наткнемся, тем больше вероятность того, что мы обнаружим там оборудование или людей, которые помогут нам справиться со штормом времени. Раз уж мы действительно собираемся искать возможность что-то с ним поделать, то именно там мы скорее всего найдем какие-нибудь средства решения проблемы. Если же нам предстоит сосуществовать с ним, то мы тоже скорее обнаружим необходимые нам технологии и приемы за пределами нашего нынешнего участка времени.
Однако, как я уже успел выяснить, смены времен скорее тяготели к прошлому, а не к будущему. За туманными стенами мы нашли три довольно футуристично выглядящие сегмента, но они, очевидно, либо лишились чего-либо или кого-либо полезного, либо просто не были участками будущего. Только через две недели и два дня мы обнаружили сегмент, который, несомненно, был частью города, относящегося к временам грядущим – к далекому будущему, как нам показалось вначале. Хотя, конечно, мы не имели возможности определить, к какому именно.
Сегмент обнаружился за второй встреченной нами в этот день стеной. За первой не оказалось ничего, кроме однообразного леса, уходящего по невысоким холмам за скрывающийся в дымке далекий горизонт. Такой ландшафт мог бы быть и частью сегмента будущего, но местность была практически непроходима для машин, да к тому же здесь, по-видимому, и рассчитывать особенно было не на что. Мы вернулись сквозь стену обратно – было около десяти утра, – остановились на ранний обед и продолжали путь.
Около половины третьего мы увидели вторую неподвижную туманную стену и направились к ней. В это время мы ехали по гравийной дороге по местности, где преобладали небольшие фермы. Туманная стена перерезала кукурузное поле и отхватила угол того, что в свое время было высоким белым и очень узким фермерским домом – своего рода американской готикой среди фермерских домов.
Мы с Биллом оставили машины на проселке и по ведущей к ферме дорожке вошли во двор, неся с собой большую часть приборов. Остальные подтянулись за нами, но старались держаться поодаль, как я им не раз повторял, футах в двадцати от того места, где мы расположились с аппаратурой.
Я сказал «остальные держались поодаль», а следовало бы сказать «остальные, за исключением Санди». Леопард смирился с тем, что я то и дело ухожу в туманные стены, дня через два после того, как они с девочкой снова присоединились к нам, и вынужден был утешаться возможностью радостно встречать меня, когда я возвращался обратно. Очевидно, в нем, как и в большинстве людей, глубоко угнездился страх перед линиями времени, хотя он и прошел сквозь одну из них возле дома Мэри. Но после того, как мы с Биллом прошли сквозь третью встреченную нами стену, я услышал позади себя какие-то странные звуки и увидел плетущегося за нами сквозь туманную стену Санди. Он мотал головой, глаза его были закрыты, и он то и дело мяукал, как потерявшийся котенок. Наконец он миновал стену и сразу бросился ко мне, все еще с закрытыми глазами и, очевидно, полагаясь только на нюх, и мне пришлось минут пятнадцать успокаивать его. Однако, когда мы чуть позже возвращались сквозь стену обратно, он страдал гораздо меньше, а два дня спустя сопровождал нас с невозмутимостью ветерана. Разумеется, как только он начал ходить за нами, девочка последовала его примеру. Но ей еще как-то можно было велеть остаться, а Санди удержать было невозможно никакими силами.
Поэтому в данном случае Санди по привычке отправился вслед за мной и Биллом к туманной стене и принялся ждать, когда мы закончим наши замеры и тесты. Они показали, что эта стена мало чем отличается от тех, которые мы обследовали прежде. Но когда мы наконец прошли сквозь нее, то обнаружили нечто совершенно особенное.
Мы вышли наружу.., где? Во дворе, в сквере, на площади.., назовите как хотите. Это была овальная площадка чисто белого цвета, а за ней и вокруг нее к небу возносился такой же белый город. Не того белого цвета, каким бывает свежий бетон, а белый, как однотонный молочного цвета мрамор. И еще вокруг царила полная тишина. Не было слышно ни птичьего пения, ни стрекота насекомых. Не было слышно вообще ничего.
Глава 14
– писал Сэмюель Тэйлор Кольридж в своем «Сказании о Старом Мореходе».
Если вам знакома эта поэма, если вы любите поэзию так же, как я, то вы сможете представить, какое чувство охватило Билла и меня, когда мы, пройдя сквозь туманную стену, оказались в этом городе. Строки Кольриджа позволят вам лучше понять, какое впечатление произвел на нас этот город из времени, неимоверно далеко отстоящего от нашего, впечатление, которое мертвые безмолвные воды произвели на Морехода. Перед нами раскинулся город такой тишины, с какой ни одному из нас до сих пор еще не приходилось сталкиваться. Мы оказались в ловушке этой тишины, попались в нее, остолбенев и замерев, как цветочные лепестки, залитые пластиком, боясь привнести хоть малейший звук в этот бескрайний, завораживающий и магический край безмолвия. Мы буквально окаменели, и страх первыми нарушить безмолвие был подобен какому-то мгновенно лишившему нас способности мыслить гипнотическому тормозу, с которым мы не в силах были совладать.
Мы замерли, как вкопанные, и, возможно, так и стояли бы, пока не упали, лишившись сил, если бы наше спасение зависело лишь от нашей воли. Но тогда пришло спасение. Раздался громкий и совершенно неожиданный, отдающийся эхом и бесконечно перекатывающийся и повторяющийся среди белых башен и лежащих перед нами улиц скрежет когтей по твердой поверхности, и большущая твердая голова леопарда боднула меня под ребра, нарушая мое равновесие ледяной статуи, и я рухнул на мостовую с оглушительным стуком, уронив все оружие и оборудование.
Чары были мгновенно разрушены. С «оглушительной» силой на нас подействовали лишь самые первые моменты не правдоподобной тишины, но стоило ее единожды нарушить, и все встало на места. Наполненный эхом город вызывал трепет, напоминая огромную величественную гробницу. Но стоило нашему первоначальному оцепенению пройти, и он превратился просто в город.
– Давай осмотримся, – предложил я Биллу, поднимаясь на ноги.
Он кивнул, и я с улыбкой посмотрел на него. Он любил бриться и за две недели, прошедшие с момента нашей встречи, несколько раз начинал отращивать бороду. Вот и сейчас скулы и подбородок покрывал темный пушок. В обычное время, да еще учитывая его юношеские черты лица, это выглядело смешнее не придумаешь. Но сейчас на фоне окружающей нас белизны и под безоблачным тишайшим небом его борода, униформа, ружье и приборы в совокупности придавали ему вид свирепого захватчика. Если уж он выглядел так из-за того, что несколько дней не брился, то я мог только догадываться, как выгляжу сам в этом противоестественно идеальном месте.
Мы двинулись вперед по гладкому покрытию «площади». Во все стороны отходили ведущие в город дорожки, и стоило нам ступить на одну из них, как она пришла в движение, унося нас вперед. Санди, стоило ему почувствовать, как дорожка шевельнулась под ним, мгновенно взвился в воздух, соскочив с нее. Но, увидев, что я удаляюсь от него, запрыгнул обратно и, плотно прижавшись ко мне, поехал. Точно так же он прижимался ко мне на плоту во время бури, перед тем как ему, мне и девчонке пришлось броситься в воду и плыть к берегу.
Дорожка какое-то время несла нас вперед, двигаясь между зданиями, и теперь нас окружала практически абсолютная молочная белизна. Сначала я решил, что в зданиях отсутствуют окна, но ошибся. Их конструкция была необычной, и увидеть их можно было только глядя на здание под определенным углом. Мгновение назад мне казалось, будто я смотрю на совершенно глухую стену, а в следующее я уже видел как-то странно искаженное помещение за окном. Но ни единой живой души!
Город был абсолютно безжизненным. Причем такой вывод явился не просто результатом визуального наблюдения. Мы буквально ощущали отсутствие живого во всех строениях вокруг нас, и ощущение это напоминало ощущение пустоты в мозгу. Оно не было болезненным, просто неприятным из-за неестественности. Огромный организм, как этот город, ко всему готовый и чего-то ждущий, но пустой, являлся преступлением против человеческого духа. Кстати говоря, Санди реагировал на него так же, как и мы, все сильнее и сильнее прижимаясь ко мне. Наконец мы сошли с движущейся дорожки – стоило нам сделать это, как она тут же остановилась – и окинули взглядом сплошную массу белых стен, в которых не было заметно ни окон, ни дверей.
– Похоже, здесь нам ничего не светит, – через некоторое время сказал Билл Голт. – Кажется, пора возвращаться.
– Нет, – возразил я. – Еще рано.
