не могло служить достаточной защитой.
В глазах моего друга вспыхнула ярость.
— Довольно, — хрипло проговорил он. — Оставь Лалангамену в покое.
— Я бы и сам хотел, — сказал Крошка, — да ты мне все время напоминаешь. Это и еще выдумки, будто ты был игроком. Если не можешь доказать последнее, как же мне верить твоим россказням о Лалангамене?
На лбу Клея выступили вены, но он сдержался.
— Я говорил тысячу раз, — процедил он сквозь зубы. — Такие деньги не держатся в кармане. Когда- нибудь ты в этом убедишься.
— Слова! — пренебрежительно бросил Крошка. — Одни слова.
На секунду Клей застыл, не дыша, бледный как смерть. Не знаю, понимал ли опасность Крошка, но я тоже затаил дыхание, пока грудь Клея не поднялась. Он резко повернулся и вышел из кают-компании. Его шаги замерли в коридоре, ведущем к спальному отсеку.
Позже я застал Крошку одного в камбузе, где он готовил себе бутерброд. Он поднял голову, удивленный и настороженный.
— О, привет, Морт, — сказал он, искусно имитируя беззаботность. — В чем дело?
— В тебе. Напрашиваешься на драку с Клеем?
— Нет, — промычал он с полным ртом. — Не сказал бы.
— Ну так ты ее получишь.
— Послушай, Морт, — произнес он и замолчал, пока не проглотил последний кусок. — Тебе не кажется, что Клей достаточно вырос, чтобы присматривать за собой?
Я почувствовал, как по всему телу пробежала волна возбуждения. Наверное, возбуждение отразилось и на моем лице, потому что Крошка, который сидел на краю стола, торопливо встал на ноги.
— Полегче, Морт, — сказал он. — Я не имел в виду ничего обидного.
Я взял себя в руки и ответил как мог спокойнее:
— Клей гораздо опытнее тебя. Советую оставить его в покое.
— Боишься за него?
— Нет, — сказал я. — Боюсь за тебя.
Крошка внезапно рассмеялся, едва не подавившись очередным куском.
— Теперь понимаю. По-твоему, я слишком молод, чтобы отвечать за себя.
— Ты недалек от истины. Я хочу, чтобы ты выслушал мое мнение, и можешь не говорить, прав я или нет, — мне будет ясно без слов.
— Оставь свое мнение при себе, — сказал он, покраснев. — Я не нуждаюсь в нравоучениях.
— Нет уж, тебе придется выслушать, потому что это касается нас всех. Ты завербовался, ожидая романтики и славы, а вместо этого столкнулся с однообразием и скукой.
Он усмехнулся.
— Теперь ты скажешь, что я стараюсь развлекаться за счет Клея, так?
— Клей достаточно опытен, чтобы выносить однообразие и скуку. Кроме того, он научился жить в мире с людьми и самим собой. Ему не приходится доказывать свое превосходство, унижая всех подряд.
Крошка отхлебнул кофе
— А я, значит, унижаю?
— Ты... Ты — как и вся молодежь. Испытываете свои способности, ищете свое место... И, найдя, успокаиваетесь — взрослеете. За исключением некоторых. Я думаю, что ты рано или поздно повзрослеешь. И чем скорее ты перестанешь утверждаться за счет других, тем лучше для тебя и для нас.
— А если не перестану? — вскинулся Крошка.
— К сожалению, это не колледж на Земле и не какая-нибудь тихая родная планета, где злые насмешки и издевательства вызовут просто досаду или раздражение. На станции некуда скрыться. Если шутник не видит опасности в своей забаве и не прекращает ее, то объект шуток терпит, сколько хватает сил... а потом что-нибудь случается.
— Значит, ты все-таки беспокоишься о Клее.
— Да пойми же наконец! Клей — настоящий мужчина, у него за плечами еще не такое. А у тебя... Если кто-нибудь и пострадает, то это ты!
Он засмеялся и вышел в коридор, громко хлопнув дверью. Я позволил ему уйти. Какой смысл продолжать обманывать, если всем видно, что это ложь.
На следующий день прилетел хиксаброд. Его звали Дор Лассое. Типичный представитель своей расы, выше самого высокого из нас на полголовы, с зеленоватой кожей и бесстрастным собачьим лицом.
Он прибыл во время моей вахты, а когда я освободился, его уже встретили и проводили в каюту.
Но я все же пошел к нему в слабой надежде, что у нас найдутся общие знакомые. И его, и мой народы довольно малочисленны, так что такая возможность в принципе была. И, подобно Клею, я томился тоской по дому.
— Простите, хиксаброд... — начал я, входя в его каюту, и осекся.
В каюте сидел Крошка. Он посмотрел на меня со странным выражением.
— Ты говоришь на их языке? — недоверчиво спросил он.
Я кивнул. Денебский Конфликт многое тогда мне дал.
Справившись с удивлением, я задал свой вопрос, и хиксаброд покачал головой.
Что ж, это был выстрел наугад. Ну конечно, откуда он мог знать нашего переводчика во время Денебского Конфликта? У хиксабродов нет привычной нам системы семьи. Имена свои они принимают в честь любимых или почитаемых старших. Я вежливо поклонился и вышел.
И только потом мне пришло в голову — о чем Крошка мог беседовать с хиксабродом?
Признаться, я и в самом деле беспокоился. Так как мой блеф с Крошкой не удался, я решил переговорить с самим Клеем. Какое-то время ждал подходящего случая, но с момента последней стычки с Крошкой Клей держался своей каюты. Наконец я воспользовался каким-то предлогом и отправился к нему.
Клей был погружен в чтение. Странно было видеть этого высокого, еще сильного человека в стариковской пижаме. Прикрывая глаза тонкими гибкими пальцами, он склонился над мерцающим экраном. Когда я вошел, он поднял голову, и я увидел на его лице знакомую улыбку, ставшую мне привычной за четыре года совместной службы.
— Что это? — поинтересовался я, кивнув на проектор.
— Плохой роман, — улыбаясь, ответил Клей, — скверного писателя. Но и тот, и другой — тарсусианские.
Я сел на выдвинутый стул.
— Не возражаешь, если я буду говорить без обиняков?
— Давай, — подбодрил он.
— Крошка, — прямо сказал я, — и ты. Так больше продолжаться не может.
— А что ты предлагаешь?
— Две вещи. И прошу хорошенько подумать над каждой, прежде чем отвечать. Во— первых, мы можем собрать необходимое большинство, то есть девять десятых голосов, и убрать его со станции как не ужившегося.
Клей медленно покачал головой.
— Нет, Морт.
— Мне кажется, я сумею собрать подписи, — возразил я. — Все от него устали.
— Ты же знаешь, что дело не в этом, — сказал Клей. — После такой петиции его загонят в какую- нибудь дыру, там он попадет в еще худший переплет и загубит свою жизнь. Он будет ненавидеть нас до конца своих дней.
— Что с того? Поделом ему.
— Я тарсусианин, и мне это небезразлично. Нет, я не согласен.
— Хорошо, — сказал я. — В таком случае второй вариант. У тебя есть почти половина суммы, чтобы выкупиться. За эти годы и у меня кое-что скопилось. Кроме того, я переведу на тебя заработок за
