приближенный к особенностям боя в атмосфере, четкий пилотаж, торможение и ускорение на коротких дистанциях. Теперь повторите все это здесь.
Наконец скафандр тихо пропищал в ритме колоколов Триждыстроенного храма, сигнализируя готовность. Чуть позже раздались зуммеры космоформы Шахтара, потом и остальных.
Облачившись, иеросолдаты стали похожими друг на друга: в одинаковых скафандрах, лиц почти не видать под тусклыми свинцовыми стеклами.
– Приступаем, – скомандовал отец Карен.
Истребители – лежащие на боку трехгранные пирамиды, покрытые зеркальными металлическими плитами противолазерной защиты, – замерли на взлетной полосе, надежно схваченные парковочными тисками. Передние опоры длиннее, оттого носы немного задраны. В громоздких корпусах скрыты двигатели на акватопливе. Оно того же класса, что используют на сфире, но прошло особый крекинг – расщепление длинных молекулярных цепочек на более короткие. Это улучшало горение, а еще приводило к интересному побочному эффекту, который Тим вскоре и узрел: георги давали сиреневый факел, на конце украшенный искрящей малиновой каймой.
Взлетная полоса – название старое, перешедшее по наследству от атмосферных самолетов. Здесь, на платформе, конечно, никакой полосы нет, а есть разделенный переборками громадный зал да металлические петли пешеходных мебиусов. Четыре георга – звено. Справа и слева, невидимые отсюда, другие машины: истребители, десантные боты, челны огневой поддержки – ЧОПы. Платформа несет столько челнов, что способна захватить большой плацдарм на поверхности сфиры, на орбиту которой выйдет, и удерживать его длительное время. Немалая сила! В космофлоте Земли – одиннадцать платформ, двенадцатая строится. Разумеется, не все одинаково укомплектованы челнами и людьми. На «девятке» – самый многочисленный экипаж.
Когда дружина вступила в отсек с георгами, загудели, зачмокали турбонасосы, откачивая воздух. Отец Карен дал команду: «Занять места!» – и солдаты устремились к челнам, грохоча тяжелыми ботинками.
Тимур был в паре пилотом, Паплюх – стрелком. Пилоту нагрузка больше, стрелку полегче, но он – командир истребителя. Быстро заняли места, задраили люки. Включились бортовые чит-карты, совмещаясь с процессорами скафандров, по мониторам побежали столбики символов. Тимур следил за ними – конечно, прочесть и осознать невозможно, но этого не требуется, достаточно видеть, что все зеленого цвета. Случись сбой – значки в строке станут красными.
Поток зеленых закорючек иссяк: все в порядке. Тимур доложил командиру, тот передал Шахтару: «Первый готов!» Затем в шлемофоне прозвучали голоса командиров остальных челнов. Тим положил растопыренные пальцы на консоль управления. Щелкнули фиксаторы браслетов космоформы, надежно закрепив их на приборной доске. Пилот пошевелил локтями, устраиваясь поудобней, глядя на датчик наружного давления. Когда оно упадет до нуля, отъедут бронещиты под потолком, открывая звездное небо. Иеросолдат Жилин чувствовал себя и пилотом истребителя, и членом экипажа командира Паплюха, и частью звена, ментальной конструкции из шести сознаний, группирующихся вокруг центра – разума отца Карена, мощного сгустка воли и веры. Тимур знал, что сейчас Константин, пристегиваясь запястьями к клавиатуре, вспоминает глупые басни о пилотах с оторванными руками, выбитых вместе с креслом-гнездом с места. Знал: Акмаль думает о Хайфе-Марии из десантной дружины бывших семинаристок, а Паплюх ворочается в своем гнезде, ему кажется, будто ремни недостаточно плотно охватывают грудь. Ну а отец-командир напитывает всех дружинников теплым участием, уверенностью и силой, помогает отрешиться от частного, слить сознания. Кольцо разумов образует венец, ободок снежинки, в центре, в перекрестье осей, – офицер Шахтар. Священник безмолвствует, но, пошевелив пальцами, может привести в действие шесть пар рук, пристегнутых к приборным доскам. Может. Однако сейчас делать все надлежит им самим.
Глядеть на звезды из пилотского отсека георга – вовсе не то, что в иллюминатор транспортника. Все-таки монитор, пусть и большой, – не живая картинка, она воссоздана электроникой по данным, которые сходятся от двадцати четырех камер наблюдения, вынесенных поверх брони боевого челна. Ощущаешь себя почти как в кресле тренажера.
Звено Паплюха приступило к отработке совместных действий, но для начала облетело тренировочный участок, приноравливаясь к машинам и, в который раз, друг к другу. У георгов тяга в вакууме почти двести тонн – скорость можно развить немалую. После разгона Тимур на десяток секунд включил дросселирование, проверяя работу вентилей трубопровода, после перевел силовую установку, закрепленную на мощном хвостовом пилоне, в основной режим, затем – в холостой, перейдя на инерционный полет. Четвертая машина, в которой находился офицер Шахтар, держалась поодаль. По его команде звено атаковало буй- мишень. Они отступали, перестраивались, брали в клещи… В противоперегрузочном гнезде тело располагалось спиной по вектору тяги маршевого двигателя, ведь в направлении грудь-спина самые мощные перегрузки можно выдержать, до двенадцати
Сперва цель оставалась неподвижной, потом отец Карен начал управлять ею, имитируя действия вражеского пилота. Менял манеру, то атаковал, то уходил… Дело казалось Тимуру привычным, точь-в-точь занятия в тренажерном зале. Паплюху трудней, он руководил звеном и одновременно ловил «вражеский челн» в прицел. Но ловил классно. То и дело в наушниках пищало: «Фиксация цели! Фиксация цели!»
Тим, управляя георгом, ощущал себя частью единого организма дружины, не то рукой, не то ногой. Когда Сергей или Костя выдвигались вперед – он был с ними, хотя его челн оставался позади; когда прикрывал их обходный маневр ложной атакой – знал, что братья рядом, плечом к плечу. Снежинка, венец сознаний, маневрирует, наносит удары, бьет одним из своих разящих лучей. И мозг ее – не отец Карен, мозг – это сама цепочка взаимосвязей между семью разумами, «распределенные вычисления», вложенные прямо в ментальную среду, образованную ими.
Неожиданно середина снежинки провалилась, канула в черноту – челн отца Карена сорвался с места, стремительно ворвался в карусель, закрученную звеном истребителей вокруг мишени. Тимур едва успел заметить, как на мониторе опознавателя сигнал командирского георга сменился на красный, а Рома уже отдавал дружине команды, разворачивал строй против нового противника. Молодец Паплюх! Звено сработало четко – еще бы, ведь мысленное слияние создавало особую
Тут и отец Карен духовно открылся: из центра тепло пошло. Затем голос в шлеме прозвучал:
– Отлично сражались, – одобрение, гордость. – Отбой учениям. Возвращаемся на платформу.
Теперь отец-командир принял управление и повел звено к «девятке». Боевая платформа – огромная, темная – казалась свинцовой отливкой, тяжелым брусом, глубоко продавившим межсфирную гладь, так что пространство вокруг морщилось, шло незримыми складками. Карен взял в обход, и перед Тимуром открылась новая картина: сфира, голубая, окутанная сиянием атмосферы с узором облаков.
Разворот – показалась Луна, и накатили другие чувства. Серый сфироид, маленький по сравнению с Землей, далекий, холодный и злой, испещренный оспинами кратеров и реголитовых рудников, по которым ползали гигантские комбайны-скребки. Тиму показалось даже, что он видит крошечные огоньки факельных лабораторий – автоматизированных станций, где реголит разогревали, выпаривая гелий, от которого уже отделяли необходимый изотоп, сжижали и в таком виде транспортировали на орбиту. Луна – суровый враг. Она скалилась недобро, грозно. Если подлететь ближе, станет видна цепочка желтых огней, свечение вокруг постоянных поселений, вгрызшихся в грунт, вцепившихся в сфиру. Незаконные оккупанты – и весь сказ! Доброе чувство ушло, Тим осознал, что то же самое ощущают и братья.
Мелькнула мысль: «Всевечный, но как просто! Сейчас я вел боевой челн вдали от Земли, летел сквозь межсфирию! Впервые! И в душе ничего не шевельнулось. Почему же так буднично все?»
Он не мог сообразить, порожден ли вопрос его разумом – или это подумал Паплюх? Или даже сперва был Акмаль, а потом мысль передалась дружине? Нет, не так: это и быламысль
Возвращение на «девятку» прошло без проблем, хотя в какой-то момент Карену пришлось
