простым мирянам, для самозащиты, ведь лагеря рядом. Взял все, что было, а было немало, полетел к соседнему лагерю и там низко над крышами… Давай, в общем, палить по гражданам да динамиты бросать. После опустился, с тремя автоматами пошел по кварталам, стреляя. Потом мирской патруль появился, обезоружили его, вернее, он сам бросил оружие. Японов к тому времени не осталось совсем. И тут выясняется – не те это японы! Понимаешь, Тима? Те, что семью Надировых зарезали, из другого места пришли, и их уже взяли всех. Акмаль, узнав это, вырвался, патрульных расшвырял и убежал. Его полгода найти не могли, в полях затопленных прятался, в горах, сырой хлопок ел… Когда нашли – ровно зверь был, рычал и говорить не мог. После впал в кому на месяц. Как очнулся, его отец Карен в САВКС забрал. Так вот, Тимочка. Про Серегу не знаю я, хотя ты ж в курсе: шебутной он парень, несдержанный, как Настька, мельтешит… наверняка тоже коллизии какие-то случались в жизни. Ну и мы с тобой…
– А что мы? – спросил Тимур, слегка придавленный услышанным. – У меня ничего такого не было.
– Точно не было?
– Ну… точно. А ты что?
– Я… знаешь ведь мои устремления: вверх вскарабкаться, ввысь, ближе к Божьему сиянию. А ты, Тимон, эмпатичный очень.
– Чего? Какой это?
Роман покосился на него и на вопрос отвечать не стал, сказал лишь:
– В общем, такие вот дела. В дружину нашу обычных отроков не набирали, нет. У всех какие-то душевные треволнения были. А почему так? Не знаю пока.
Положив остатки шоколада на тумбочку, Тимур сел. Рома сунулся было поддержать под локоть, однако Тим покачал головой и вежливо, но твердо товарища отодвинул, потому что хотел самостоятельно подняться, – спустил к полу похудевшие ноги, сунул в жесткие больничные тапочки ступни, кое-как выпрямился и, чуть покачиваясь, к окну пошел. Обстановка в палате была спартанская: узкая койка, тумбочка да шкаф в углу. Хорошо хоть отдельную палату выделили, не в общей положили. В груди, на которой жутковатый шрам остался, бледно-розовый и бугристый, закололо – но несильно совсем. Паплюх провожал взглядом, готовый в случае чего прийти на помощь, но Тим вполне бодро сам до окна доковылял, отодвинув занавеску, выглянул. Взору открылся внутренний дворик больничного стационара, скамеечки, кусты вдоль стен… Построек САВКСа отсюда не видно, они далеко в стороне, за бетонными полями плацев. Вот не думал, что попадет когда-то в это здание, оштукатуренный светло-серый куб, который часто наблюдал со стороны, маршируя в строю или направляясь к ангарам с челнами.
– К тебе Карен не приходил пока? – спросил Роман.
Тим повернулся к нему, присел на подоконник – ноги еще быстро уставали – и покачал головой.
– Нет, а что?
Рома помолчал, неподвижно глядя перед собой, потом встрепенулся.
– А то, что операцию мы провалили, в общем. Неумело действовали. Медаль «За взятие Голливуда» не получим, нет. Хотя для первого раза… Да что там говорить – и для первого плохо. Боевая подготовка у нас не особо, Тимон. И чем все это время в Академии занимались? Высокорус учили и богословие? Надо было больше… – он заметил, как смотрит на него Тимур, и поспешно добавил: – В общем, я думал: Карен свирепствовать станет, отругает, епитимью наложит… А он молчит, понимаешь? Будто так и надо, будто мы все хорошо сделали. И патриарх – ни слова, даже не вызывал нас к себе. Что-то непонятное, Тимка, дружину будто… будто проверяли, и проверкой этой остались довольны.
– А разве нас не проверяли? – удивился Тимур. – В первом боевом вылете? Почему – «будто»?
– Потому что я про другое толкую. Словно на нас… ну, с другой точки зрения глядели, и с этой точки все нормально прошло. Не понимаешь? Эх ты, простая душа…
Тимур уже не слушал, его вновь стали мысли одолевать, от которых он не мог избавиться все время, пока лежал здесь.
– А вот про епитимью, Рома… Я себя оскверненным чувствую. После лагеря этого, развалин, крыс. Будто грязью какой-то облеплен. Только изнутри.
Паплюх кивнул.
– Точно. Настька сказала, их настоятельница говорит: после посещения Гуманитарных лагерей у многих такое. Поэтому очищение надо пройти, храм посетить. Нас в отпуск всех назавтра отправляют, Тимчик. А тебя, наверное, попозже, через пару дней. Вот и очистимся, будет время.
Тиму неудобно стало: соврал он Паплюху. Была, была и у него
На следующий день явился отец Карен, и Тимур пристал к нему с теми же вопросами. Когда Шахтар вошел, двигаясь, как всегда, решительно и резко, сразу распространив по небольшой палате особую атмосферу суровой целеустремленности, Тим попытался встать, но гость сказал:
– Отставить, Жилин. Отдыхай.
Тимур спросил про Джейн Ичеварию и услышал в ответ:
– В Божий град отправлена.
– Она говорила, что не отсюда, а будто с Марса прилетела, – вспомнил Тим, хотя события последних минут перед взлетом «Рапида» запечатлелись в памяти совсем слабо, все будто в тумане… вернее, в слепящем белом паре, что из-под челна извергался.
– Может, и так, – согласился Карен. Он сидел на стуле, где позавчера устроился Костя, сдвинув колени и возложив на них широкие сильные ладони. Поначалу Тимур никак не мог сообразить, что ж такого непривычного в фигуре отца-командира видится, а потом вдруг понял: без посоха тот! Вот же! Тим, кажется, ни разу раньше их по отдельности не наблюдал, даже во время лекций офицер всегда ставил посох рядом с кафедрой и далеко от него не отходил.
Должно быть, взгляд больного изменился, лицо удивленным сделалось, потому что Карен назад глянул, под ноги себе посмотрел и, едва заметно улыбнувшись, молвил:
– В ординаторской пришлось оставить, доктора вносить запретили. Хотел пройти, да они ни в какую: электромагнитные помехи от него, на медицинское оборудование плохо влияет. Так о чем спрашивал, Жилин… Джейн Ичевария, да. Мы ее не допрашивали даже, сразу из Божьего града депеша пришла, как только туда доклад отправили: немедленно доставить, живой и невредимой. Вот и отвезли.
– И больше ничего про нее не известно?
– Больше ничего. Хотя, полагаю, перепрограммируют ее непременно, но сначала выведают, конечно, все, что знала. Может, и вправду с Марса. «Ичевария» – известная фамилия. А вернее, имя. Но это тебе знать ни к чему.
– А челн, «Рапид»? Много на нем гражданских улетело? Его перехватили на орбите или…
– Это секретная информация, Жилин, – сказал офицер.
Они помолчали. Наконец Тимур произнес неуверенно:
– Она… она понравилась мне, отче. Ведь – дикарка, неверная, Господа отринувшая, а вот… Что-то было в ней такое. Душа была.
Офицер молчал, и Тим, совсем смутившись, заключил:
– Жизнь мне спасла.
– Так, – согласился Карен, потом остро на больного глянул и добавил: – Полагаешь, из сострадания?
– Да. А зачем еще?
– Не для того ли, чтобы заложника иметь?
Тимур растерялся: а может, и так? Но все равно благодарность к американке не прошла. Если б не она, не разговаривали бы они сейчас с отцом-командиром…
Карен между тем продолжал:
– Я с врачами беседу имел, через три дня тебя выпишут. Поедешь домой на две недели, а то и на три, сегодня вечером с патриархом решим. Чем думаешь заняться?
И вот тогда-то Тимур сказал:
