разобрать в нестройной мелодии мыслей, окруживших госпиталь, отдельные аккорды.
— Пациенты, — сказал он. — Да?
Хит нахмурился и нажал кнопку.
— Фернальд? Раздайте успокоительное… — Он дал краткие рекомендации, выключил селектор и поднялся. — Многие пациенты слишком чувствительны, сказал он Хобсону. — Может возникнуть паника. Ты чувствуешь депрессию… он быстро создал мысленный образ. — Пожалуй, ему лучше сделать укол. И заодно проверить всех буйных. — Но он все еще чего-то ждал.
Неподвижный Хобсон смотрел в окно. Через некоторое время он кивнул.
— Вот и последний. Теперь все Наши здесь. В Секвойе остались только обыкновенные люди и параноики.
Беркхальтер передернул плечами.
— Ты что-нибудь придумал?
— Даже если так, я все равно бы не сказал тебе, ты же знаешь. Твои мысли могут читать параноики.
Что ж, это действительно так. Беркхальтер думал о Барбаре Пелл, которая сейчас забаррикадировалась на электростанции или на одной из вертолетных площадок города. Странное стесненное чувство шевельнулось в нем. Он почувствовал внимательный взгляд Хобсона.
— Среди Болди не бывает добровольцев, — сказал Немой. — Никто не спрашивал тебя: хочешь ли ты быть втянутым в кризис, или нет. Да и меня тоже. Но когда рождается Болди, он автоматически принимает на себя опасную обязанность и остается готовым к мгновенной мобилизации. Так случилось, что кризис произошел в Секвойе.
— Это должно было где-то случиться. Рано или поздно.
— Верно. Быть Немым, кстати, нелегко. Мы полностью отрезаны. Мы никогда не испытываем на себе действие полного Общего Круга. Мы можем полно общаться только с другими Немыми. Для нас не существует отставки. Даже другому Болди Немой не мог открыть само существование Шлема.
— Мне кажется, наша мутация могла бы подождать еще тысячу лет, сказал Беркхальтер. — Мы опередили свое время.
— Нет. Но за все надо платить. Бомбы, кстати, были плодом знания. Если бы человек по-иному распорядился атомной энергией, телепатическая мутация прошла бы полный период созревания. И телепаты никогда бы не появились прежде, чем планета была готова встретить их. Или почти готова, — поправился он. — Но мы бы ни за что не получили в наследство весь этот хаос.
— Я виню в этом параноиков, — сказал Беркхальтер. — И… в некоторой степени… себя.
— Ты ни в чем не виноват.
Болди поморщился.
— Думаю, что виноват, Хобсон. Кто ускорил кризис?
— Сэлфридж, — Хобсон наблюдал.
— Барбара Пелл, — сказал Беркхальтер. — Она убила Фреда Сэлфриджа. Она не давала мне покоя с тех пор, как я прибыл в Секвойю.
— По-твоему, она убила Сэлфриджа, чтобы досадить тебе? Это бессмыслица.
— Мне кажется, это входило в основной план параноиков. Но это совпадало и с ее желанием. Она не могла подобраться ко мне, пока я был консулом. Но где теперь консульство?
Круглое лицо Хобсона было очень серьезным. Вошел врач-Болди, предложил успокоительное, и оба молча проглотили барбитурат. Хобсон отошел к окну, наблюдая за факельным шествием со стороны деревни. Голос его стал глухим.
— Идут, — сказал он. — Слушай.
Они стояли в тишине, а далекие крики становились все громче. Ближе и громче. Беркхальтер подошел к Хобсону. Город сейчас казался пылающим буйством факелов, и река огня текла вверх по извилистой дорожке к госпиталю.
— Они могут ворваться? — спросил кто-то приглушенным голосом.
Хит пожал плечами.
— Да. Рано или поздно.
— Что мы можем сделать? — немного истерически спросил фельдшер.
— Они, конечно, рассчитывают на численное превосходство, сказал Хобсон. — Этого у них хватает. Я полагаю, оружия у них нет — если не считать кинжалов. — Но для того, что они, похоже, собираются сделать, оружие им не нужно.
На мгновение в комнате воцарилось молчание. Потом Хит слабым голосом спросил:
— Что они думают?..
Немой кивнул в сторону окна.
— Смотри.
Все бросились к окну. Заглядывая друг другу через плечо, мужчины из комнаты смотрели на уходящую вниз по склону дорогу, видя авангард толпы настолько близко, что можно было уже различить отдельные факелы и первые ряды перекошенных в крике лиц. Отвратительных, ослепленных ненавистью и желанием убивать.
Вновь послышался голос Хобсона — бесстрастный, словно грозящая катастрофа уже миновала.
— У нас готов ответ, вы видите — мы знаем об этом. Но есть еще одна проблема, которую я никак не могу решить. И может быть, она самая важная. — Он посмотрел в затылок Беркхальтеру. Беркхальтер смотрел на дорогу. Внезапно он подался вперед и сказал:
— Смотрите! Там, в лесу — что это? Что-то движется… люди? Слушайте… что это?
Никто не обращал на это внимания, пока он не произнес первые несколько слов, хотя теперь это видели все. Все произошло очень быстро. Еще мгновение толпа неуправляемо двигалась по дороге, а затем из-за деревьев из-за деревьев показалась плотная колонна темных фигур. И, перекрывая хриплый крик толпы, послышался свирепый вой, от которого кровь стыла в жилах.
Это был пронзительный фальцет Клича Повстанцев, что две сотни лет назад эхом звенел над кровавыми полями битв Гражданской войны, катился на запад вслед за подавляемыми бунтами, становясь кличем ковбоев. После Взрыва его несли по стране неукротимые великаны, не признававшие единообразия городской жизни. Теперь это был клич кочевников.
Из окна госпиталя зрители наблюдали за всем этим, словно все это разыгрывалось на залитой светом сцене.
Из темноты выступили люди, одетые в оленьи шкуры. Свет факелов отражался от длинных клинков их оружия, от наконечников стрел, наложенных на натянутые луки. Дикий, звенящий, устрашающий клич рос и опадал, подавляя беспорядочные крики толпы.
Одетые в шкуры ряды сомкнулись вокруг толпы, заключая ее в кольцо. Горожане стали постепенно сбиваться в кучу, пока огромная беспорядочная толпа не превратилась в плотный неровный круг, оцепленный лесными людьми. Слышались крики горожан: «Смерть им! Смерть им всем!» — и эти беспорядочные вопли яростно пробивались сквозь накатывающийся волнами клич кочевников, но через пару минут уже можно было с уверенностью сказать, за кем останется победа.
Не то, чтобы обошлось совсем без драки. Людям по краям толпа приходилось что-то делать. Они и делали — или пытались. Когда одежды из шкур сдвинулись, возникло что-то слегка большее, чем обычная драка.
— Ведь это же всего-навсего горожане, — спокойно сказал Хобсон, словно лектор, объясняющий какие-то сцены из старых кинохроник. — Вам никогда не приходило в голову, насколько полно умерла профессия воина со времен Взрыва? Перед вами единственные солдаты, оставшиеся в мире к сегодняшнему дню. — Он кивнул на ряды кочевников, но никто не заметил его движения. Они с недоверчивым напряжением людей, получившим отсрочку, наблюдали за тем, как умело кочевники обращались с толпой, которая буквально на глазах превращалась в неорганизованный сброд по мере того, как таинственным образом из них улетучивался безымянный, могущественный, страшный дух, сплачивающий их в стаю.
Все, что потребовалось — это превосходящая сила, высшая уверенность, угроза оружия в более умелых руках. На протяжении четырех поколений такими были лесные люди, чьи предки никогда не знали, что такое война. Четыре поколения кочевников жили лишь благодаря непрекращающейся войне, которую
