Но вы своими действиями можете так вышколить его, что он в конечном счете действительно станет коммунистом, и тогда это уже будет ваша заслуга».
Кеннеди заявил, что он верит в возможность сосуществования стран с разными социальными системами при условии, чтобы каждая из них проводила независимую политику. Тревогу у него вызывает только то, что в случае победы в той или иной стране сил, исповедующих идеи, которых придерживается Советский Союз, эта страна крепко привяжет себя к его политике, а это не может не затрагивать безопасности Соединенных Штатов. Получалось, что его беспокоила перспектива изменения статус-кво не столько в социальном, сколько в геополитическом плане.
Анализируя в целом «философскую» часть бесед Хрущева и Кеннеди в Вене в сочетании с другими ставшими известными позже американскими материалами того времени, приходишь к выводу, что, хотя Кеннеди, конечно же, не разделял мнение советского лидера об обреченности капиталистической системы и неизбежности торжества социализма, он вместе с тем действительно был готов на практике исходить из факта сосуществования двух систем. Это документально подтверждается тем, что в феврале 1961 года при работе в Белом доме над первым письмом президента Хрущеву Кеннеди в качестве исходной установки в развитии отношений с Советским Союзом написал на представленном ему проекте письма следующую лаконичную, но емкую формулу: «Я заинтересован в гармоничных отношениях с СССР — это означает признание разных систем».
Готовность Кеннеди строить свои отношения с СССР исходя из принципиальной установки на мирное сосуществование разных социальных систем вполне ясно просматривалась во всех его высказываниях и на самой встрече. Однако Хрущев был явно не расположен к достижению взаимопонимания на предложенной Кеннеди основе «замораживания» сложившегося в мире статус-кво. Во-первых, потому, что это предполагало отказ Советского Союза от активной поддержки национально-освободительных войн (об этом Кеннеди прямо говорил со ссылкой на речь Хрущева от 6 января 1961 года, в которой открыто провозглашался курс на их поддержку), пойти же на такой отказ Хрущев не считал возможным и по собственным убеждениям, и с оглядкой на Пекин, да и на некоторых своих коллег в Москве. Во-вторых, в не меньшей, а может быть, и в большей степени потому, что предлагавшееся Кеннеди «замораживание» статус-кво в геополитическом плане означало бы отказ Хрущева уже тогда, в Вене, от своего требования об изменении статуса Западного Берлина. Пойти на это там он тоже не был готов.
Как известно, еще в ноябре 1958 года Хрущев выступил с инициативой заключения странами- победительницами мирного договора с двумя германскими государствами — ФРГ и ГДР — при одновременном придании Западному Берлину статуса «вольного города». Берлинская дилемма имела длинную историю, и выдвижение Хрущевым ноябрьских предложений определялось целым рядом обстоятельств. Но мне вспоминается деталь, которая, с учетом импульсивности советского лидера, тоже сыграла определенную роль, во всяком случае в выборе момента для его инициативы. В октябре 1958 года в связи с обострением ситуации вокруг китайских прибрежных островов Куэмой и Мацзу, удерживавшихся Тайванем при поддержке США, Джон Фостер Даллес сделал заявление в том смысле, что США не остановятся перед применением силы, чтобы воспрепятствовать захвату Пекином этих островов, точно так же как в Европе западные державы никогда не отдадут Москве Западный Берлин.
Г. М. Пушкин, в то время заведующий Отделом информации ЦК КПСС, рассказывал: когда он привлек внимание Хрущева к этому заявлению Даллеса, чтобы предостеречь от опрометчивых шагов в отношении Западного Берлина, реакция была совершенно противоположной. Хрущев разразился тирадой примерно следующего содержания: ишь, как расхрабрился Даллес, ну и пусть китайцы «чикаются со своими говенными островами», а нам пора показать Даллесу кузькину мать в Берлине. И далее последовало указание ускорить подготовку германского пакета предложений.
Поскольку западные державы заняли резко отрицательную позицию в отношении выдвинутых Хрущевым предложений по Германии, он периодически грозил, что в этом случае Советский Союз один заключит мирный договор с ГДР, а это будет означать прекращение оккупационного режима и в Западном Берлине, находившемся на ее территории; соответственно, после этого западным державам придется договариваться о доступе в Западный Берлин непосредственно с правительством ГДР. При встрече Хрущева с Эйзенхауэром в Кэмп-Дэвиде в 1959 году американский президент признал существовавшее положение в Западном Берлине «ненормальным» и выразил принципиальное согласие на проведение переговоров по этой проблеме. Имелось в виду обсудить ее на встрече «большой четверки» в мае 1960 года в Париже.
После того как парижская встреча была сорвана из-за инцидента с американским разведывательным самолетом У-2, Хрущев «подвесил» германский вопрос до избрания нового президента США. Советский лидер пошел и навстречу пожеланию Кеннеди, выраженному неофициально сразу после его избрания: дать ему время, чтобы определить свою позицию в этом непростом вопросе. Но в Вену Хрущев приехал с твердым намерением не оттягивать дальше решение берлинского вопроса или, во всяком случае, начало серьезных переговоров по нему. К этому его подталкивала ситуация в самом Берлине и в ГДР в целом: усиливавшийся отток квалифицированной рабочей силы из страны в ФРГ и ежедневный наплыв западноберлинцев в ГДР для приобретения там по более дешевым ценам продуктов и некоторых услуг, что наносило дополнительный ущерб восточногерманской экономике.
Между тем Кеннеди прибыл в Вену с прямо противоположным намерением. И он сам, и практически все его советники считали, что малейшие уступки с его стороны в берлинском вопросе на венской встрече будут восприняты как проявление слабости и вызовут резкую негативную реакцию американских союзников и особенно правых кругов внутри США. Это еще больше ослабило бы его положение как президента, и без того не очень прочное в результате неубедительной победы на выборах 1960 года и с учетом провала апрельской интервенции на Кубу.
В результате занятая Кеннеди в Вене позиция по германскому вопросу была совершенно «глухой» — она сводилась к тому, что все здесь должно было оставаться, во всяком случае на ближайшее время, без всяких изменений и, стало быть, предмета для переговоров в этой части фактически нет. Это был явный шаг назад по сравнению с позицией Эйзенхауэра. Такой оборот дела, конечно, «завел» Хрущева, что во многом определило ту предельную остроту, которой достиг в Вене разговор по Берлину.
Хрущев подтвердил предложение о том, чтобы при заключении мирного договора с двумя германскими государствами Западный Берлин был наделен статусом «вольного города». Для обеспечения такого статуса, для гарантии невмешательства в дела города и его связей с внешним миром там могли бы быть размещены символические контингенты войск четырех держав — США, СССР, Англии и Франции или же войска нейтральных стран; гарантии для Западного Берлина были бы юридически закреплены также Организацией Объединенных Наций. При отказе же западных держав от такого варианта, заявил Хрущев, Советский Союз подпишет не позже декабря 1961 года мирный договор с ГДР, а следовательно, прежнее соглашение о доступе в Западный Берлин по утвержденным в свое время воздушным и наземным коридорам станет недействительным.
На прямой вопрос Кеннеди, означает ли это, что в случае подписания мирного договора СССР с ГДР доступ западным державам в Западный Берлин будет прегражден, последовал столь же прямой ответ Хрущева: «Вы правильно поняли, господин президент». Правда, затем он добавил, что правительство ГДР готово гарантировать доступ всех стран в Западный Берлин, но об этом надо будет договариваться непосредственно с этим правительством. Это мало утешило Кеннеди, который заявил, что если США позволят выгнать себя из Западного Берлина, лишившись в одностороннем порядке завоеванных ими и договорно оформленных прав, то все обязательства США по отношению к другим странам «превратятся в пустой клочок бумаги», никто больше не станет верить Соединенным Штатам, и это приведет к их полной политической изоляции. «А я, — сказал Кеннеди, — не для того стал президентом США, чтобы председательствовать при подобном процессе изоляции моей страны».
Желая, видимо, намекнуть на возможность подвижек с его стороны в будущем, Кеннеди сказал, что Эйзенхауэр, возможно, был прав, когда в беседах с Хрущевым признал положение в Западном Берлине ненормальным, и если бы напряжение в мире уменьшилось, то, быть может, и удалось бы достичь взаимоприемлемой договоренности по этому вопросу, но сейчас для этого нет необходимых условий.
Своей кульминации дискуссия по Берлину достигла, когда Хрущев, усмотрев в одной реплике Кеннеди намек на возможность возникновения войны из-за Западного Берлина и сказав, что Советский Союз войны не начнет, дальше выпалил: «Если вы развяжете войну из-за Берлина, то уж лучше пусть сейчас будет
