенных людей было больше, и бороться с процветавшей во времена децентрализацией техникой параноики не могли. Но если бы культура обыкновенных людей ослабла, разрушилась…
Убийства, искусно замаскированные под дуэли или несчастные случаи; тайные диверсии во многих отраслях, от инженерного до издательского дела; пропаганда, осторожно распространенная в нужных местах — и цивилизация должна была идти к своей гибели, если бы не одно препятствие.
Настоящие Болди сражались за более древнюю расу. Им приходилось делать это. Они, в отличие от ослепленных параноиков, знали, что стоит обыкновенным людям догадаться об этой шахматной партии, ничто не сможет остановить всемирный погром.
У параноиков пока что имелось одно преимущество — секретный диапазон, на котором они могли телепатически общаться, не поддающаяся перехвату длина волны. Тогда ученые Болди разработали кодирующие шлемы, с высокочастотной модуляцией, которая была так же неуловима. Пока Болди носил под париком шлем, его мысли могли быть прочитаны только другим Немым.
Так теперь называлась та маленькая тесная группа истребителей, поклявшихся полностью уничтожить параноиков — по сути, тайная полиция, никогда не снимающая шлемов, согласившихся оторваться от общего ментального единства, которое играло такую важную роль в психической жизни расы Болди.
Они добровольно отказались от большей части своего наследия. Любопытный парадокс заключался в том, что только жестко ограничивая свою телепатическую силу, эти несколько Болди могли применить свое оружие против параноиков. Они боролись за то время, когда наступит всеобщее объединение, когда основная мутация станет достаточно сильной численно, чтобы не было необходимости в ментальных барьерах и психических эмбарго.
Между тем, будучи самыми могущественными из расы Болди, они лишь отчасти могли постичь то нежное удовольствие ментальных Общих Кругов, когда сотня или тысяча разумов сливались в глубинах вечного мира, доступного лишь телепатам.
Они были нищими в бархате.
Беркхальтер неожиданно спросил:
— Что с тобой, Дюк?
Хит не шелохнулся.
— Ничего.
— Не стоит так говорить. Твои мысли похожи на зыбучий песок.
— Возможно, — сказал Хит. — Дело в том, что мне нужен отдых. Я люблю эту работу, но иногда она
