меня туда подбросить, — проговорил Файолон. — А Узун сам уж там решит, что именно рассказать госпоже Харамис. Потом мне надо будет отправляться в Мутавар и сделать доклад королю. А когда я все эти дела закончу, то, скорее всего, поеду в Лет и останусь там до конца августа, да и. пожалуй, на всю осень.
— В таком случае нам пора отправляться, — произнес Красный Глаз, протягивая крыло.
Глава 26
После всех треволнений последних месяцев Майкайле было очень приятно вновь окунуться в спокойную и умиротворяющую обстановку храма Мерет. Она, как и обещала, каждый вечер связывалась с Красным Глазом, хотя ей и нечего было сообщить ему. Ровным счетом ничего нового по сравнению с прошлым годом здесь не происходило.
Во время праздника Весны Майкайла исполняла обязанности Младшей Дочери, то есть представляла саму Богиню во время процессии и почти весь день провела на носилках, которые таскали служащие при храме юноши. Она восседала на богато изукрашенном резьбой деревянном троне с высокой спинкой, а остальные Дочери Богини, облаченные в зеленые одеяния, маршировали по обе стороны трона с опахалами в руках. Из-за этих опахал большая часть собравшихся на праздник вообще не могла бы разглядеть, есть ли кто-нибудь на троне или он абсолютно пуст. Майкайле не пришлось даже распевать посвященные этому празднику песнопения, которые она разучила год назад.
Все это она, в соответствии с данным обещанием, подробно пересказала Красному Глазу, добавив, что, на ее взгляд, для Младшей Дочери Богини этот ритуал куда более скучен, чем для всех остальных.
— Вместо меня на этот трон можно было уложить еще одно опахало, и никто не заметил бы разницы.
— Что ж, я очень рад это слышать, — произнес Красный Глаз, — может быть, в следующий раз ты не станешь вызываться на подобную роль.
— Никто из нас вовсе не вызывается исполнять эту роль, — напомнила Майкайла. — Богиня сама избирает ту, кого пожелает. А вообще-то я рада, что все уже кончилось.
Когда Супруг Богини Мерет вошел в покои дочерей для исполнения очередного ритуала избрания и жребий пал не на нее, Майкайла с радостью освободила свое место возле Старшей Дочери для очередной избранницы.
Остаток месяца она наслаждалась спокойствием, тишиной и размеренностью жизни, подчиненной исполнению традиционных ритуалов. Когда месяц подошел к концу, Красный Глаз снова встретил Майкайлу и перенес обратно в башню.
В компании Узуна настроение Харамис заметно улучшилось. Арфа, столь долго служившая ему телом, теперь функционировала в качестве обычного инструмента. Харамис уже достаточно поправилась, чтобы каждое утро спускаться в кабинет, и целые дни проводила там, лежа на диване и слушая, как Узун играет и поет для нее старинные баллады, а по вечерам вновь взбиралась по лестнице и укладывалась спать. Казалось, она вполне счастлива от подобной жизни и ничего больше ее не волнует.
Она тепло приветствована вернувшуюся Майкайлу, воздержавшись от расспросов по поводу того, где та так долго пропадала, и не сказав ни слова о дальнейшем обучении своей преемницы. Вновь обретя старинного друга, Харамис, кажется, сделалась абсолютно безразличной тому, чем Майкайла занята.
Воспользовавшись этим равнодушием леди Покровительницы, девушка проводила все время после обеда и до самого вечера в ледяных пещерах, изучая зеркало и некоторые другие устройства, оставшиеся там после Орогастуса. Теперь, когда они с зеркалом вполне понимали друг друга, да к тому же Майкайла научилась читать предупреждающие надписи на этикетках, наклеенных на старинные ящики, появилась возможность спокойно рыться в кладовой, не опасаясь, что один из них вдруг ни с того ни с сего загорится или взорвется, разнеся всю башню на куски. По вечерам она разговаривала с Файолоном с помощью своего шарика, который Красный Глаз тут же вернул хозяйке, когда перевез ее из храма обратно. Теперь Майкайла, обнаружив что-нибудь интересное, незамедлительно рассказывала об этом Файолону. Тот, в свою очередь, описывал придворную жизнь Вара, а заодно и тонкости заготовки леса, которой по-прежнему занимался в то время, когда не требовалось его присутствие в столице. Придворную жизнь Мутавари он находил довольно-таки скучной и утомительной и большую часть времени проводил в Лете, в собственном герцогстве.
— Все-таки очень странно, — сказал он как-то, смеясь, — когда тебе поручают одну небольшую область страны и говорят, что теперь ты несешь за нее ответственность. Король и не подозревает, что на мне лежит почти полная ответственность за все его королевство.
— Это даже хорошо, — заметила Майкайла. — В государстве, никогда не обладавшем покровителем и совершенно лишенном на этот счет каких-либо традиций, монарх, пожалуй, стал бы к тебе относиться как к угрозе для собственного трона.
— Да ладно тебе, Майка, — рассмеялся Файолон. — Мне всего-то семнадцать лет. Какой из меня соперник?
— Я вполне серьезно говорю, — сказала Майкайла, — мне довелось прочитать историю Лаборнока: ради интересов большой политики они там предавали смертной казни детей, а мы с тобой давно уже не дети, пусть даже и развиваемся медленнее, чем полагается нормальному человеку.
— Ну, по крайней мере, мы все-таки растем, — возразил Файолон. — Кстати, я уже выяснил, почему волшебники растут и развиваются так медленно. Все оттого, что мы живем значительно дольше, чем обычные люди. В этом и состоит единственная причина, то есть эта задержка не означает, что мы навеки останемся детьми. Даже начав практиковаться в магии в таком юном возрасте, мы достигнем физической зрелости никак не позже, чем годам к тридцати, — это самый поздний срок.
— Что ж, такая перспектива весьма радует. Просто камень с души свалился, — призналась Майкайла. — Мысль о том, чтобы оставаться на протяжении ближайших двух столетий с внешностью двенадцатилетней девочки, не очень-то меня вдохновляла.
По ночам Майкайла частенько незаметно ускользала из башни и отправлялась в длительные полеты с Красным Глазом — до тех пор, пока ей не начало казаться, что днем она, пожалуй, скоро перестанет узнавать страну и будет вынуждена дожидаться ночи, чтобы понять, в каком месте находится или какой район рассматривает. Однако, что ни говори, уже сама компания Красного Глаза была Майкайле в высшей степени приятна, да и ему, по всей видимости, отнюдь не приходилось с нею скучать.
Жизнь в тот год проходила тихо, спокойно и радостно — до той поры, пока однажды весенним утром Майкайла, неожиданно проснувшись еще до зари, почувствовала, что вот-вот снова начнется землетрясение.
— Нет, только не это! — воскликнула девушка и понеслась в комнату Харамис.
Она едва успела войти в спальню волшебницы, как тут же показался Узун, а еще через пару минут вбежала Энья. Майкайла оставила их укладывать Харамис в постель и связываться с Кимбри — впрочем, она не думала, что знахарка сможет чем-нибудь серьезно помочь, — а сама отправилась в ледяные пещеры и, усевшись напротив зеркала, принялась рассматривать Рувенду, выясняя, какие же беды случились на этот раз.
Харамис в таких случаях воспользовалась бы песочным столом, но Майкайла не разделяла пристрастия волшебницы к подобным магическим приспособлениям и ущерб технике, которую Харамис явно недолюбливала. Зеркало отлично покажет все происходящие со страной перемены и при этом не потребует тратить собственную энергию, что совершенно неизбежно, если пытаешься почувствовать землю с помощью ящика с песком. Для того чтобы уладить все возникшие проблемы, Майкайле и так потребуется огромное количество собственной энергии, а вот тратить ее на то, чтобы поддержать полный зрительный контакт с теми участками местности, над которыми работаешь, совершенно ни к чему: с этой задачей куда проще и эффективнее можно управиться с помощью зеркала. Таким образом, она направит все свои силы без остатка на лечение болезней земли.
В тот день до самого вечера Майкайле пришлось заниматься исключительно экстренной помощью: подавлять и смягчать подземные толчки, сглаживать появившиеся разломы и смещения земной поверхности, отводить начинающие широко разливаться реки в сторону от густонаселенных районов. Что касается рыбьей смерти, то оставалось лишь надеяться, что на этот раз природные условия не сделаются для нее благоприятными.
Уже через несколько часов после наступления сумерек, чувствуя себя вконец уставшей и продрогшей —
