Пушкин, конечно, прекрасно понимал, что дискредитация Чацкого не входила в намерения Грибоедова. Поэтому не надо защищать Чацкого от Пушкина, который постиг желание автора «Горя от ума» вывести положительно умного человека, но уловил также невольное, нежелаемое самим Грибоедовым превращение Чацкого в «пылкого, благородного и доброго малого». Место умного героя занял в комедии «добрый малый». Эта подмена Пушкина не удовлетворила, поскольку речи Чацкого лишались драматургического обоснования. Герой был поставлен, по мнению Пушкина, в такие драматические положения, которые привели к не предусмотренным автором результатам и повлекли как нарушение признанных законов комедии, так и неожиданное изменение характера Чацкого. Это несовпадение замысла и воплощения требовалось устранить. Каким образом? Только путем ввода авторского голоса, который, опять-таки непредумышленно, ворвался в комедию. С точки зрения Пушкина, получается так, что в комедии «Горе от ума» неожиданно появляется еще одно действующее лицо – Грибоедов. Чацкий участвует в действии и произносит монологи, но содержание речей принадлежит не ему, а незримому Грибоедову, который незадолго перед тем беседовал с Чацким, внушил ему свои идеи, а тот взялся их пересказать на сцене, не особенно соображаясь со сложившимися обстоятельствами и возникшими ситуациями.
С точки зрения Пушкина, это произошло потому, что Грибоедов не преодолел до конца правил драматургии классицизма. Реализм грибоедовской комедии еще очень условен, хотя в ней сделан огромный шаг вперед в направлении реализма, особенно в передаче нравов и характеров общества, в языке и стихе. Однако автор выглядывает из-под маски Чацкого, тогда как авторская мысль обязана вытекать из драматургического действия.
Таким образом, центральная теоретическая проблема, имевшая для Пушкина огромный практический интерес, заключалась не в частностях построения комедии и даже не в образе Чацкого, а в границах выражения авторского сознания в различных жанрах, в данном случае – в комедии. Пушкин оценивал комедию «Горе от ума» с позиций историзма и новых реалистических исканий, которые свойственны его творчеству в Михайловском, в период работы над «Евгением Онегиным», лирикой, балладами, «Борисом Годуновым» и «Графом Нулиным». Не осуждая законов комедии, избранных Грибоедовым, он убедительно показал, что традиционные рамки классицистической комедии, как бы они ни были творчески переработаны, уже недостаточны для новых – пока еще слагающихся – принципов реалистического искусства.
Оценка Пушкиным комедии «Горе от ума» отражает один из начальных этапов формирования реализма и в значительной степени объясняется художественными задачами, стоявшими не только перед Пушкиным, но и перед всей русской литературой. Пушкин, точно определивший слабости классицизма и романтизма, уже двинулся дальше, и в свете пройденного расстояния ему яснее открылись противоречия комедии. Отзыв Пушкина о «Горе от ума» – несомненное тому свидетельство. На переходе от классицизма и романтизма к реализму русская литература явила обществу вечно живую, наполненную смехом и искрометным умом комедию, в которой, однако, не были разрешены главные трудности драматического рода и комедийного жанра.
Софья, Молчалин, Репетилов и др
Чацкому – центральному действующему лицу, близкому автору и далекому от него, кроме основного антагониста Фамусова и пародийного персонажа Репетилова, противопоставлен еще один антагонист – Молчалин. Чацкий справедливо считает его бессловесным ничтожеством, приравнивая к животному в человеческом обличье (слово бессловесный в тогдашнем употреблении было отрицательным признаком животного, отличающим его от людей). Чацкий не может поверить, что Молчалин стал избранником Софьи, но иронически допускает, что тот сделает удачную служебную карьеру. Однако ирония Чацкого не совсем уместна: Алексей Степаныч, пока еще не вошедший в силу, уже отовсюду вытесняет Чацкого и подобных ему. Грибоедов очень точно и тонко подметил, откуда фамусовское общество черпает пополнение.
Основная черта Молчалина – подлость[78]. Он входит в фамусовский мир из провинциального и непросвещенного круга. Он безроден («Безродного пригрел и ввел в мое семейство», – говорит Фамусов), но, вероятно, дворянин[79]. Провинциальность и безродность – важные признаки молчалинского мира.
В комедии Грибоедова есть два центра – Петербург и Москва. Петербург связан с нововведениями, с новой моралью, с новыми общественными отношениями. Петербург – динамичный центр преобразований. Ему противостоит Москва – столица косности[80]. К ней явно примыкает и вся провинциальная Россия. Понятия, сложившиеся в петербургской среде просвещенных дворян, о личном достоинстве, о недопустимости лести, искательства, чинопочитания, противостоят морали Москвы и глухой, непросвещенной провинции. Именно оттуда Молчалин вынес убогие и устаревшие моральные правила и нравы («Мне завещал отец…»). Идеал Молчалина («Награжденья брать и весело пожить») столь же стародавен, сколь и живуч. Он вполне согласуется с московским укладом жизни и с установившимся и господствующим во всей России «государственным бытом», не побежденным пока петербургскими начинаниями.
В комедии Молчалину даны две роли – глупого любовника и сердечного друга Софьи, платонического воздыхателя. Вторая роль осложнена тем, что Молчалин Софью не любит и презирает. Он не настолько, однако, глуп, чтобы надеяться на брак с Софьей и потому у него нет, в отличие от Репетилова, согласно поведанной им истории о своей женитьбе, карьерных соображений. Как у одного из центральных персонажей, у Молчалина есть двойник – Загорецкий. Молчалина соединяет с ним угодничество, оба – мастера услужить.
По характеру Молчалин двойственен – с одной стороны, у него подлая, а с другой – угодливая натура. Такой характер связан с положением Молчалина. Он принадлежит как будто к господам (чиновник, секретарь Фамусова, принят в дворянском кругу) и к слугам (недаром Фамусов видит в нем слугу, Хлестакова указывает ему на место: «Молчалин, вон чуланчик твой, Не нужны проводы; поди, Господь с тобой», а сам Молчалин тянется к слугам, в частности объясняется в любви Лизе). Эта двойственность Молчалина выражается в том, что он боится Фамусова, но не может отказаться от угождения Софье, и потому «принимает вид» ее любовника. Не любя, он становится любовником. Он частый гость в спальне Софьи, но не как пылкий возлюбленный, а по обязанности слуги, выполняющего должность платонического воздыхателя. Обманывая Софью, он обманывает и Фамусова: дрожа перед ним и зная, что тот никогда не допустит его женитьбы на своей дочери, он все-таки втайне от Фамусова посещает ее.
Человеческие качества Молчалина впрямую согласуются с его жизненными правилами, которые он четко формулирует: умеренность и аккуратность. «Ведь надобно ж зависеть от других». Он и бессловесен потому, что в его лета «не должно сметь Свое суждение иметь». Однако его молчаливость пропадает, когда Молчалин оказывается наедине с Лизой. Тут он, напротив, весьма красноречив, в его языке угадываются два речевых потока. Один – мещанско-чиновничий, свидетельствующий о его низком, «подлом» происхождении и связанный с грубостью чувств, с подлостью, примитивностью душевных свойств («Я в Софье Павловне не вижу ничего завидного», «Пойдем любовь делить Плачевной нашей крали», «Без свадьбы время проволочим…», «Есть у меня вещицы три…», «прехитрая работа», «Снаружи зеркальцо, и зеркальцо внутри»), а также с угодничеством, ласкательством, лестью («По мере я трудов и сил…», «Нет-с, свой талант у всех…», «Два-с: Умеренность и аккуратность», «Вам не дались чины, по службе неуспех?», «Не смею моего сужденья произнесть»). Другой – книжно-сентиментальный. Молчалин недаром усердно посещал Софью. Он усвоил от общения с ней сентиментально-книжный язык жестов и влюбленных поз – безмолвных вздохов, робких и долгих взглядов, взаимных нежных пожатий рук. И такую же сентиментально-книжную утонченную чувственную речь, которая сращивается у Молчалина с мещанско- сусальным, приторно-сладким языком, изобилующим уменьшительно-ласкательными словами («Веселое созданье ты! живое!», «Какое личико твое!», «Подушечка, из бисера узор…», «Игольничек и ножнички, как милы!», «С духами сткляночки: резеда и жасмин», «Кто б отгадал, Что в этих щечках, в этих жилках Любви еще румянец не играл!», «Мой ангельчик, желал бы в половину К ней то же чувствовать, что чувствую к тебе; Да нет, как ни твержу себе, Готовлюсь нежным быть, а свижусь и простыну», «Дай обниму тебя от сердца полноты», «Зачем она не ты!»).
Некоторые переклички образов и мотивов в словах Молчалина и Софии намекают на то, что Молчалин
