— Не сердись, — ласково сказал ему солдат. — Ничего не поделаешь, боевая готовность.
Но воробьи и не думали отступать. Через некоторое время Чика и Прошка снова стали носить в трубу строительный материал.
— Ну и упрямые пичуги! — покачал головой Рогов и второй раз стал готовить агрегат к запуску. И снова выхлоп дизеля выдул Чину и Прошку из трубы.
Тяжба с упрямыми воробьями продолжалась до тех пор, пока Рогов временно не прикрыл трубу.
Прошка и Чика что-то сердито прочирикали улыбающемуся солдату и улетели на полигон к кирпичному домику командного пункта.
Отсюда руководят боевыми стрельбами. На окнах крестика крест наклеены бумажные полоски, чтобы стекла не лопнули от могучей воздушной волны стартующих ракет. Под самой крышей, со стороны огневой позиции, Прошка предложил Чике место для гнезда.
— Ни-чив-чиво не поделаешь, — согласилась она.
Здесь и увидел своего приятеля капитан Карасев.
— Отчаянный ты, дружище, — сказал он ему. — Ишь, где устроился!
В середине лета у воробьев появились птенцы. Укрепленный на коньке крыши металлический динамик, под которым находилось гнездо, скомандовал:
— Воем покинуть огневую позицию!
Свободные от стрельбы бойцы поспешили к домику. Несколько молодых солдат прислонились к стенам, с волнением ожидая первого в их жизни пуска ракеты.
Прошка устроился на краю балки и спокойно стал чистить клювом перышки. Рядам к гнезду присела Чика с червяком в клюве, чтобы покормить уже оперившихся птенцов.
Грохот стартующей ракеты, яркая вспышка огня заставили молодых ракетчиков вздрогнуть и зажмуриться. Казалось, стены домика качнулись, звякнули стекла в окнах.
Капитан Карасев молча указал на крышу. Солдаты повернули головы и невольно улыбнулись. Прошка как ни в чем не бывало продолжал чистить перышки, а Чика невозмутимо совала червяка в желтый клюв птенца.
— Стреляные воробьи! — засмеялся капитан Карасев.
ФОМА ФОМИЧ
В лесу проходили маневры. Когда к вечеру стали выезжать на большак, ефрейтор Рогов, сидевший в кабине машины, заметил среди листвы любопытную темную мордочку. Солдаты окружили куст и насилу вытащили упирающегося медвежонка.
— Непослушный Фома, — проговорил Рогов, беря на руки медвежонка. Так и прозвали медвежонка Фомой. В казарме он забился в угол и тихонько ворчал, сердито на всех поглядывая. Повар Иван Громов угостил Фому молочной кашей и этим сразу покорил малыша. Постепенно медвежонок освоился в незнакомой обстановке. Он оказался на редкость веселым и озорным.
С первых же дней Фома полюбил солдатскую столовую. Как правило, на завтрак, обед и ужин приходил раньше, а уходил позже всех. Получив от повара свою порцию, Фома, держа бачок в лапах, ел стоя, затем садился, продолжая есть, потом ложился, но бачок из лап не выпускал.
— Молодец, Фома, выполняешь солдатскую заповедь: «Посуда любит чистоту», — шутили ракетчики.
С общего согласия решили Фому держать на свободе. Убежит так убежит. Но медвежонок о лесе и не думал.
Возле казармы в прохладном погребе стоял бачок с питьевой водой. Кто-то регулярно стал выливать из него воду.
— Что за растяпа не закрывает кран! — возмущались дежурные.
Повторялось это до тех пор, пока не увидели однажды, как Фома, напившись, отправился по своим делам, не завернув крана. Пришлось сделать в погребке дверь на пружине, и это здорово досаждало косолапому. Тщетно пытался он ее открыть. Дверь вырывалась и, хлопнув. Фому по голове, закрывалась перед самым его носом. Медвежонок сердился, потом ложился на спину и принимался скулить. Повар специально для него поставил тазик с водой, но Фоме понравилось пить из бачка, и он продолжал воевать с дверью.
Солдаты научили медвежонка играть в футбол. Он носился вместе с футболистами, визжал и кувыркался. Если мяч попадал к нему в лапы, то отнять его было нелегко. Четвероногий футболист не признавал никаких правил, сердился, рычал, считая мяч своей законной добычей.
Поздней осенью, когда медведи начинают подыскивать себе в тайге берлогу, забеспокоился и Фома. Все чаще уходил в лес «в самоволку», как говорил старшина Прохоров. А однажды не вернулся.
Всю зиму проспал где-то в берлоге, думали, что пропал, но ошиблись. Ранней весной тощий, со свалявшейся шерстью заявился прямо на кухню.
Больше всех радовался повар.
— Дорогой ты мой, — приговаривал он, подкладывая в миску еду, — здорово проголодался, ведь всю зиму только лапу сосал. Ешь, ешь, Фома. Теперь ты уже не Фома, а настоящий Фомич.
Медвежонок превратился во взрослого медведя, и озорство его часто переходило границы дозволенного.
То он забрался в каптерку к старшине и разбросал вещи солдат, то залез на кухню к Громову и попытался стащить кусок мяса, то выломал дверь в погребке, где стоял бачок с питьевой водой.
Вое труднее становилось повару уговаривать командира оставить медведя на свободе.
— Фомич, как тебе не совестно, — журил он своего любимца, почесывая ему за ухом. — К тебе со всей душой, а ты что делаешь?
Тот хмурился, что-то урчал, а потом опять что-нибудь вытворял.
Чтобы отвлечь Фомича от проказ, Громов решил научить его танцевать шейк.
— Самый топтыгинский танец, — пояснял повар ракетчикам, — знай, топчись на одном месте и покачивайся.
Шейк в исполнении Фомича пользовался исключительным успехом, зрители хохотали и награждали артиста сладостями.
В середине лета Фомич снова повадился ходить «в самоволку». Являлся только вечером, на солдатскую кашу даже не смотрел.
— Смотри, косолапый, догуляешься, — говорил Громов. — Не иначе ты где-то на стороне безобразничаешь.
Когда в городок приехал председатель соседнего колхоза, все стало ясно.
— Помогите наказать медведей, — обратился он к ракетчикам. — Они топчут и уничтожают овес со стороны леса, прилегающего к вашему городку. И самое удивительное, днем одного из них наш агроном видел. Даже грохот мотоцикла его не испугал. Сидит себе на задних лапах, передними загребает в охапку овес и, громко чавкая, как ни в чем не бывало обсасывает метелки.
— Поможем, — заверил командир и после отъезда председателя вызвал к себе старшину Прохорова.
— Отвезите Фомича в город и сдайте в зоопарк! — приказал он.
Старшина впервые надел на шею медведя кожаный ошейник, привязал к нему крепкую цепочку и посадил в крытую машину.
Нелегко было Ивану Громову расстаться со своим любимцем. Обычно веселое лицо его стало растерянным и сосредоточенным. Когда машина скрылась за поворотом, он отвернулся, затем молча побрел на кухню..
Солдаты не забывали своего воспитанника. Каждое воскресение, получив увольнительную в город, они первым долгом заходили к Фомичу.
Кто приносил ему конфеты, кто печенье, кто яблоко.
Фомич ждал своих друзей. Уже с утра поглядывал из клетки на вход и, завидя людей в военной
