Едва Трегарт натянул на себя тот предмет одежды, что служил здесь и рубашкой и курткой, как Корис, полуобернувшись к окну, принялся рассматривать дневное небо.
Саймон взвесил пистолет в руке. Похоже, гвардейцу было безразлично, вооружен этот незнакомец или нет. Наконец Трегарт засунул его за пояс поверх стройного теперь и, увы, пустого живота и жестом показал, что готов идти.
За дверью был коридор, а через несколько шагов — в стене лестница, уходящая вниз. Впечатление неизмеримой древности усилилось еще больше, когда Саймон ощутил под ногами в ступеньках углубления, вытертые подошвами спускавшихся, а пальцы его нащупали бороздку, протертую в стене их пальцами, словно не столетия — вечность ходили здесь люди. Бледным светом над головой светились какие-то шары в металлических корзинах, но природа свечения осталась ему неизвестной.
Лестница привела их в широкий зал, где расхаживали люди. Часовые были в чешуйчатой броне, прочие были одеты полегче, как Саймон. Они отсалютовали Корису, а на спутника его поглядывали с любопытством, которое слегка смущало Трегарта, но никто не проронил ни слова. Корис прикоснулся к руке Трегарта, показал на занавешенный дверной проход, отогнул край портьеры, приглашая его пройти.
Там был другой зал. Но здесь голый камень стен был прикрыт драпировками, украшенными теми же знаками, что и полог кровати, а значит, уже наполовину знакомыми ему. Часовой взял на караул, подняв рукоятку меча к губам. Корис сделал ответный жест и поманил Саймона за собой.
Комната казалась больше, чем была на самом деле: вверх над их головами взмывал стрельчатый потолок. Шары здесь светились сильнее и прекрасно освещали зал, оставляя уютные тени.
Там находились две женщины… В крепости он еще не видел женщин. И в той, что стояла, положив правую руку на спинку высокого кресла, где сидела другая, постарше, он едва смог узнать свою спутницу, с которой они бежали от охотников Ализона. Волосы, что свисали тогда длинными влажными прядями, были строго убраны под серебряную сетку, от головы до лодыжек ее покрывало теперь одеяние того же туманного цвета. Единственным украшением на ней был овальный дымчатый кристалл, похожий на тот, в браслете. Но этот свисал на цепочке так, что камень покоился между маленькими холмиками грудей.
— Саймон Трегарт! — позвала его сидящая женщина, он глянул на нее и почувствовал, что не смеет отвести взгляд.
У нее было такое же треугольное лицо, те же испытующие глаза, те же черные кудри под сеткой. Но исходившая от нее сила буквально разила наповал. Ее возраст определить было невозможно, казалось, будто это перед ее глазами закладывали первые камни башен и стен Эсткарпа. Легким движением руки она бросила ему какой-то шарик, должно быть, из того же дымчатого камня, что и она и ее помощница носили как украшение. Саймон поймал его. На ощупь шарик не был прохладен, как следовало бы камню, скорее тепловат. Инстинктивно он охватил его ладонями как чашкой — ведь руки обеих женщин лежали теперь на кристаллах.
Что случилось потом, Трегарт не мог объяснить даже себе. Странным образом ему представилась вся последовательность событий, приведших его в Эсткарп, и он чувствовал, что женщины тоже видят все это и даже в какой-то мере разделяют его чувства. Когда он закончил свой «рассказ», настал их черед делиться информацией.
Он был теперь в главной крепости земли, окруженной со всех сторон врагами, даже, может быть, уже обреченной. Древней многовековой стране угрожали и с севера, и с юга, и даже с запада, со стороны моря. Только потому, что темноволосые люди ее деревень и городов были наследниками древних таинственных знаний, могли они еще выдерживать постоянный натиск. Быть может, они все уже обречены на смерть, но народ этот будет биться, пока не рухнет под ударами мечей последний гвардеец, пока самострел не выпадет из руки последней женщины Эсткарпа.
И в сердце его вновь пробудилось стремление, что привело его сюда, в этот мир, властно притянувшее Трегарта сюда сквозь грубую каменную арку во дворе Петрониуса. Женщины ни о чем не просили его, гордость этого народа не допускала просьб. Но властительнице, что сидела перед ним, он присягнул всем сердцем с мальчишеским рвением и решимостью. И хотя никто не произнес даже слова, Саймон поступил на службу Эсткарпа.
4. Крепость сулкаров просит о помощи
Саймон поднес тяжелую кружку к губам, глядя вокруг над ободком сосуда. Сперва ему показалось было, что в древней стране царят покой и трезвость, что тяжкий гнет столетий давно раздавил последних потомков умирающей расы Эсткарпа и что живут они лишь снами давно прошедших дней. Но чем дальше, тем больше он убеждался в том, сколь поверхностным и ошибочным было это суждение. Теперь среди обступивших его гвардейцев он с одобрением и не впервые примечал тех, с кем делил обязанности и досуг.
Конечно, их оружие было незнакомо ему. Пришлось учиться владеть мечом в рукопашной, но самострелы с короткими стрелками не так уж отличались от его пистолета. Воинскому умению Кориса он мог только позавидовать, и его уважение к мастерству юноши было безграничным. И все-таки Саймон знал тактику, пусть и иных войн и других армий, так что предложения бывшего полковника Трегарта ценил даже его гордый командир.
Саймону хотелось бы знать, как относятся к нему гвардейцы, ведь страна была в кольце врагов и любой чужеземец мог оказаться предателем, брешью в стене обороны Эсткарпа. Не знал он обычаев этой страны! На всем континенте лишь Эсткарп охотно принимал на службу любого пришельца, сколь бы диким и невероятным ни оказался его рассказ о себе. Ведь сила этой древней страны зиждилась на… магии!
Смакуя языком и небом вино, Саймон предавался научным размышлениям о магии. В его мире это слово могло прикрывать ловкость рук, могло обозначать полное суеверий мумбо-юмбо… могло быть и намеком на известное могущество. Магия Эсткарпа основывалась на воле, воображении и вере. Конечно, они умели усиливать или фокусировать и то, и другое, и третье. И потому были откровенны в том, что нельзя было увидеть, почувствовать, ощутить.
Так что и причину ненависти и страха соседей следовало искать в том же самом — в магии. И в Ализоне на севере и в Карстене на юге сила Ведьм Эсткарпа считалась злом. «Да не оставишь ведьму среди живых». Сколько раз в его собственном мире звучали эти слова, приговором виноватым и невинным, и уж без таких оснований, как здесь.
Ведь царящий в Эсткарпе матриархат… Женщины, правящие здесь, обладали силой, что выходила за пределы его воображения, и пользовались ею при нужде, не сдерживая всей своей мощи. Он помог ведьме бежать из Ализона, где она была глазами и ушами своего народа.
Ведьма… Саймон приложился к фляжке еще раз. Не каждой женщине Эсткарпа была дарована эта сила. Дар этот произвольно переходил от поколения к поколению, от семьи к семье. Отмеченных им девочек привозили в главную крепость, где была школа, и посвящали в орден. Даже имена их исчезали, ведь знать чье-то имя, значило владеть какой-то частью его личности, а значит, и получить власть над этим человеком. Теперь Саймон прекрасно понимал, сколь немыслим был его вопрос об имени женщины, с которой бежал он из Ализона.
Сила к тому же не была постоянной. Превышать допустимые пределы не смела ни одна ведьма. И не всегда силой можно было воспользоваться по желанию. Случалось, она и отказывала в какой-нибудь критический момент. Поэтому вместе со всеми ведьмами и их познаниями Эсткарп хранили и закованные в броню гвардейцы, и цепи фортов по границам… Мечам не приходилось скучать в ножнах.
— Са… — подошедший к нему со стуком отодвинул стул и уселся. — Слишком жарко сегодня для весны. — Шлем звякнул о стол, длинная рука потянулась к кувшину с вином.
Ястреб на шлеме поглядывал со стола на Саймона стеклянным оком, его металлические перья были сработаны столь искусно, что их трудно было отличить от естественных. Корис пил, а со всех концов стола его забрасывали вопросами, словно стрелками из самострела.
В войсках Эсткарпа знали толк в дисциплине, но вне службы, на отдыхе, кастовых различий не было, а люди за столом нетерпеливо требовали новостей. Командир с силой брякнул кружкой о стол и отрывисто произнес:
