грозного вида, разгоряченный, словно от долгой погони. Всадник приветствовал их, они отвечали тем же. Он спросил, куда и откуда они держат путь, и все трое отвечали, что идут из Лотарингии и прилежащих мест и хотят, если будет на то божья воля, попасть в Рим. «В таком случае, – говорит верховой, – сделайте милость, ответьте мне без утайки на мой вопрос». – «Извольте. Ежели что знаем, не утаим». – «Дело вот в чем, господа, – говорит этот мошенник. – Я скачу прямо из Рима, а вы, коли не лжете, как раз идете туда. Так вот, скажите по совести, не попадался ли вам в пути невысокий человечек, пробирается он, должно быть, тайком да крадком и держится в стороне от дороги». И описал им, как он выглядит и во что одет.
На это тот, что назвался марвильцем, – а на самом деле, как вскоре выяснилось, они с верховым были сообщниками, но притворялись, будто не знают друг Друга, – отвечал за всех: «Видит бог, мы не встречали никого, кто бы походил на ваше описание наружностью или одежкой». А затем спросил, на что ему нужен этот человек и не украл ли он чего-нибудь. Сначала всадник не пожелал ничего объяснять, делая вид, что ему недосуг и он ужасно спешит, а только попросил у путников письменные принадлежности и тут же написал несколько депеш: одну – в Павию, другую – в Милан, третью – в Алессандрию[52] Пьемонтскую, – словом, по одной на каждую заставу. Покончив с этим, он собрался продолжать путь, но лжемарвилец, знавший всю комедию наперед, удержал его и стал снова упрашивать, чтобы тот открыл им, что же сделал человек, которого он ищет, дабы они остереглись, если встреча с ним опасна. Второй плут, тоже мастер своего дела и тоже знавший роль назубок, заставил долго себя упрашивать, прежде чем рассказал наконец, что он и еще десяток таких же гонцов разосланы римскими кардиналами на поиски того человека, о котором он их расспрашивал. «Это, – сказал он, – беглый вор. Вы, верно, знаете, что недавно скончался наш папа Павел, упокой господи его душу. Так вот был у него слуга по имени Яков. И этот Яков украл из казны покойного папы драгоценный камень, которому нет цены: он испускает свет во тьме, излечивает от подагры, помогает от любого яда и хранит своего владельца от всяких прочих хворей и напастей. Кто хоть раз этот камень видел, того не возьмет ни вода, ни огонь, ни иная стихия. Потому и ценится он так высоко, а попади он ненароком кому-нибудь в руки, хоть бы, к примеру, вам, и стоит вам лишь заикнуться об этом, так уж можете смело рассчитывать на любую награду за него, и нет такого бенефиция, который не пожаловала бы вам курия по первой же вашей просьбе, сделают вас, кем захотите: канониками, епископами, приорами или еще кем. Но самое главное вот что: мало найти того, кто владеет камнем, надо еще, чтобы он отдал его по доброй воле, или продал, или на что- нибудь обменял. Если же отнять камень силой, он, говорят, непременно потеряет все свои чудесные свойства». Путники задали гонцу еще много вопросов, и он на все ответил, а затем распростился с ними и ускакал прочь.
Когда он скрылся из виду, лжемарвилец стал говорить мессиру Николю, который, как было сказано, тогда еще не имел места, и его приятелю, что не следует принимать на веру россказни первого встречного. «И вообще, – прибавил он, – было бы настоящим чудом, если бы этот камень вправду обладал такими достоинствами, как говорят; хотя, впрочем, я слышал о нем и прежде, когда жил в Риме, и он будто бы в самом деле невесть сколько стоит. Вот бы нам с вами найти его – получили бы все что душе угодно, еще прежде чем воротимся домой. Ума не приложу, как это можно было ухитриться украсть такое сокровище!» – «А ведь правда, будь я неладен! – воскликнул мессир Никель, не почуявший, как и его приятель, никакого подвоха. – Дело это непростое, зато и добыча изрядная. Дал бы бог нам завладеть этим камешком, не согрешив. Аминь!» – «Да уж верно, вора скоро поймают, никуда ему не деться, – сказал другой клирик. – Видели же, как тот гонец написал на все заставы, а таких, как он, целый десяток, и все идут по следу».
В таких разговорах прошел весь день и половина следующего, трое спутников продолжали свой путь в Рим. Если же приятели заговаривали о другом, лжемарвилец тут же снова заводил речь о камне и о чудесах, которые он сулит своему хозяину.
Наконец они поравнялись с высокой живой изгородью и увидели, что с другой стороны кустарника – а он был весьма густой – идет человек невысокого роста, по всем приметам похожий на описание гонца, и идет он крадучись, не выходя на дорогу. Марвилец увидал его первым и показал товарищам. «Смотрите, господа, – сказал он, – он избегает дороги и как будто чего-то опасается. Уж не тот ли это, кого искал давешний верховой?» – «Провалиться мне на этом месте, так оно и есть», – сказал мессир Николь. «В самом деле, у него испуганный вид, – сказал его приятель. – Надо бы его порасспросить». – «Вот я и говорю!» Принялись они звать незнакомца, но он не откликнулся, а только припустил еще быстрее вперед, так что они еще больше уверились, что это и есть похититель бесценного камня. Тогда они бросились за ним вдогонку и скоро настигли. Лжемарвилец крикнул: «Эй, постой!» – и беглец, на вид бедняк в плохонькой одежонке, притворно трясясь от страха, повернулся к ним, снял шапку и, почтительно поклонившись, спросил, что им угодно. «Нам угодно поговорить с тобой, подойди ближе, – суровым голосом сказал марвилец. – Отвечай, да только не ври, откуда ты и куда идешь». – «Я бедный человек, сударь, иду из Рима искать удачи». – «А скажи-ка мне, – говорит марвилец, – у кого ты служил в Риме?» – «У одного кардинала, – отвечает бедняга. – «Лживый твой язык! – говорит тот. – Ведь я тебя отлично знаю. Говори правду и не пытайся лгать». – «Простите, монсеньор, не гневайтесь, – заныл беглец, – я действительно служил у папы, а теперь отпустите меня, бога ради, и я пойду своей дорогой». Каждый раз, ответив на вопрос, мошенник делал вид, будто порывается уйти, а лжемарвилец как будто удерживал его и продолжал расспрашивать.
Наконец он спросил, как зовут этого несчастного, а тот, ловкий притворщик, бросился на колени, прося пощады, но ни в какую не называя своего имени. «Все равно, черт побери, мы дознаемся! – вскричал допросчик. – Лучше говори сам, да поскорее!» – «Горе мне, монсеньор, – простонал плут. – Сжальтесь надо мной, меня зовут Яков». – «Яков? Ага, негодяй, ты-то нам и нужен! А ну, показывай камень, который ты украл из папской казны, а не покажешь – конец тебе». – «Отпустите меня, сжальтесь, Христа ради, я простой бедняк!» – «Будь я проклят! – говорит марвилец. – Или ты выложишь всю правду, или прощайся с жизнью!» – «О, помилуйте, добрые господа! – причитает Яков. – Делайте со мной, что хотите, воля ваша!» С этими словами он разрыдался, повалился на землю и заломил руки, прикидываясь, будто его бьет дрожь. «Ну вот что, – говорит марвилец, – встань-ка и покажи нам добром свой камень, не бойся, мы не станем его у тебя отнимать, а дадим за него хорошую цену». – «Горе мне! – снова запричитал Яков. – Правда ваша, этот камень у меня, но я его ни за что не продам, хоть убейте. Берите все, что у меня есть, только не камень, и отпустите меня!» – «Э, нет, Яков, так не пойдет. Ты, видно, ничего не понял, а потому поразмысли-ка хорошенько», – сказал марвилец.
Засим он взял мессира Николя и его приятеля за руки и отвел в сторону, а уж они были рады- радешеньки, что нашли камень, надеясь получить за него щедрое вознаграждение. «Любезные друзья, – говорит им третий спутник, – вот какую удачу послали нам нынче бог и счастливый случай. Давайте подумаем, как нам поступить. Вы ведь помните, что говорил тот гонец: если камень отнять силой, он потеряет чудодейственную силу. Разумеется, нам ничего не стоит забрать его, но, по-моему, лучше уговорить этого человека и купить камень за любую цену – словом, поладить миром, лишь бы только сохранить волшебную силу камня. Правда, при мне денег не много, всего два золотых экю да кое-какая мелочь, но если этого окажется мало, чтобы составить мою долю, и если вы при деньгах, я попрошу вас одолжить мне еще. А я обещаю вернуть долг, как только мы придем в Болонью – там у меня живет богатый родственник, который ссудит меня деньгами и к тому же наверняка не отпустит нас голодными. Если же вы мне не доверяете, сделаем так: пусть тот, кто вложит за камень большую долю, держит его у себя до самого Рима». Николю Соважу и его приятелю это предложение пришлось по душе, и друг Николя сказал, что даст три золотых экю, а он сам раскошелился на шесть рейнских флоринов,[53] желая, чтобы камень достался ему.
Порешив на этом, они снова приступили к Якову, и Лжемарвилец заговорил так: «Душа моя Яков, ты, конечно, понимаешь, что мы могли бы, если б захотели, отнять у тебя камень, но мы этого не хотим; однако если ты не перестанешь упрямиться и не согласишься продать камень, у нас не останется иного выхода. Пораскинь-ка умом и, мой тебе совет, соглашайся продать камень добром, не дожидаясь, пока у тебя его отнимут силой, а то как бы не пришлось тебе худо. Согласишься – получишь два золотых экю от меня, три – от этого господина и шесть золотых флоринов – от другого. Ну что, довольно тебе этого?» Яков же в ответ твердит, что не продаст камень, пусть его хоть на кусочки режут. Не такой, мол, это камень, чтобы его продавать за гроши. И снова давай рыдать и стенать, да так, будто вот-вот умрет. Марвилец притворился, будто ужасно сердит, и говорит ему: «Не продашь камень, так мы и сами его возьмем, а с тобой расправимся и никто знать не будет, куда ты подевался». Снова отвел он в сторонку Николя с приятелем и говорит им:
