У него на столе, как всегда, был образцовый порядок. Каждый предмет стоял на своем месте. Карточки с заметками были сложены одна возле другой, в строжайшем порядке, и кончики прекрасно отточенных карандашей выглядывали из цилиндрических целлулоидных стаканов.
Ученый казался очень нервным. Он не отвечал на вопросы, по временам покачивал головой и вытирал высокий лоб платком. Следя за красной линией, проходящей по чертежу, он бормотал сквозь зубы:
— И сколько сюрпризов нас еще ожидает! Сколько!
И опять принимался за таблицы дифференциальных исчислений.[24]
Матей Бутару, Вирджил Чернат и радист обсуждали ремонт “Чайки”, в котором она нуждалась для будущей экспедиции.
— Так, значит, мы договорились! — сказал Матей на прощание. — Необходимы новые гусеницы, надо пополнить пневматические лодки и соорудить инструменты и аппараты, которые нам пришлось оставить на Венере. Наш труд будет гораздо легче, так как за наше отсутствие товарищ Динкэ каптировал внутреннюю радиоактивную энергию Коперника и провел ее на наш маленький завод. У нас впереди много работы. Мы мобилизуем весь наш коллектив до конца приготовлений. Нам остается только три месяца до новой экспедиции, и надо поторопиться, так как в зоне, находящейся в непосредственной близости к Солнцу, нам вряд ли удастся развернуть какую бы то ни было деятельность.
Послышался звук гонга, а вслед за тем — голос повара, сзывавшего всех к столу.
Обед был как-то особенно вкусен, и путешественники ели с большим аппетитом. Сегодня к столу были первый раз поданы съедобные луковицы одного растения, вывезенного с Венеры и разводимого здесь в теплице.
— Браво, товарищ Динкэ, — воскликнул Матей. — Я должен признаться, что вам действительно удается скрасить нашу жизнь. А кроме того, вы действительно новатор!
Все поздравляли и хвалили Динкэ, а профессор Добре провозгласил здравицу в честь его.
Только Прекуп остался в стороне и с некоторым раздражением наблюдал эту сцену-
Наконец, он сказал полушутливо, полусердито:
— Вот вы хвалите и превозносите до небес этого… “алхимика”. Что же такое делает этот Аполодор- Помидор? Он о своей лаборатории, почитай, что и думать забыл; знай, варит и жарит, — брюшко растит! Как будто невесть какая мудрость бросить в кастрюлю несколько кореньев, поставить их на эту плиту с инфракрасными излучениями, которая, можно сказать, сама варит, и потом — сиди себе и жди, чтобы сварилось! — Он на минуту остановился передохнуть, а затем продолжал более напыщенным голосом: — Нет, настоящее ремесло, и ремесло высшей квалификации, как например, радиотелеграфиста, специализированного в передачах на далекое расстояние, никак не ценится…
Он замолчал и сидел сердито уставившись в свою тарелку.
— Я надеюсь, что ты шутишь, мой милый, обратился к нему Матей. — Меня очень удивляет, что ты не знаешь, что каждая профессия имеет свое значение, и если товарища Динкэ хвалили, это еще не значит, что никто не замечает твоей работы.
Не подымая даже голову, Прекуп пробормотал что-то.
Поведение радиста вывело из терпения Динкэ. Лицо его побагровело. Бросив Прекупу убийственный взгляд, он прошипел:
— Ничего, есть у меня лекарство от таких глупых выходок! — ив два скачка исчез за дверью.
Но скоро он вернулся, неся на подносе миски, в которых находился прекрасный мясной соус с помидорами. Все с аппетитом начали есть. Один только радист некоторое время сидел, не притрагиваясь к еде, пока аппетитный запах кушанья не побудил его взять на вилку хороший кусок мяса. Но едва он положил его в рот, как в ту же минуту вскочил, как ошпаренный. Лицо его побагровело, он страшно выпучил глаза, из которых лились крупные слезы, стекавшие по щекам, отчаянно закашлялся и никак не мог прийти в себя.
Аполодор Динкэ смеялся до упаду. Его большое тяжелое тело так и тряслось от смеху. Он потерял всякое самообладание и хохотал, захлебываясь, до слез.
— Это реакция и ее эффект, — произнес он наконец, немного успокоившись. — Другими словами: преступление и наказание! Если Андрей утверждает, что не великое дело быть поваром, так вот же… пускай попробует еды, приготовленной плохим поваром! Ведь такому не раз случается пересыпать перцу, пересолить, переложить в три раза больше горчицы или невзначай перелить уксусу в еду, как раз, когда еда уже в тарелке. Вот так приблизительно случилось и в этом случае. Видите, товарищ Прекуп! Вот что бывает, когда имеешь дело с плохим поваром.
На этот раз Матей серьезно рассердился.
— Шутка шуткой, — сказал он укоризненным тоном, — но теперь следует сознаться, что вы потеряли всякую меру.
Эти слова пришлись далеко не по вкусу Аполодору Динкэ.
Он надулся и ушел в лабораторию. Проходя через исследовательскую комнату, он увидел на одном из столов бутылочку с бесцветной жидкостью, которую Добре добыл еще на Венере из одного растения в пустыне. Динкэ взял бутылочку в руки, повертел ее и прочел на этикетке надпись рукой Добре:
“Сок из Опунтия вульгарис венусиана”. Тут же на столе, под стеклом лежала карточка, на которой можно было прочесть: “Отличный вкус. Является хорошим прохладительным, но…”
Фраза не была закончена, но Аполодор не придал этому никакого значения.
— Вот это-то мне и нужно! — обрадовался он. — Я разгорячился, как электрическая дуга с этим бездельником Андреем.
Он поднес бутылочку к носу и понюхал с видимым удовольствием. Затем приблизил ее ко рту и, потянув добрый глоток, довольно вздохнул. Напиток оказался и в самом деле очень вкусным.
Вдруг за его спиной послышались голоса. Динкэ поспешно поставил бутылочку на место и исчез.
Если бы он еще немного помедлил, то наверное услышал бы, как Добре сказал Матею:
— Что же касается сока того кактуса, я сделал его анализ. Он сладок и прохладителен, хотя имеет еще одно и пренеприятное свойство: вызывает сильный желудочный гиперацидоз.[25] Но что я вижу? — и Добре взял бутылочку и поглядел в нее на свет. — Не хватает почти половины.
Оба расхохотались.
— Тот, кто полакомился, будет здорово наказан. Не так ли, Матей?
А на следующий день доктору пришлось пожертвовать добрую часть из запаса питьевой соды, чтобы облегчить страдания Динкэ.
Дни и ночи незаметно разматывали свою нить, и космический корабль одиноко несся по безбрежному океану.
Как-то раз вечером, когда все уже спали, Матей Бутару подошел к “Судовому журналу” и вписал следующие слова:
Бутару закрыл книгу. Его клонило ко сну.
И скоро в подземном убежище Коперника раздавалось только равномерное дыхание астронавтов.
